Оригинал (СИ) - Чередий Галина (книги полностью TXT) 📗
А потом сознание словно сделало некий круг, пойдя по тем же картинкам, но с абсолютно новыми эмоциями. Каждое существо, мною встреченное, каждый нюанс жизни тут, каждая краска и отблеск солнечного света — весь мир Старших открыл мне свою истинную красоту. Беспощадную, абсолютно иную, но все же красоту. Так, словно во мне сейчас сгорали остатки прежней человечности, открывая новое восприятие, или я видела все совсем не своими глазами. И самое поразительное, что в эту секунду я до глубины сознания понимала, что создавался этот мир все же с любовью. Такой, какую я никогда не пойму, той, что нет дела до понятий «жестокость» или «сожаление», той, природу которой я никогда не смогу принять, но и отрицать ее существование больше ни за что не получится. Восприятие хищника никогда не постигнуть тому, кто начисто лишен потребности убивать, но это не значит, что хищник от этого плох или хорош, он просто есть. Виденье всего творцом никогда не будет понятно творению, и единственное, что остается — это трактовать все, опираясь на знакомую почву, или же принять как есть, не пытаясь облечь в привычные формы. И все же…
— Нет, человек, ты не понимаешь! — ответила богиня на мое мысленное прошение. — Я не стану вмешиваться в противостояние между моими творениями.
Голос Грегордиана затих, зрение окончательно затуманилось, а физическая боль от энергетики Дану будто стала прямой горящей линией на границе сознания, не позволяющей себя полностью игнорировать, но больше не мешающей хоть как-то мыслить.
— Но почему?
— Если у одних нет достаточно силы, ума, изворотливости, чтобы победить, значит время их прошло и пора уступить место другим, пусть даже проклятым и отвергнутым мною созданиям.
Естественный отбор мира Старших? Разуму это было понятно, но не сердцу. Я едва не завопила мысленно: «Это нечестно!», забыв, что честность — это тоже пустой звук для моей собеседницы.
— Им помогает твой супруг, и выходит, что силы не равны! — однако попыталась я.
— Они никогда не равны, иначе как бы кто-то мог одержать победу! Я не буду мешать Бели в его усилиях взять надо мною верх, ведь без него этот мир просто застынет без всякого движения. Он — сила разрушения, необходимая для обновления.
— Обновления ценой бессчетных жизней и морей крови? Не важно чьей? Ведь даже те же дварфы — тоже твои творения, неужели у тебя нет ни к ним сострадания, ни к кому другому?
— Сострадание? Если они победят, то к чему оно им? А если нет, то тем более не стоят его, раз ввязались в заведомо проигрышную битву.
— Они в этой ситуации лишь орудия и марионетки. Если бы ты освободила их от влияния, то противостояния вообще можно было бы избежать.
— Зачем бы мне хотеть сделать то, что под силу даже тебе? Если уж тебе столь претит кровавый исход — не допусти его. Для чего-то ты ведь оказалась в моем мире.
Ясно, никакой помощи не будет, еще и насмешек дождалась.
— Как я могла стать человеком?
— А как могла не стать, раз уж не умерла?
— Дану, пожалуйста!
— Человеком кого-то делает не определенный плотский облик, не способность хоть как-то мыслить, а наличие полноценной души.
— Но как же тогда Илва…
— Душа… хм-м… это как цветок. Я бы даже сказала, как живучий цепкий сорняк. Топчи ее, выдирай, бей на осколки, рви на части — все равно, если останется хоть крошечный корешок, будет почва, прольется немного влаги и пригреет солнце, и вот уже отрастает заново.
Да уж, неожиданное и весьма наглядное сравнение.
— Отрастет — это я понимаю. Но чтобы из частей выросло целое? Мы больше не две разорванные половинки?
— Ты точно уже не половина, Эдна.
— Такое случалось раньше?
Дану медлила с ответом и не просто так. Она, похоже, злилась. Как я об этом догадалась? Хотя бы потому, что меня опять накрыло ощущение дробящихся собственных костей и рвущихся от мучительного натяжения мышц. Сколько я протяну так еще? Выйду ли вообще из этой беседы живой?
— Если бы я верила в это, разве пришла бы посмотреть на тебя собственной персоной? — наконец соизволила осчастливить меня ответом Дану.
Ответ более чем размытый, но, могу поклясться, задевает нечто глубоко личное, иначе с чего ей терять самообладание? К сожалению, из-за тех огненных волн, что катились сейчас по мне, способность связно думать была утеряна.
— Эдна, когда к тебе придет та, кого зовешь Эбхой, скажи, что я изменила свое мнение. Пусть она явится ко мне, и обещаю, что признаю ее право быть тем, кем она себя объявляла. Облегчение стало наступать с той же головокружительной стремительностью, с какой исчезало ощущение присутствия Дану.
— Я передам все твоей сестре, — я даже смогла проскрипеть это вслух и подумала, что ничего не мешает ей это вообще-то сделать лично.
— Сестре? — чрезмерно звонкий смех, кажется, просверлил дыру у меня в черепе. — Она мой голем, Эдна! Но, пожалуй, пришло время это изменить.
Первый полноценный вздох я потратила на истошный вопль, с которым освобождала тело от остатков страданий, пережитых от близости к чертовой Дану. Но он резко прервался, когда в меня как таран врезался Грегордиан, опрокидывая по инерции на пол и придавливая к нему собой. Было похоже, что все время неизвестно сколько длившегося разговора он ломился ко мне, и когда наконец прорвался, просто не смог вовремя остановиться.
— Эдна! — молниеносно подскочив, он стал меня судорожно ощупывать, одновременно хрипло приказывая: — Эдна, говори со мной!
Где-то на заднем плане заходился в лающем удушливом кашле Алево. Очевидно, не мне одной пришлось пережить несколько неприятных минут от общества богини.
— Говорю, — просипела я.
— Дану что-то сделала тебе? — Мое зрение понемногу стало возвращаться.
— Кроме того, что утвердила меня в прежнем мнении о ней? Не-а.
— Где у тебя болит? — продолжил он допрос, сочетаемый с личным досмотром.
Я хотела сказать везде, но неожиданно, прислушавшись к себе, поняла, что вообще-то нигде. То есть психологически я ощущала себя пропущенной через какой-нибудь гигантский шредер для бумаг, но физически была в полном порядке.
— Она совсем ушла? — подняла я голову с пола.
— Мы перестали ее видеть с того момента, как Грегордиан решил придушить Богиню, — Алево, по-стариковски кряхтя и потирая грудную клетку, привалился спиной к стене в дальнем углу гостиной. — Вот теперь я понимаю, что ты был со мной прямо-таки нежен, мой архонт! Я думал, что меня размажет по стене тончайшим слоем! Что такого вам с Богиней по-девичьи обсудить надо было, Эдна, чтобы вот так нам досталось?
— А с богами что-то обсуждают? — я села, заново прогоняя в голове каждое слово, сказанное Дану. — Не знаю, как с другими, никогда прежде не была религиозна, а вот здешние имеют привычку озадачивать тебя потоком информации, из которой лишь часть условно понятна, а остальная — повод для новых вопросов. А в ответ на просьбы о помощи получаешь совет выкручиваться самостоятельно, сопровождаемый многозначительными фразочками типа «так тому и быть».
— Ты просила помощи, Эдна? В чем? — Лишь одного взгляда на моего в миг насторожившегося деспота хватило, чтобы понять: если скажу, что просила решить проблему с дварфами и Хаконом, он может взбеситься. Это для него что, вроде как нарушение субординации? Или нет, скорее всего, вообще чуть ли не оскорбление чистой воды. Как же, он же такой весь непобедимый архонт, ни в каких поблажках и избавлении от хорошей драки не нуждающийся!
— Просила какую-нибудь волшебную штучку, чтобы сбежать от тебя, если снова станешь грубияном, хамом или посмотришь налево! — мягко огрызнулась и поерзала, пытаясь освободиться и встать.
— Вопрос с моногамией мы, Эдна, уже решили, — Грегордиан не дал мне подняться самостоятельно. Поднял и перенес в кресло, все еще разглядывая так, будто могу начать рассыпаться в прах прямо на глазах, а я решила: раз пока шок еще полностью не миновал, нужно воспользоваться ситуацией. А то потом опять начнется «молчи женщина, не лезь не в свое дело» фигня. — А никакой артефакт не позволит тебе скрыться от меня!
