Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" (электронные книги без регистрации txt) 📗
Мне проще было зажать в углу Константиновну и провести с ней долгую беседу, чем признать свои ошибки. Говорят, детство оставляет неизгладимый отпечаток на сознании каждого из нас – подрастая, мы волей-неволей берем на вооружение модель поведения собственных родителей, даже если именно это в свое время причиняло непереносимую боль. Как ни пытайся сделать все с точностью наоборот, это будет заложенной программой, от которой никогда не избавиться.
Я не сразу понимаю, что Юлька что-то говорит. В ее голосе стальные нотки, и от этой смены ролей выбивает чувством нереальности происходящего. Минуту назад она апатично смотрела в пол, соглашаясь с триумфом моей власти, сейчас я помимо воли подчиняюсь усиленной хватке ее пальцев на своем запястье; не разбираю слов, но они не оставляют выбора железобетонной уверенностью и подавляющей бескомпромиссностью. Кто здесь лидер и кто оказался сильнее? Я ищу ответ на этот вопрос всю дорогу. Мне хочется обнять ее, держаться за ускользающую реальность тепла и поддержки, без этого я просто сойду с ума сию же минуту – но она не обращает на меня внимания. Не видит, что я тянусь к ней сквозь преграды потерявшего смысл самоконтроля и ненужной сейчас показной дистанции. Мне не нужно много. Или согрей, или оттолкни, я сойду с ума без этого. Зачем ты показала мне отголосок своего тепла? Чтобы отнять его в ту же секунду? Я близок к отчаянию, и мне больно от мысли, что она сейчас это увидит и поймет.
Я был готов ее уничтожить. И в тот же момент она всегда была, будет и останется единственной, к кому я вне зависимости от времени и дистанции буду тянуться, как к свету, дышать ею, даже когда сорвусь. Потому что другого настолько близкого человека больше никогда не будет в моей огненно-черной реальности…
У дверей палаты меня кроет окончательно вместе с подступающими рыданиями и желанием вырвать собственное сердце, которое качало кровь, поддерживая мои черные стремления… и в итоге стоило едва ли не жизни моему сыну. Доктор что-то говорит, я просто не понимаю, что именно, плач Данилки окончательно сносит мне башню. Я не могу даже сделать несколько шагов ему навстречу, сжать ладошку, поддержать, показать, что я рядом и все будет хорошо, – красное пятно на детском плечике с торчащими сколками расплывается пеленой перед моими глазами. Отлично. Пациентов сегодня будет двое…
Непроизвольно бью по рукам кого-то в белом халате, закашлявшись от запаха нашатыря. Готов ударить снова, но благоразумие берет верх, сглаживая агрессию голосом моей любимой девочки.
- Меня пустят туда? Черт, приди уже в себя! Никто не умирает!
Никто не умирает. Мне нужно немногое – всего лишь подтверждение из губ той, кому я никогда не перестану доверять и никогда не отпущу. Тянусь навстречу ее теплу, которое не скрыть за холодной отстраненностью высоких октав и практически врачебного цинизма, забирая одним судорожным глотком, выпивая без остатка, оставляя после себя убивающий холод.
- Ты замерзла! – я не могу ее отпустить, она же заснет сейчас от этого невыносимого холода. Срываю свой пиджак, укутываю ее плечи буквально на ходу. Она так спешит уйти, а я не могу допустить, чтобы холод выпил ее окончательно… Только не сейчас, когда я в очередной раз осознал, что именно эта девчонка для меня значит!.. Я не сразу бросаюсь вслед за ней. Застываю в дверях, не в силах поверить увиденному.
Она улыбается и что-то ласково говорит Данилке, который перестал плакать и смотрит на нее, открыв рот. Сердце срывается вниз, выбив испарину и сжав горло приступом слез, когда детская ладошка осторожно, но доверчиво сжимает ее пальчики. Я смотрю на двух самых дорогих мне людей и понимаю, что готов любоваться этим до бесконечности. Пытаюсь прогнать неуместные мысли. Счастливая семья. То, что должно было произойти семь лет назад и чего меня так жестоко лишили…
Когда она уходит, зажимая вену, в которое вкатали, как мне пояснят позже, обычное успокоительное, я разрываюсь между желанием кинуться следом или наконец обнять сына, которого готовят к операции. Отцовское начало берет верх.
- Ну как же такое могло получиться? Что ты натворил? – снотворное начинает действовать, я смотрю, как его темные глаза заволакивает приближающейся дремой, затем вижу его улыбку:
- Так ты теперь не уйдешь на свою работу, папа?
- Не сейчас, мой герой. Ну, так зачем ты это сделал?
- А ты не будешь ругаться и хватать ремень?
Не могу удержаться, опускаю ладонь на пылающий лобик и качаю головой:
- Нет, героев не бьют ремнем. Так ты специально?
- Да, я всегда знал, что стекло разобьется молотком, только поскользнулся… Но я не специально! Я хотел только немножко поцарапаться, чтобы Беллатриса подняла крик, и все…
- А где она была, когда ты крушил мебель?
- А я ей насыпал в чай четыре таблетки. Те, шипучие, что ты пьешь, когда не можешь заснуть, и она захрапела сразу! Можешь ее уволить, твоя трусишка сказала, что меня теперь в разведку заберут… – зевок и тихий смех, снотворное начинает действовать. Между хаотично сбивающимися мыслями: куда смотрела дипломированный педагог, какого черта я повторяю ошибки своих родителей, опасность миновала и куда делась Юля, приходит страх. Он вообще не выбирает, когда ему приходить. Моя Юля показала мне свою сторону света, согревающую теплом и прощением, лишь с одной целью… отнять себя, дав мимолетную надежду?
Когда Данил засыпает и его увозят в операционную, я едва слышу доктора, заверяющего в том, что переживать вообще не о чем. Мне достаточно. Секунды воруют это время, а я просто ничего не могу с собой поделать, как и сдержать вздох облегчения.
Она здесь. Уставшая, все еще нервно вздрагивающая от каждого шороха после недавнего потрясения, терпеливо ожидающая… чего именно? Дальнейшего приговора? Или готовая отдать свое тепло дальше, пусть даже ценой моральной гибели от переохлаждения?
Мне некогда об этом думать, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не накрутить ее волосы на свой кулак, разбросав по дивану фиксирующие шпильки, стараюсь обнять как можно осторожнее, без давления, чтобы не напугать раньше времени. Страсть, боль, боязнь потери не желают сотрудничать с моим подрубленным за сегодня самоконтролем. Мне нужно выпить ее сопротивление, разбить его на хрен через поцелуй, закрепить свою окончательную метку на ее трепыхающемся сознании – дергаться бесполезно, мой сладкий и такой желанный дикий ангел. Я тебя уже не выпущу, как бы ты ни рвалась на свободу из этой крепкой клетки и как бы ни умоляла дать тебе право самой принимать решения. Сегодня ты окончательно убедила меня в том, что я без тебя однажды перестану дышать и не смогу предпринять никаких шагов, наблюдая за тем, как дорогие мне люди намеренно загоняют себя в тупик. Я выпиваю твою капитуляцию до дна. Еще немного, и ты уже не вырвешься из этих тисков. Несколько уверенных шагов, и наша вселенная замкнется, оставив условные рамки далеко позади…
Звонок мобильного разрывает затянувшееся единение. Бьет ударной артиллерией по знаменам освободившейся страсти – он не в силах погасить ее окончательно, он может только настроить ее на решительный бой уже спустя несколько минут. Отрываюсь от пылких губ моей девочки. Глупо было ожидать, что Ульяна до утра ни о чем не узнает.
- Что с моим сыном, твою мать? Ты куда смотрел?
Бросаю взгляд на Юлю, которая вжалась в спинку дивана и обхватила себя руками. Я готов убить бывшую за то, что посмела оторвать меня в такой момент. Дура, закрой рот и вали на очередное пати, моя девочка сейчас замерзнет, пока ты тут разыгрываешь показательное возмущение, прикрывая свое наплевательство на собственного ребенка.
- Еще одно слово, Ульяна, о том, что во всем виноват я, и наш разговор перестанет быть предельно вежливым! – я не собираюсь слушать о том, что сам нанес Данилу травму. Даже если это недалеко от истины. Ирина успела уже поплакаться в трубку «хорошему полицейскому» и пересказать все подробности, в которых монстром был только я. Может, это недалеко от истины, но она последняя, от кого я буду выслушивать оскорбления и обвинения. – Мне плевать на то, что ты думаешь! Поговорим об этом завтра, когда протрезвеешь и успокоишься!..
