Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi" (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Всё будет хорошо — бессмысленная фраза. Обманка для девчонки прикованной к больничной койке.
Ничего не будет хорошо. Если что-то хорошее и было в этой истории, то оно давно закончилось.
— Оскара и его дружков накажут по всем законам, — тётя Алла пытается говорить с воодушевлением. — К тому же благодаря брату Максима было поднято старое дело о… о Косте. Роман Емельянов отрицает, что он был за рулём своей машины в ту ночь, но там есть один парень… Денис…
— Ден?
— Да, кажется, в своём кругу они так его называют. Он решил сотрудничать со следствием, так что думаю, мы скоро узнаем правду.
— Почему вы мне не сказали? — смотрю на тётю Аллу, и глаза слезами наполняются. — Почему просто не сказали?
— Ты была в коме, Лиза. Да и… столько всего произошло.
— Я не об этом, — слёзы продолжают жечь глаза, пульс учащается, слышу, как приборы начинают пищать быстрее. — Костя.
Тётя Алла не сдерживает слёз. Пытается скрыть их, отворачивается, стряхивает ладонью. Глубоко вздыхает и вновь смотрит на меня.
— Я… — голос дрожит и звучит тихо. — Лиза, вы с Костей учились в одной школе, знали друг друга. Возможно так и не смогли подружиться, но твои родители и я не могли сказать тебе вот так — сразу. Мы боялись. Осознание, что в твоей груди теперь бьётся сердце моего сына могло усложнить тебе и без того тяжёлую жизнь. Нужно было время. Ты бы повзрослела, восстановилась после операции и тогда…
— Вы бы сказали мне, что Костя отдал мне своё сердце?
— Да, — кивает и улыбается с горечью, а в глазах будто искорки гордости за сына сверкают. Так ярко… — Мой мальчик знал о твоих проблемах, Лиза. Так случилось, что он услышал, как я утешала твою маму, когда разговор об операции встал ребром. Тебе была необходима пересадка, прогнозы были не самыми хорошими, помнишь?
Киваю.
Тётя Алла слабо улыбается, а на щеках продолжают блестеть дорожки от слёз:
— Костя спросил тогда у меня, можем ли мы чем-нибудь тебе помочь? Средствами. Я ответила, что, к сожалению деньги здесь мало что могут решить, а он… я никогда не видела его таким… вы ведь даже не дружили.
— Мы просто не успели это сделать.
Тётя Алла мягко опускает ладонь мне на грудь.
— Это… это было непростое решение. Мой муж не сразу согласился, но… поймёшь ли ты меня правильно, Лиза?.. Я не только пыталась помочь сохранить жизнь тебе. Всё о чём я в тот момент могла думать, это о том, чтобы сохранить хотя бы частичку моего мальчика. Хотя бы частичку, которая сможет продолжить жить. Костя был бы счастлив узнать, что спас жизнь такой замечательной девочке, как ты. Он был бы счастлив, как и я, знать, что его сердце теперь живёт в тебе.
На следующий день ко мне в палату, наконец, заглянул отец.
Клянусь, ещё никогда в жизни я не видела его таким. Его сложно было узнать. Потерянный, бледный, с красными, водянистыми глазами под которыми пролегли огромные тени, и практически полностью поседевший.
Выть захотелось от одного взгляда на него, но я сдержалась. Заставила себя изо всех сил выдавить неправдоподобную улыбку, уткнуться лицом в его тёплую грудь и только тогда дать волю слезам… беззвучно.
Мы не говорили с папой о том, что произошло. Мы просто смотрели друг на друга, молчали… А потом он почему-то заговорил про Пашу. Не просто так заговорил.
— Заходи, — отец открывает перед Пашей дверь и дружественно хлопает по плечу. — Ей нужна твоя поддержка.
Паша неуверенно кивает, глаза суетливо — даже испуганно, — бегают по палате, пока не останавливаются на моём застывшем в смешанных чувствах лице. Рада ли я ему? Не знаю. Сейчас я плохо ориентируюсь в собственных ощущениях. Понимаю лишь то, что больше не злюсь на него — а есть ли смысл? Каждый из нас совершил много ошибок. Каждый из нас за них поплатился.
— На чём ты приехал? — спрашиваю, наблюдая, как Паша спотыкается о ножку стула и ловит его в нескольких сантиметрах от пола.
— П-прости.
— Так на чём ты приехал?
— На поезде, — прочищает горло от неловкости, опускается на стул и переплетает пальцы в замок. Смотрит на меня украдкой, и будто всё ещё стыдится своих поступков, в глаза мне прямо взглянуть не может. Вижу, что белки у него покрасневшие.
Поднимаюсь повыше на подушке, облизываю пересохшие губы и всё ещё пытаюсь понять, что чувствую. Ничего. Абсолютно ничего.
— Как давно? — просто молчание сглаживаю.
— Неделю назад.
— Неделю? — Удивление — уже хорошо. — И где же ты…
— Твоя мама сказала, что лучше будет, если я навещу тебя попозже. Не хотела, чтобы ты… волновалась лишний раз. Ну, или, — пожимает плечами, — злилась.
— Я не злюсь, — вздыхаю.
— Вижу, — уголок губ поднимается в робкой улыбке. — Ничего, что я временно у твоей бабушки живу? Я хотел снять номер в гостинице, или снять квартиру, но твоя мама…
— Всё в порядке, — перебиваю. — Меня ведь там нет.
— Да, — опускает глаза и слабо кивает. Кусает губу, с силой, будто ему натерпится что-то сказать, но Паша не даёт себе волю.
— Поругать меня хочешь? — решаю помочь ему решиться. — За то, что не сказала даже тебе? Про игру, по задания, про риск.
— Нет, я…
— Я же вижу.
Расправляет плечи и шумно вздыхает, отводя взгляд к окну:
— Я злился. Ещё недавно думал, сойду с ума от злости и бессилия, Лиз, но сейчас всё прошло. Я просто… просто волнуюсь за тебя. Очень сильно.
— Спасибо что приехал, Паш.
Через две недели тётя Алла шепнула мне на ухо, что Макс пришёл в себя. Следователь попытался с ним поговорить, но что из этого вышло, никому из нас не узнать. Зато стало известно, что отцу Яроцкого удалось-таки получить разрешение на то, чтобы на какое-то время вывезти сына за границу для лечения в одной из самых высококвалифицированных клиник мира. В какой части света эта клиника находится, также не разглашают. Как и о его состоянии, прогнозах и тяжести полученных травм.
Я не знаю, как он. Что чувствует. Что думает.
Я и Макс… мы потерялись друг для друга.
Через три недели меня выписали из больницы, но самое тяжёлое только начинается. Я думала, была уверена, что готова пройти всё это заново: таблетки, ежедневное посещение врача, кардионагрузки, анализы, гимнастика и прочее, но оказавшись у бабушки дома, поняла, что теперь мне придётся заставлять себя это делать. Каждый день, каждый час, каждую минуту… ради них — ради родителей. Исключительно ради них.
— Вы поэтому меня телефона лишили?.. — уронила куртку на пол бабушкиной квартиры и выдохнула тихо, ошарашенно глядя на маму. — Никому кроме Зои звонить не давали! Вы… вы ведь сказали Полине стыдно. Ей… стыдно… Вы сказали, она плохо себя чувствует из-за беременности… Вы сказали, что моя сестра дома, лежит в постели и…
— Лиза. Лизонька, пожалуйста, умоляю тебя, успокойся, — Мама обхватывает меня за вздрагивающие от рыданий плечи, крепко прижимает к груди и тихонечко плачет. Отец, бабушка и Паша молча стоят за её спиной, и каждый выглядит так, будто у них отравление газом и они вот-вот сознание потеряют.
— Вы скрывали это от меня… — слова невнятные и тихие.
— Лиза… Лиза, пожалуйста… Врач запретил. Нам пришлось. Прости… Прости нас, девочка… моя… прости…
Руки мамы соскальзывают с моих плеч, и она падает в обморок, а я пячусь к стене, зажимаю ладонью рот, подавляя стоны боли и медленно сползаю на пол.
Паша обнимает меня, прижимает к себе, гладит по волосам, что-то шепчет… Не знаю что — в моей голове жужжит рой пчёл, всё громче и громче… Громче и громче!
Так вот где был мой отец — дома. Решал проблемы с полицией — другие проблемы.
Моей сестры больше нет. Моя сестра покончила с собой.
«Мне не стыдно.
Вы отняли его у меня. Все вы! Все вы виноваты — каждый из вас!
Я любила его, а вы забрали его у меня. Он сказал, что мы будем вместе, когда это всё закончится, сказал, что будет только моим, а вы… а ты, Лиза, ты лишила не только меня смысла жизни, ты лишила жизни моего будущего ребёнка забрав у него отца!
Ты всегда и всё у меня забирала. Родители любили только тебя, меня они даже не замечали! Я была никем, пока не поняла, что можно жить проще, может стать легче, можно просто забыть о том, что я — пустое место, а ты, Лиза — центр вселенной! Оскар показал мне, какого это — просто забивать на всё! Жить для себя, пользоваться всеми ради собственной выгоды. И да… мне ни капельки не стыдно.
Ты — моя сестра. Сестра, которую я вопреки всему любила и ненавидела. И я готова была вымаливать у тебя прощение до конца жизни за то, что подставила этого долбаного Яроцкого, которого ты полюбила. За то, что сняла на тебя компромат. За то, что выкрала у Светлаковой флэшку и записала на неё другое видео. За то, что разыграла изнасилование. За то, что втянула тебя в игру. За то, что врала тебе всё это время. Я только и делала, что врала тебе! Я боялась… боялась, что если ты узнаешь правду будешь ненавидеть меня до конца жизни. Будешь ненавидеть так сильно, что я даже взглянуть не смогу в твою сторону. Я делала, что могла, чтобы ты не узнала правду… какая ирония: наверное, это единственное, в чём наши мнения с твоим Максом сошлись. И знаешь, возможно, он не так плох, как я о нём думала. Возможно, если бы он одолжил мне денег на аборт, я бы не стала его подставлять. Почему он не дал мне их? Ведь это он во всём виноват! Это из-за него я соврала тебе однажды и продолжила лгать! Но нет… он не стал помогать мне. Потому что ему плевать, как и всем вам. Я опять осталась одна. Пока Оскар не попросил у меня помощи. И я готова была сделать, что угодно, чтобы остаться с ним. Мне было больно! Думаешь, тебе одной было больно? Нет… ты понятия не имеешь, как страдала я подставляя тебя раз за разом. Мне было тошно, так плохо, что всё, что я могла это ругаться с тобой, затем плакать, обнимать тебя, а потом снова… снова и снова ненавидеть! Да, после всего я бы вымаливала у тебя прощение, как только могла… но когда ты и эта жирная сука забрали у меня Оскара… когда вы отправили его за решётку я поняла, что тебе плевать на меня. Абсолютно плевать! Ты знала, что я люблю его, и всё равно сделала это — лишила меня его. Вы даже попрощаться мне с ним не дали!..
Ненавижу… всех вас.
Папа, мне жаль, что теперь тебе будет некого бить.
Мама, теперь тебе не придётся тратить деньги мне на шмотки, можешь закупаться лекарствами для Лизы на всю свою зарплату.
Лиза… надеюсь, ты выжила.
Прощайте.
