Долина забвения - Тан Эми (библиотека электронных книг TXT) 📗
Когда Лу Шин извинялся, он говорил так тихо, таким слабым голосом, что я приходила в ярость. Как он сможет меня защитить?! Каждый раз, когда он объяснял, что произошло, я все больше убеждалась, что у него нет своей воли. Я не знала этого человека. Ему следовало еще в Сан-Франциско сказать, что у него нет ко мне вообще никаких чувств. Ему нужно было силой не дать мне попасть на корабль. Да, он меня предупреждал, но вместе с тем постоянно говорил, что никогда никого не любил больше, чем меня. Но сейчас я поняла, что это почти ничего не значило. Возможно, он вообще никого еще не любил. Я просто тешила себя надеждами. Они были где-то в будущем. Я жила от одного драгоценного мига до другого, насыщаясь любовью, которая мне требовалась, как воздух, и не думая о том, что будет потом. А сейчас мне приходилось выслушивать жалкие извинения и бесполезные оправдания, объясняющие, почему ему пришлось между мной и семьей выбрать семью. Он не понимал моих страхов, не понимал, сколько я вынесла ради него. Жаль, что он не слышал рассказы американских пассажирок о том, как забивают насмерть невесток китайские свекрови и как никому до этого нет дела. Я хотела, чтобы он от любви ко мне голодал и ждал меня под палящим солнцем. Я хотела, чтобы он разорвал со своей семьей и лишил себя малейшей возможности вернуться к ней, как сделала я.
— Будь ты проклят! Будь прокляты твои родители!
В изнеможении я наконец перестала кричать и просто заплакала. Он положил мою голову себе на плечо, а я не в силах была отказаться даже от малого утешения.
Мы ехали по темным сырым улицам, и он рассказывал мне, что последние три часа отец непрерывно кричал на него и напоминал об обязанностях и ответственности. Когда отец перечислял имена его предков за прошедшие пятьсот лет, он бил его по лицу. Эти имена Лу Шин заучил наизусть еще в детстве. Отец сослался на свою должность в Министерстве иностранных дел, верность и преданность которому была для него превыше семьи. Люди будут задаваться вопросом, какие моральные изъяны передал он сыну, что тот предал свою семью, загубил ее репутацию и навеки оставил пятно на ее чести. Его мать заслужила покой на старости лет, а вместо этого он пытается свести ее в могилу как можно скорее. Она слегла в постель, жалуясь на головную боль и боли в груди. Даже два его младших брата, сыновья наложниц отца, упрекнули его, чего раньше себе никогда не позволяли. Они сказали, что теперь люди будут гадать, не свяжутся ли они тоже с западными женщинами, чтобы предаться извращенному европейскому разврату. Какое будущее их ждет, если его позор ляжет на всех?
Лу Шин сказал, что его родные — образованные люди, но это не значит, что они могут отбросить традиции и сыновний долг. Если он покинет дом, чтобы жить со мной, его лишат наследства и отрекутся от него, вычеркнут из родословной и никогда не будут о нем упоминать — но не так, будто он умер, а так, будто его никогда не существовало. И он больше не сможет изменить свое решение и вернуться в семью, как это сделал блудный сын из христианской Библии.
— Ради тебя я рискнул бы своим состоянием и возможностью кануть в небытие, — сказал он. — Но я не могу уничтожить семью.
— Мою семью я уничтожила, — сказала я. — У меня ничего не осталось. А теперь ты ставишь репутацию своей семьи выше моей жизни?
— У меня не было выбора. Ты не выросла в тех же условиях, и тебе сложно понять, что значит, когда на твои плечи давят пять веков семейной истории. Ее взвалили на меня сразу же, как я родился старшим в семье. И мне придется нести ее всю жизнь.
— Ты трус! В тот самый момент, когда ты сошел с корабля, ты превратился в суеверного почитателя призраков. Если бы я знала, кто ты на самом деле, я бы никогда не отправилась с тобой.
— Еще в Сан-Франциско я говорил тебе о том, во что я верю и как меня воспитали. Я не могу этого изменить, как не могу сменить расу и семью, в которой я вырос.
— Как ты мог ждать от меня, что я пойму, насколько все это важно для тебя? Если бы я сказала, что меня учили слушаться родителей, следовать их совету, значило ли бы это, что я соответствую этим ожиданиям?
— Я могу помочь тебе вернуться домой, если тебе здесь невыносимо.
— Трус! Так вот каков твой ответ?! Я уничтожила и мать, и отца, и их брак. Я уничтожила для себя любую возможность когда-либо вернуться домой. Они даже не спустились, чтобы со мной попрощаться. Для них я уже умерла. Мне некуда возвращаться. У меня здесь ничего нет, а ты говоришь о репутации. Ты не понимаешь, в каком я отчаянии. У меня не осталось храбрости. Я падаю, еще даже не подозревая, в какую бездну лечу, и это мучение хуже смерти, — у меня закончились слова, и я зарыдала.
Рикша повез нас вдоль берега, а потом свернул на улочку поменьше. Мы повернули еще раз и выехали на широкую улицу с огороженными каменными особняками. Затем миновали парк, более скромные домики в английском стиле за кирпичными стенами.
— Куда ты меня везешь? В приют для беременных девушек?
— В гостевой дом, который принадлежит моему другу-американцу. Я уже заплатил за аренду. Он не идеален, но это лучшее, что я могу тебе пока предложить. И он находится на территории Международного сеттльмента, так что ты будешь жить среди людей, которые знают английский. Отдохни там, а потом мы решим, что делать дальше. Но позволь мне сказать, Луция: если ты останешься, я тебя не брошу. Но семью я тоже не могу бросить. И хотя я не знаю, как мне разрешить этот вопрос, я обещаю быть честным и перед тобой, и перед ними.
Мы прибыли в гостевой дом за час до рассвета. На улицах сияли газовые фонари. Мужчина внушительных размеров по имени Фило Даннер встретил нас с большим энтузиазмом. На вид ему было около пятидесяти лет. Я подумала, что, наверное, он не спал всю ночь, чтобы нас встретить. Но он заявил, что лучший сон для него — в часы отдыха вампиров: от рассвета до полудня.
— Вы должны называть меня Даннер, — сказал он и провел меня в гостиную. — А я буду звать вас Луция, если только вы не предпочтете другое имя. В Шанхае имя сменить очень легко.
Луцией меня называл Лу Шин, считая, что это имя-судьба свело нас вместе.
— Я предпочитаю, чтобы меня называли Лулу, — сказала я в присутствии Лу Шина.
Даннер выглядел довольно эксцентрично. Он носил светло-золотой китайский пиджак со свободными голубыми пижамными штанами. У него были длинные темные локоны, большие глаза и длинные ресницы. Лицо его украшал аристократический римский нос, а между подбородком и шеей колыхались мягкие складки кожи. Когда он ходил, тело его перекатывалось волнами, и он часто страдал от одышки и издавал хрипы между словами.
Он сказал, что этот американский домик с садом принадлежит ему. Трехэтажное здание находилось на Восточной Цветочной аллее — в одном из лучших районов Международною сеттльмента. Толстые каменные стены защищали от летней жары и зимнего холода. Его гостиная, столовая и коридоры были завешаны картинами в рамах, на которых были изображены западные пейзажи или сцены из жизни индейцев Великих равнин. На столиках и каминных полках стояли маски первобытных людей, напоминающие местных постояльцев, недоверчиво взирающих на чужака. Стопки книг высотой до пояса возвышались посреди гостиной, будто миниатюрный Стоунхендж. Даннер с удивительной ловкостью лавировал между ними. На подушках кресел я заметила кисти, а потом обнаружила, что они повсюду — фиолетовые, красные, темно-синие и золотые. Они свисали вдоль спинок диванов, покачивались на шторах, украшали дверные ручки, диванные подушки, углы дверных проемов, крышку пианино, салфетки, зеркала — просто настоящее нашествие кистей.
Даннер усадил меня на диван и пробормотал, что по моему лицу видит, какое сильнейшее потрясение я испытала. Он с укором посмотрел на Лу Шина:
— Что ты сделал с бедной девочкой?
Мне он сразу понравился. Слуга принес чай и печенье. Когда я быстро их прикончила, Даннер велел принести масло, ветчину и хлеб. Еда меня немного успокоила, а потом Даннер вытащил трубку.
