Потерянное сердце (ЛП) - Райан Шэри Дж. (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Буду дома к ужину, — говорю я. Мама целует меня в лоб и обнимает.
— Боже, я буду скучать по тебе, когда ты отправишься в Род-Айленд в следующем году. Ты мой малыш. Дом будет таким пустым без вас с Хантером. Не знаю, что я буду делать!
Эти комментарии повторяются с тех пор, как Хантер уехал обратно на учебу после рождественских каникул. У нас разница в возрасте три года, и ему осталось учиться всего лишь год, но, несмотря на все надежды мамы, он вряд ли вернется домой после окончания колледжа. Скорее всего, Хантер сделает предложение Элли, они купят хороший домик на нашей улице и будут жить долго и счастливо. Маме бы это тоже понравилось, потому что в таком случае у нее будут внуки. Внук... У нее должны быть внуки, но ее первая внучка никогда не встретится с ней и даже никогда о ней не узнает. Я вырываюсь из ее объятий и выхожу за дверь.
Ехать недалеко, но наши районы сильно отличаются — район Кэмми более богатый. Мне всегда здесь некомфортно, тем более сейчас, когда подъезжаю к длинной подъездной дорожке. В животе ноет.
Звоню в дверной звонок и жду, когда дверь откроется.
— Привет, чем я могу помочь? — приветствует меня женщина, похожая на Кэмми, но старше на двадцать пять или тридцать лет. У нее такие же каштановые волосы и тот же оттенок золотисто-карих глаз.
— Я... м-м-м... — Что, если Кэмми, наконец, рассказала им, кто отец? — Я — ЭйДжей, друг Кэмми. Я хотел узнать как у нее дела.
Миссис Скай смотрит на меня и широко распахивает дверь.
— Она наверху. ЭйДжей, ты сказал?
— Да, мэм. — Господи, она знает. Теперь я буду молиться, чтобы ее отца не было дома.
— Весь прошлый год Кэмми часто говорила о тебе. Но я давно о тебе не слышала. Приятно познакомиться с тем, кто ей так нравился, — миссис Скай слегка улыбается и кладет мне руку на спину, когда я захожу внутрь. — Ступай, может, ты сможешь немножко ее взбодрить.
— Взбодрить, мэм? — Не знаю, почему веду себя, как дурачок, но именно так я себя и веду. Это неправильно, но у Кэмми явно была веская причина скрывать правду.
— О, она сама объяснит тебе, если захочет.
— Ох, ну ладно. Понял.
Я поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь в коридоре. Где комната Кэмми? Сложно сообразить, ведь раньше я попадал в ее комнату только через окно, много раз.
Раздумывая, стоит ли стучать в ее дверь, перебираю в голове все возможные последствия. Если я это сделаю, она спросит, кто это, но скорее всего предположит, что это ее мама. Если не постучу, то могу застать ее в неподходящий момент, и она может испугаться или что-то в этом роде. Я легонько стучу костяшками пальцев и жду, что она скажет «входите».
— Что? — холодно говорит она.
Воспринимаю это как приглашение войти. Медленно открываю дверь и заглядываю внутрь. Кэмми лежит в постели, до шеи укрывшись розовым одеялом. Он смотрит в экран телевизора и сжимает в руке пульт.
— Могу я войти? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами и продолжает нажимать кнопки на пульте. Я закрываю за собой дверь, осторожно подхожу к ее кровати и сажусь.
— Как ты себя чувствуешь? — Понимаю, что за этот вопрос можно получить пощечину. Учитывая, что я исчез на несколько дней. Но еще в больнице она ясно дала понять, что не хочет меня видеть, и я не стал спорить.
— Дерьмово, — говорит она.
Кэмми отводит взгляд от телевизора и смотрит на меня. Ее глаза красные от слез, а на щеках соленые дорожки. Ее красивые волосы завязаны на макушке, и она выглядит бледной, измотанной и больной.
И я не могу не спросить снова, почему она позволила своим родителям сделать это с ней — принять такое ужасное решение и без меня, но, если не хочу, чтобы меня выгнали из этого дома, нужно правильно разыграть карты. Несмотря на все, что произошло, я все еще люблю ее, даже если мое сердце пропустили через мясорубку.
— Я понимаю, — говорю я. Но это не так.
— Нет, не понимаешь. Потому что я не понимаю.
— Ты не понимаешь чего? — растеряно спрашиваю я.
— Ты все еще думаешь, что я хотела это сделать? Ты хоть представляешь себе, насколько мне сейчас плохо? — говорит она достаточно громко, что боюсь, ее мать может услышать, но в то же время так тихо, что я слышу слабость в ее голосе.
— Я не знаю, что и думать, Кэм! Ты никогда не говорила со мной об этом, — говорю я, пытаясь не быть жестоким.
— Ш-ш-ш, говори тише, — ругает она меня. — Мне не разрешили говорить с тобой об этом, — бормочет она, пристально глядя на дверную ручку.
Я ничего не понимаю.
— Никто не заставлял тебя это делать. — Мне не следовало этого говорить. Именно это я обещал себе не говорить, если мне представится возможность снова поговорить с ней.
— Это не совсем так, ЭйДжей, — говорит она со слезами на глазах. — Я была вынуждена принять это решение. Если бы этого не сделала, я бы оказалась на улице без денег, без поддержки, без работы, не имея возможности прокормить нашу дочь.
— Я не понимаю.
По многим причинам не понимаю. Я бы этого не допустил. В течение последних нескольких месяцев мы обсуждали этот вопрос миллион раз. Я собирался отказаться от своей стипендии, отложить учебу, устроиться на работу, найти квартиру — сделать все возможное, чтобы поддержать Кэмми и нашу дочь. Ей все нравилось, она всецело поддерживала этот план.
— Если бы я оставила ее, мои родители вышвырнули бы меня. Они хотели найти отца — тебя, и разрушить твою жизнь, разлучить нас и заставить тебя отдавать все деньги, которые ты заработал. Обе наши жизни были бы уничтожены. Я была напугана.
Я хочу возразить, но мне семнадцать, и ей семнадцать. Ее родители могут делать все что захотят до конца августа, пока ей не исполнится восемнадцать. По достижении этого возраста у них уже не будет обязанности помогать ей, и, если я не помогу, она может оказаться на улице — в наказание. Хоть я и понимаю ее страх, но мы говорим о нашей дочери, которую бездумно отдали двум незнакомцам, о которых ничего не знаем.
— Ну, я думаю, что сейчас тебе это не грозит, — говорю я, стараясь не быть холодным, но холод — это все, что я сейчас ощущаю. Я не умею скрывать свои эмоции.
— Не грозит, — смеется она, — мои родители на следующей неделе выставляют дом на продажу. Они нашли репетитора для меня до конца учебного года. Я не смогу подняться на сцену во время выпускного, так как они запретили мне и это. Когда я поеду в университет осенью, они поедут вместе со мной, потому что у папы есть предложение по работе, которое он не может упустить. Так что приезжать на праздники я уже не буду. Может быть, это просто совпадение, то, что они собираются переезжать из этого дома, в котором я жила с самого рождения, однако, уверена, это лишь потому, что им хочется скрыться от позора из-за меня.
Это уже слишком даже для меня. Все события, что произошли на прошлой неделе и за весь этот год, этого слишком много. Я потерял свою дочь. И я теряю свою девушку — девушку, в которую по уши влюблен, девушку, которая должна была быть моей навсегда. Несколько часов назад я даже не был уверен, что смогу снова взглянуть ей в глаза; и вот я здесь, смотрю в ее глаза и люблю ее так же сильно, как прежде — до того, как она сказала, что хочет отдать нашу дочь. Все, что я чувствую, это боль — она удушающая, тянется от кончиков пальцев ног до кончиков волос на моей голове.
— Что ты говоришь? — Я не дурак, понял сказанное.
— Вот так, ЭйДжей, — говорит она, усаживаясь поудобнее.
Вижу, что малейшее движение причиняет ей боль, и все, что я хочу сделать, это помочь ей — забрать всю ее боль, но, похоже, меня больше не будет в ее жизни.
— Мы расстаемся? — спрашиваю я, требуя душераздирающего подтверждения.
— У нас не получится. Мы не будем видеться, — говорит она.
Я опускаюсь на колени рядом с кроватью и плотно сжимаю руки.
— Я приеду к тебе. Мы сможем. У нас еще есть два месяца, а может быть и лето...
— Мы уедем намного раньше, чем через два месяца. Как только они продадут дом. Мой аттестат просто пришлют мне по почте.
