Родительный падеж - Иванцова Людмила Петровна (библиотека электронных книг TXT) 📗
Но что-то эта зима затянулась, была холодной, полной дефицитов и депрессивно-бесконечной. Цены росли, дети болели, больничные листы и в школе признавали неохотно, а уж в кооперативах и слышать о них не хотели. Работа и очереди изматывали, казалось, вот-вот — и силам конец, а весна не настанет никогда.
— Так чай будем пить или как? — тихо спросил Антон, наклонившись к Ирине, которая, подняв плечи и засунув руки в карманы, притопывала и разглядывала следы своих ног на снегу.
— На. — Она протянула торбочку мужу.
— Нет, вон открытый подъезд, давай предупредим, что через пять минут вернемся, и чухнем туда?
Ирина пожала плечами, ей хотелось в тепло, спрятаться куда-то от ветра, от всех этих проблем, от нормированной продажи продуктов, роста цен, дефицитов, детских болезней и вечной усталости. Хотелось куда-то назад, в свое детство, где было тепло и беззаботно, где были пионерские лагеря, а в магазине всегда продавалось молоко — или на розлив, или в треугольных пакетах, а также мороженое на палочке «Каштан» по двадцать восемь копеек, по двадцать две «Киевское», тоже в шоколаде, по девятнадцать в вафельном стаканчике, а по девять — фруктовое, которое, растаяв, превращалось в лужицу прозрачной розовой жидкости с маленькими клубничными косточками. Нет, о мороженом не надо, зубы и так щелкают, еще и голова болит. Хоть бы не заболеть, лекарств-то днем с огнем не сыщешь, еле для Маши находятся через знакомых втридорога…
— Ир, ты будто спишь на ногах, я уже предупредил бабулю, пойдем, спрячемся в подъезде, глотнем «по маленькой». — Антон засмеялся, но Ирина шла как во сне.
И темная в шесть утра зимняя улица, и этот чужой дом казались ей дурным сном, от которого можно избавиться, только проснувшись. Она хорошо сознавала, что все это ей снится и что нужно только произнести какое-то слово, какой-то пароль — и все пропадет, а потом она просто скажет: «Куда ночь, туда и сон!»
— Держись за батарею, она, как ни странно, теплая. И как не размерзлась при незакрытых дверях? Давай уже термос!
Ирина протянула Антону торбочку, но та соскользнула с вязаной рукавицы и упала на бетонный пол, приглушенно звякнув. В полутьме они увидели, как из-под холмика ткани растекается лужа чая, над которой медленно, как в кино, поднимается пар.
— Ир, ну ты совсем никакая, мало того что мы теперь без чая, так где ж ты сейчас колбу запасную достанешь?!
И тут Ирина, будто проснувшись, подняла глаза на Антона, потом глянула на лужу и вдруг начала топтать сапогами металлический саркофаг умершей колбы — одной ногой, потом другой, без слов, гневно, как порой топала, рассердившись, Маша. Антон смотрел на жену молча, потому что никогда такого не видел, — у нее был довольно ровный покладистый характер. Вот уж, наверное, накипело.
Закончив свой молчаливый танец, Ирина повернулась лицом к высоко подвешенной на крюках чугунной батарее, вцепилась в нее обеими руками, прижалась к теплому металлу лбом и завыла…
* * *
— Добрый день! Я могу услышать Ирину?
— Это я, а кто говорит?
— Поздравляю с днем рождения Маши! Шесть лет — солидный возраст!
— Спасибо. А кто это? Я что-то не узнала.
— Это Светлана. Ты когда-то мне свой телефон записала на обертке от печенья!
— Ну… ну, ты даешь! Да разве ж можно так исчезать?! То на год, то еще на пять! Светланка, я так рада тебя опять слышать! Малая прошлый раз выдернула провод из розетки, а ты не перезвонила больше. А ну, говори быстрее номер! Вот уж странная женщина!
Прижав плечом трубку к уху, Ирина потянулась к записной книжке, взяла карандаш, а сама подумала, что и правда, странная эта Светлана — если не хочет общаться, то зачем звонит, а если хочет, то почему звонит так редко? Когда-то пережитое вместе осталось в памяти на всю жизнь, и каждый год в эти дни оно прокручивается черно-белым роликом, пожалуй, у каждой из участниц событий. Хотя и разного другого случилось за эти годы немало.
— Записываю! Теперь не убежишь! Надо бы встретиться, познакомить малых.
— Хорошо, увидимся! — ответила Светлана и продиктовала номер. — У вас, наверное, опять гости? Я мешаю?
— Да нет, сидим по-семейному, нас трое да кума с сыночком. У него завтра день рождения, как и у твоей Олеси. Дети бесятся, а мы уже так, по-стариковски, телевизор смотрим, — засмеялась Ирина. — Давай встретимся? Приезжайте к нам, а? Как у тебя график? Работаешь? Чем ты вообще занимаешься?
— Да… работаю, — как-то невнятно ответила Светлана, и Ирина снова ощутила неуверенность в ее голосе.
В дверь позвонили, Маша сообщила, что пришла почтальон с телеграммой. Следом за ней появились соседи — Татьяна с Геннадием, тоже поздравить, и Ирине пришлось распрощаться со Светланой.
— Светланка, я тебе перезвоню, поговорим дольше, видишь, какой день, — одна суета, но теперь уж не спрячешься! Я тебя найду! Обнимаю! Целую малую!
* * *
— Антон! Это не дело! Пить может каждый, у кого хватит здоровья и денег. Но это не решает проблемы! Куда ты катишься?
— Ира, отстань. Ты не поймешь. Все, что я делал столько лет, — коту под хвост. То сократили штат, то расформировали отдел, то не платили полгода. Такое унижение… Люди — кандидаты наук, что там кандидаты! Профессорам не на что прокормиться. Никому не нужна наука, никому не нужны производственники. Люди живут только тем, что тянут мешки из Польши, Турции, Эмиратов и перепродают чужое на базарах. Я не для этого учился! — Он стукнул кулаком по столу, а потом, будто сам испугался этого ночного грохота, оперся локтями о столешницу, сжал тяжелую голову руками и замер.
— Иди, Антоша, спать. Будем утром думать, что делать.
— Думай, думай. Ты ж умная! А я у тебя дурачок, такая себе бестолочь с ученой степенью…
— Знаешь что, мой дорогой?! — Ирина, уже направившись было к ванной, резко развернулась. — Я тоже когда-то мечтала детей учить или переводчиком работать, по разным странам ездить, а сижу и ковыряюсь в чужих бумагах и цифрах с утра до ночи, чему-то новому учусь. И график у меня ненормированный, потому что там деньги платят каждый месяц, а есть мы еще не разучились! А почему мне не пришла мысль запить с горя, когда зарплата была двадцать пять долларов в месяц, да плюс еще пять за классное руководство, а ответственности и мороки море?! Кто первым продал за деньги свои мечты, потому что надо было что-то есть?
— А как же! Я так и знал, что ты меня куском хлеба будешь попрекать! Бизнесменша!
— Я не бизнесменша! Я — мать! Конечно, можно сидеть перед стаканом и рассусоливать о призвании и о мечтах, о стране, которая нас предала, когда построенная ею колея уперлась в никуда, можно мечтать податься в подданные к британской королеве или пойти в какую-то новую религию и заняться медитациями. Но детям не объяснишь, что вместо ужина лучше представить себе курицу! Нужно поднять задницу и что-то делать, Антон! — Она стукнула ладонью по двери и сама испугалась своего тона.
Антон, подняв голову, молча смотрел на жену, узнавая и не узнавая ее в этой решительности.
— Ты ж не такой был, я ведь тебя не первый год знаю, ну, трудно, мутно все, не видно дороги, но надо идти, что-то делать, чтобы не лежать в болоте и чтобы не шли по тебе. В такие времена нет плохой работы. Думала, завтра поговорим, но уж, извини, вырвалось. — Ирина подошла, положила руку на плечо мужа, постояла так минуту, он не пошевелился, поцеловала его по-матерински в макушку и пошла в ванную стирать Машины колготки, которые два дня кисли в тазу.
Утром Ирина собрала Машу и отправилась с ней привычным маршрутом к куме, а дальше двумя троллейбусами на работу — Антон сделал вид, что спит. После увольнения у него было много времени на раздумья о жизни, да мало было толку.
— Ир, я не знаю, что из этого выйдет, — сказал он вечером жене, глядя куда-то в окно. — Я договорился с Петровичем — он стоит на Республиканском стадионе на базаре, говорил, будто кто-то там уволился и хозяин ищет продавца. Ездить по миру с мешками я не хочу, может, и так что заработаю, попробую. Они будут привозить джинсы, куртки, а мы с Петровичем будем продавать… Вот уж не думал, что для этого учился. Да там таких, говорят, много… — Не ожидая ответа, он взял сигареты и пошел в коридор к лифту курить.
