Женщины в лесу - Поликарпова Татьяна (полные книги .txt) 📗
Оглядываясь очередной раз, они видели: темнел берег, фиолетовыми тенями наливались складки и провалы вытянутого далеко в море мыса Геккон. Но море и небо над ним оставались светлыми. Теплый розовый свет зашедшего за горы солнца чем ближе к зениту, тем больше бледнел, остывая, становясь сначала невнятно-белесым, потом, все больше холодея, голубел, сгущаясь на восточном склоне неба в ясный зеленый цвет. На середине этого склона, между зенитом и горизонтом, живым белым огнем играла крупная звезда. Вскоре, как бы ей в помощь, зажглись огни на погранзаставе, в окнах беленого ее домика, вознесенного над морем гористым берегом… А один, зажегшийся на мачте наблюдательной вышки, был схож по белизне свечения со звездой.
Когда в очередной раз они оглянулись на залив, то увидели между звездой и пограничным огнем, только повыше, ближе к зениту, еще один огонь. Этот был крупный и круглый, ярче и звезды, и того, пограничного. Он сиял ровно, не меняя цвета и накала. Невольно они остановились, вглядываясь: что это? Даль уплощает картину. Как знать, может быть, этот странный огонь был гораздо дальше мыса Геккон, там, над открытым морем?
— Конечно, это НЛО! — сокрушенно покачала головой Инна. У нее получилось: ну вот — не уследили, он и появился!
Валентин предположил, что это осветительная ракета.
— А-а, ну да! Чтоб нам было светлей идти, пока солнышко не закатилось, — простодушно согласилась Инна.
Засмеялись… Но все-таки что?!
— Пусть НЛО, так спокойней: приглядит за нами, — решила Вера.
Теперь шли, оглядываясь чаще, надеясь уловить, когда это странное светило сдвинется с места. Может быть, сдвинется… И всякий раз видели: три огня неподвижно стояли на своих местах. Глядели им вслед.
А небо гасло. Будто медленно прикручивали фитиль за его перламутровой зеленовато-розовой раковиной. И тем яростнее, белее разгорались три огня: один явно земной, второй, без сомнения, небесный и третий — неведомо чей. И по мере того как темнело, все громче, печальней и призывней слышалось дребезжащее блеяние отары. И — ни души кругом… Если не брать в расчет пастухов, наверняка сопровождавших своих овец, эти четверо, идущие по долине, были единственными свидетелями чудес догоравшего вечера. Они видели, слышали, обоняли, они были частью и целым всего, окружавшего их. Без них, наверное, и не было б целого… Покойно и сладко чувствовать себя заодно с этим миром. И таким естественным было это состояние покоя и лада, что Вера даже не удивилась себе, не заметила, что она счастлива, и не пожелала с тоской о невозможном; о, если б навеки так было… Сознание ее пропустило те час или два счастья.
После такого вечера — в полной тьме, только звезды светили и те три огня — возвращались домой. От самого похода они ждали тем более потрясающих удовольствий и безусловно приятных чудес. Но Валентин убежал, и враз сделалось как-то сиротливо и прохладно под ослепительным утренним солнцем. А Веру еще и обдала холодом мысль: теперь она отвечает за девушек… Вот как встретятся злые люди… И, отгоняя эту вовсе не нужную для дела мысль, Вера упрямо тряхнула головой, широко улыбнулась подругам:
— А, одним даже интересней! Ведь так? Мы и не собирались никого звать! Так ведь? — Вера принимала ответственность за отряд. И отряд отозвался, правда не очень уверенно и совсем не весело:
— Та-ак…
И они вступили в прохладную сень леса. И отсекло ослепительный, теплый мир долины. Здесь было так сумрачно, как никогда не бывает в равнинных лесах, известных им. Здесь и не могло быть просветов между деревьями: ведь справа и слева от тропы, идущей по дну распадка, поднимались крутые склоны, откуда взяться просветам? А сверху сырая тропа укрыта непроницаемой толщей темной дубовой листвы — ни лучика солнца, ни ветерка. Не по себе становилось при мысли, что так и пойдет весь их путь через лес. Тем более что они не представляли себе, сколько времени им придется идти.
Нет, здесь не хотелось растворяться в окружающем и сливаться с ним… Напротив, каждая из женщин сжалась, съежилась до физических границ собственного существа, и почувствовала, что величина эта исчезающе ничтожна.
Предчувствие дурного, тоска, сродни той, что наваливалась на сердце по утрам, томили Веру. Это она все придумала… Как же здесь… Даже птиц не слышно. А ведь утро. Но не назад же возвращаться… Бежать. Да и они, девчата, хотели на перевал. Их никто не неволил… И не девочки, слава богу. Да и тропа под ногой. Крепкая тропа… Так Вера уговаривала себя, постепенно привыкая к лесу, вглядываясь то в его тесноту, то под ноги себе: тут и там проглядывал камень — плоские плиты известняка… Говорят, торили дорогу в Старый город генуэзцы, когда-то хозяйничавшие здесь. Видно, не плохо хозяйствовали, раз такие прочные дороги мостили… И века прошли, и ручей то и дело пересекает ее, вода сочится из-под плит — да, об этом и Валентин предупреждал, мол, будет ручей, — а вот не исчезла дорога, осталась, пусть и тропой. Эту тропу до сих пор называют «генуэзской».
Путешественницы шли молча. Свыкаясь с этим темным миром, преодолевая невольную робость. Еще немного, и они бы обвыкли, заговорили. Но лес опередил их. Недаром таким затаенным было его молчание: он выжидал момент, чтобы эти, чужие, уже осознали свою малость в его царстве, но еще не собрались с силами ему противостоять. Лес подал голос в момент их наибольшей слабости и растерянности.
Тишина изорвалась вдруг, будто лопнула гора слева. Громом прокатился по тесному ущелью хриплый звериный рык. Раза два басовое горловое клокотанье взвилось вверх, переходя в злобный вой и снова падая до глухого хрипа, и вдруг оборвалось всхлипом, похожим на хрюканье…
Вот она — тьма первобытного страха… Сердце оцепенело и одновременно взорвалось… Нет, наоборот: оно взорвалось, лопнуло и — оцепенело… Среди собственных развалин…
Вера очнулась первой. Ее хлестнула мысль: «Ты привела! Ты!» Она крикнула сдавленно: «Вверх! На деревья!» И бросилась вверх по правому склону горы. Девушки за ней. Вера обхватила деревце, собираясь вскарабкаться на него, и потрясенно почувствовала, что оно под ее руками сошло с корня, легко, почти и не хрустнув, отделившись от земли. Такое с виду молодое, не толще оглобли, дубовое деревце… Она оторопело глядела на первобытную дубину, оказавшуюся у нее в руках, едва веря себе, что это все же не сон… Что спасенья искать негде… Она даже и не подумала, что можно попытать счастья с соседним дубком, не все же они гнилые. На вид все деревца были одинаково тонкими, такими же, как и ее дубинка. Да, тонкие… Ни за одним не спрячешься, если зверь помчит на них. Но все кругом молчало, словно и не было никакого зверя. Ни шороха, ни звука, ни шагов. Вера наконец оглянулась на спутниц. Они стояли чуть выше по склону и, судя по всему, даже и не пытались лезть на деревья. Они смотрели сейчас на нее как и подобает смотреть бойцам на своего командира: с готовностью во взоре ожидая дальнейших приказаний. Если они и испугались, то гораздо меньше, чем она. Вера это поняла, и ей стало стыдно: наверное, ее страх перепугал их больше, чем зверь… С вымученной виноватой улыбкой она смотрела на девушек… Инна спросила одними губами:
— Кто это был?
— По голосу — хищник. Крупный. Я слышала в зоопарке, как рычит барс…
— Здесь нет таких хищников. Я знаю Крым, — уверенно и в полный голос сказала Лина. — Разве только волки…
— А не та ли собака? — предположила Инна.
Да, та собака… В тот прекрасный вечер с Валентином, уже почти стемнело, и они собирались возвращаться, им встретился одичавший пес, похожий на волка В одной из неглубоких ложбин долины они проходили мимо свалки всякой дряни и старья. И пес возник перед ними внезапно, словно ожила одна из серых, плохо различимых в сумраке кучек хлама. Подняв и сблизив острые треугольники лопаток, вытянув к ним низко опущенную голову с узкой мордой, он трусливо и злобно смотрел на них. Глаза у него были тускло-желтыми.
Понятно, почему его вспомнила Инна. Однако Лина не согласилась с ней. Сказала, что у тощего пса не хватило бы сил на такой рык. Скорей всего, это кабан.
