Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
– Джада, я скоро приму решение, обещаю, – бормотал Клинтон, направляясь вслед за ней в спальню. – Честное слово, все изменится!
С ума от него можно сойти!
– Дежа-вю. – Джада не пыталась ни иронизировать, ни острить, а всего лишь констатировала факт. – Ты хоть понимаешь, что месяц назад говорил то же самое, слово в слово, на этом самом месте?
– Неужели? – Клинтон округлил глаза, и ей очень захотелось залепить ему пощечину.
– Позволь освежить твою память. В тот день ты сообщил мне о Тоне. Не иначе как сыворотки правды глотнул за обедом вместо любимого «Бад-Лайта».
«Сарказм делу не поможет, – напомнила она себе, – скорее навредит». Клинтон, однако, и бровью не повел. Непрошибаем, как скала.
– По правде говоря, Клинтон, мне плевать, как ты распоряжаешься своим сокровищем в штанах. Но на семью мне далеко не плевать. И я не позволю, чтобы ты разрушил ее своими дерьмовыми амурами. Ради семьи я костьми ложусь, ради семьи отказалась от личной жизни и вообще от жизни за пределами нашего дома. Я поднимаюсь затемно, чтобы приготовить детям завтрак и уйти на работу, которую не люблю. И никогда не любила. Я не мечтала о карьере и не лезла бы в начальники, если бы не нужно было поднимать детей…
– Ну все, все, хватит! – не выдержал Клинтон. – Мне и так плохо, не надо добавлять. – Он опустил глаза. – Я буду очень стараться.
От ярости Джада едва не треснула его по затылку. Послушать Клинтона, так она все это говорит, чтобы ему было плохо! У Клинтона одна забота – сам Клинтон. Он будет стараться? Дa он постель за собой, черт побери, застелить не в состоянии!
– Заткнись! Извинения свои и красноречие прибереги для Тони. Молчи и слушай. Либо ты съезжаешь к ней, а я остаюсь с детьми, либо ты с ней рвешь, и мы пробуем сохранить семью.
Джаде вспомнилось любимое высказывание матери – то ли из Библии, то ли просто народная мудрость: «Если ты не просишь пить, а тебе предлагают – у напитка будет вкус молока. Если ты просишь, и тебе предлагают – вкус воды. Но у питья, которое тебе приходится вымаливать, будет вкус крови». Джаде беспрестанно приходилось умолять Клинтона даже о пустяках, и эти униженные просьбы зачастую повисали в воздухе. Пол на кухне так и не доделан, и масса мелочей по дому требуют доработки. А вот Мишель, между прочим, ни о чем просить не приходится. Она еще и пить-то не захотела, а Фрэнк уже предлагает своей крошке молока. Ну как тут не позавидовать черной завистью?
– Джада, я знаю, что тебе больно и страшно… – пробормотал Клинтон и тут же смолк, уловив бешенство во взгляде жены.
– Клинтон, пойми, твоя связь меня не трогает. Мне больно оттого, что ты палец о палец не желаешь ударить, чтобы сохранить семью. А страшно мне было, только когда я думала, что не смогу заработать на жизнь. В данный же момент мне вовсе не больно и не страшно. Напряги мозги и попытайся понять: ты должен сделать выбор. Заповедь божью, заметь, нарушаешь ты, а не я. Лично я стараюсь соблюдать их все.
Ей нужно было переодеться, но не хотелось обнажаться у него на глазах. Клинтон все еще красив, и в этом-то вся беда. Широкоплеч, мускулист; брюшка, несмотря на набранный в последнее время вес, нет и в помине. И с кожей проблем нет – ни морщин, ни, уж конечно, растяжек, изуродовавших ее тело. Подумать только, стесняться собственного мужа, с которым прожила столько лет!
Спрятавшись за дверью стенного шкафа, Джада сняла спортивную одежду и достала строгий деловой костюм.
– Ты не понимаешь! Мы с Тоней… У нас не просто секс, а духовная связь!
Джада выглянула из-за двери. Силы небесные! Уши вянут от того дерьма, что несет ее благоверный. Ты сотворил этого человека, господи. Открой же ему глаза. Или вырви их ему… к чертям! Она подумала о родителях. На Барбадосе, небольшом островке посреди океана, люди способны постигать искусство компромисса. Клинтону этого не дано.
– Я могу тебя простить, – медленно произнесла Джада. – Могу и дальше жить с тобой. Я буду стараться, еще сильнее, чем сейчас, сохранить семью. НО! Только в том случае, если больше ни слова не услышу о твоей «духовной связи» с этой дамой… Всему есть предел, Клинтон, я не желаю ничего о ней знать. Не смей оскорблять меня своими дурацкими сравнениями.
– Я и не думал сравнивать, – заныл Клинтон. – Семья для меня главное, ты же знаешь. Может, сейчас у нас и не все гладко, но такое ведь уже бывало. Все наладится, вот увидишь. Просто у нас с Тоней… Как тебе объяснить… Мне кажется, что там все ради меня. Не ради детей или семьи и не для того, чтобы кредит за дом выплатить. Только для меня! Понимаешь? Разве сам я ничего не заслуживаю? – Помолчав, он качнул головой: – Только мне от этого плохо. И тебе плохо. И Тоне… Она очень хорошая, Тоня, и ей тоже…
– Ее чувства меня не волнуют! – рявкнула Джада. – Не разжалобишь!
Она так поспешно натянула на себя костюм, что чуть не сломала «молнию» на юбке.
– В мире белых чернокожему приходится трудно, – тоскливо сообщил Клинтон.
– Оставь, ради бога! Чернокожей еще труднее. Да и белой, похоже, нелегко. В этом мире вообще всем все нелегко, Клинтон. Иначе зачем были бы нужны церкви?
– Я молился, Джада! Мы с Тоней вдвоем молились. – Джада закатила глаза, но Клинтон и бровью не повел. – Пойми, я только хочу объяснить, как трудно…
– Хватит объяснять. Пора решать, – оборвала его Джада. – У тебя есть выбор, Клинтон: семья или любовница. Ты, считай, счастливчик; не у многих есть из чего выбирать. Но предупреждаю – получить все сразу не выйдет. Не примешь решение ты – его приму я. Причем бесповоротно. Ровно через неделю я вышвырну твои вещи в гараж, все объясню детям и отцу Гранту и напишу заявление в суд. Уяснил? Последний срок – среда!
Выйдя из-за дверцы, она взглянула на будильник. Уже десять часов утра. Пора. Рядом с часами стоял снимок Шавонны с грудным Кевоном на руках.
Дети… Ее дети. Ее семья. За последние годы Джада ожесточилась и сама это понимала. Что поделать, такова уж жизнь. Не о себе сейчас нужно думать, а о том, как обеспечить детям будущее. Не имеет она права сидеть сложа руки, дожидаясь, пока у Клинтона проснется совесть. Часики-то тикают.
Собравшись с силами, она обернулась к мужу:
– Не сочти за труд немножко подумать, Клинтон. Твой отец тебя бросил. Твой дед бросил твоего отца, когда тот был ребенком. Ты можешь сделать то же самое. Твое право. Но разве мы не клялись друг другу, что такого не случится? Это ведь и твои дети, Клинтон! Думаю, ты хотел бы для них лучшей судьбы. Я точно знаю, что без отца им будет плохо, но, если ты решишь по-другому, приму и это решение. Но твою связь с Тоней и сплетни соседей я принимать отказываюсь. Не порвешь с ней – убирайся из моего дома и из моей кровати!
– Как это – из твоего дома? – возмутился Клинтон. – А я? Это и мой дом тоже! Господь всемогущий, да я сделал эту кровать собственными руками…
– Вот и проваливай вместе с ней к Тоне! – отрезала Джада. – И не смей упоминать всуе имя господа! Повторяю в последний раз: либо ты остаешься со мной и нашими детьми, либо соединяешься со своей духовной половиной. У нее, кажется, тоже есть дети? Двое? Трое? Четверо? И отцов, поди, столько же? Выбирай, кого будешь воспитывать – чужих детей или своих. Все сразу ты не получишь.
– Мне не надо все сразу! – простонал Клинтон. – Господи, если б я только знал, что мне надо…
Джада пожала плечами:
– Надеюсь, за неделю разберешься. – Она процокала на шпильках к двери, но на пороге обернулась: – Да, чуть не забыла. Соберешься прокатиться к Тоне – бензин покупай на свои!
Хлопнув дверью, она пошла попрощаться с Шерили.
ГЛАВА 8
Присев на корточки, Мишель подобрала диснеевского пластмассового монстра и скривилась от боли – косточки тугого корсета впились ей в ребра. Так тебе и надо! Не будешь заниматься уборкой в наряде а-ля Спайс-герл.
Красота и практичность несовместимы. Другая, наверное, махнула бы рукой на разбросанные игрушки, но у Мишель, хоть она временами и одевалась ради Фрэнка как высококлассная шлюха, под фривольным корсажем билось сердце невероятно чистоплотной домохозяйки. Чистота и порядок были ее пунктиком. Насмотревшись в детстве на грязь в доме, она теперь только и делала, что мыла, убирала, скребла и стирала.