Евангелие лжецов (ЛП) - Олдерман Наоми (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
До нее дошло, что Иехошуа учит тому, чего никто не слышал до этого. Многие его учения не были новыми. Он учил их очень хорошо, силой и умением, поражавшими слушателей, но слова те были уже знакомы ей, как ее собственная кожа.
Она сама научила его известной истории о Ребе Хиллеле. Человек пришел к двум великим раввинам, Ребе Хиллелю и Ребе Шаммаи, с одной и той же просьбой: «Научи меня всей Торе, пока я стою на одной ноге». Ребе Шаммаи выгнал его метлой. А Ребе Хиллель попросил: «Встань на одну ногу, и я научу тебя». И, когда человек встал на одну ногу, Ребе Хиллель сказал: «Что ненавидимо тобой, того не делай другим людям. Вот тебе и весь закон, а все остальное — комментарии. Иди и учись».
Когда Иехошуа говорил: «Относись к другим, как в надежде своей хотел бы, чтобы так же люди относились к тебе», то эти слова не были новыми. Ребе Хиллель был уже стариком при рождении Иехошуа.
Однако, он учил и новому, о чем рассказала одна женщина из Кфар Нахума. Он говорил, что если мужчина разведется с женщиной и возьмет другую жену — это подобно распутству. Те слова были очень популярны среди женщин. Они передавали их от одной к другой. В каждом поселке была женщина, чей муж оставил ее, и которая с трудом перебивалась козами и землей, оставленными по разводному договору, без отдыха ее больному телу, несмотря на то, что принесла ему сыновей и дочерей.
Для нее, те слова казались секретным посланием, знаком того, что он помнил о матери. Но ни разу не посылал за ней. Он не вспоминал об Иосефе. Он говорил о другом отце, говорил о Боге, как о своем отце. И она решила: он хочет, чтобы я опять пошла к нему. Точно означает, что он хочет увидеться со мной.
Интересная вещь, как растет доверие между двумя людьми. Когда встречаются два незнакомца, нет никакого доверия. Они могут бояться друг друга. Им неизвестно: может, кто-то — соглядатай или предатель, или вор. Нет драматического момента, когда недоверие переходит в доверие. Будто приближение лета, ближе и ближе с каждым днем, и когда замечаешь это — уже свершилось. И неожиданно замечаешь, что, да, тому человеку я могу доверить мое стадо, моих детей, мои секреты.
Ее душу трогает мягкость Гидона. Борода его лишь только-только начинает принимать вид, а пока — несколько кустов пуха, как при линьке у пастушьей собаки. У него — длинные ресницы, и он пахнет сладким густым запахом молодого человека, в котором начинается бурлить кровь. Локти и колени торчат острием, плечи зажаты. В нем накапливается желание что-то делать, и еще нет понимания этого желания. Ее сын был таким же в двадцать лет. И нежные глаза были такими же. Как он держал чашку горячего питья, прижимая к себе, как потирал суставы пальцев рук — он был таким же, как этот юноша.
Сердце ее принимает его в себя. Она больше не произносит ни слова о своем муже. Он не говорит ничего об ее сыне. Он работает. Они присыпают огонь золой и углями после вечерней трапезы и обсуждают, что нужно сделать с западным полем на следующий год.
Она пошла к Иехошуа зимой годом раньше до появления Гидона в Назарете. Зима не была холодной, и не было снега. Она слышала, что с ним ходила большая толпа последователей, и почти пятьсот человек шли колонной. Они шли неподалеку от Натзарета, в пол-пути, и она оставила младших детей с женой Шимона, завернулась в шерстяную робу, взяла мула у Рахав и поехала увидеть своего сына.
Много лет прошло с тех пор, как была она в дороге одной. Молодая женщина никогда не путешествует без сопровождения. А теперь она была совершенно свободна. Кто ограбит ее сейчас? Что возьмут у нее? У нее были лишь вода, черствый хлеб да мешочек яблок. Она держалась главной дороги. Своим сыновьям она сказала, куда направилась, и когда ожидать ее возвращения.
Она размышляла, пока ехала. Сердце ее было наполнено таким гневом, что она даже не знала, пока не села на мула и не поехала в дорогу. Она никогда не была плохой матерью, никогда, честно говоря, не была плохой женой. Она заботилась о своих детях — она размяла застывшие пальцы, напомнившие ей о том, как дорого обошлась ее забота — пекла хлеб, готовила еду и супы, жарила мясо и сушила фрукты, мыла детей и берегла от зараз, ложилась с мужем, даже усталая или без желания из-за всех этих обязанностей матери и жены. Она растворилась во всем этом и не нашла ничего неправильного. Это кем она была: матерью.
И этот сын не выкажет ей сыновьих обязанностей? Не приходит к ней во всей красе со своей огромной толпой? Не пишет ей и не посылает ни словечка после всего, что она сделала для него? С первой полосы на коже ее живота, когда он рос в ней, и до последней чашки супа, который она сварила для него перед тем, как он исчез, все это было ничем?
Душа ее все больше наполнялась горечью с каждой оставленной позади милей, и когда она прибыла в его лагерь — какие уж тут сомнения при виде пятисот путников с их запахами, гвалтом и дымами — она стала твердой и неуступчивой, будто замерзшая земля.
«Где шатер Иехошуа из Натзарета?» потребовала она от римлянина-прихлебателя в дорогой одежде.
«Кто ты такая?»
«Я — мать его», ответила она.
Первое, что они видят — длинный сарай занялся огнем. Сарай на краю городка, первое здание на пути с юга. Крики на улице «пожар, пожар», и Мириам бежит, как все, схватив ведро и готовая встать в людскую цепь до реки. Последние недели были довольно сухими, и любая искра, прилетевшая от огня, могла зажечь сарай.
Они бегут вниз по склону холма к сараю, большинство — босыми ногами по высохшей до цвета мела земле. Кричат друг другу, чтобы готовились встать в цепочку до реки. И видят они гребни плюмажей и отблески копейных острий, и слышат они шум фаланги. И их окутывает страх.
Это всего лишь разведчики, десять человек с проводником, говорящим на местном языке. Рим не пошлет своих самых лучших воинов в маленький поселок в шестидесяти пяти милях от Иерусалема. Но даже отряд разведчиков прибывает с властными полномочиями тех, кто послал их; невидимая цепь власти тянется от этих десяти человек до гарнизона центурионов в столице, и оттуда — до Префекта, и от него — до самого Императора. Если этим солдатам что-то не понравится, то придут другие. Если и те останутся недовольными, то придет еще больше людей. В конце концов, Рим найдет ответы для себя, или это место превратится в кровавое пятно на выжженой земле.
Поэтому они зажгли сарай. Это не ваш сарай, заявляют они. Он — наш. Вы принадлежите Риму.
Они доходят до городской площади и останавливаются. Люди тоже собираются здесь. Ничего нельзя поделать ни с сожженым сараем, ни с другими возможными потерями.
Командир солдат произносит короткую речь. Люди городка не понимают языка сказанного. Некоторые, кто добираются до больших городов своей торговлей, выучили несколько слов, но эта речь была слишком быстрой и сложной.
Они знают переводчика. Это человек, который работает на налогового надсмотрщика Галилеи. Они часто видят его. Он никогда не появляется с хорошими новостями. Неудивительно увидеть его здесь с римскими солдатами; он приходил и до этого с вооруженными людьми, чтобы никто не мог избежать платы.
В этот раз он пытается притвориться их другом. Римляне не понимают, что говорит он, а люди не понимают, что сказали римляне. Нет никакой уверенности в правильности его перевода.
«Они привели меня сюда», говорит он, «потому что они ищут людей, сбежавших из Яффо. Несколько месяцев тому назад там было восстание, и я знаю — вы слышали о нем. Я пытался их урезонить, пытался отговорить их. Вы — хорошие люди, вы платите свои налоги вовремя, с вами нет никаких проблем. Но они слышали, что сейчас в поселке живет один юноша из Яффо. Новенький. И я уверен, что вы не хотите укрывать известных преступников, не в таком тихом месте, как Натзарет! Так что мой лучший совет — отдайте его. Они возьмут его с собой и зададут несколько вопросов, а вас оставят в покое. У вас, может, даже останется время на» — он слегка наклонил голову в сторону горящего сарая — «на это, скорее всего».
