Самая шикарная свадьба - Богданова Анна Владимировна (полные книги txt) 📗
– Ч..! Кто! – Она не могла выговорить ни слова. – Как эта книга могла попасть к ней в руки?! – наконец выпалила она.
– Какой-то ее бывший ученик из интерната – поклонник моего творчества – принес почитать.
– Вот! Вот кто тебя читает! – обличительно закричала мамаша, будто наконец постигла, в чем таится корень мирового зла. – Одни только умственно отсталые бабушкины выпускники! Сейчас, Гришенька, уже иду, – последнюю фразу мама сказала не мне – более того, она даже прикрыла трубку ладонью, чтобы я не смогла ее расслышать, но на слух я никогда не жаловалась. – Я бы на твоем месте сделала соответствующие выводы! – прогремела она и тут же спросила совершенно спокойным голосом: – Не могу найти свой тональный крем. Дорогой, французский. Я, наверное, его у тебя забыла.
– Да ты вообще не доставала косметичку. Но как быть с бабушкой?
– Нет, она еще спрашивает! Завтра придется к ней ехать.
Значит, все же не зря я вчера терзалась сомнениями и догадками после ухода мамы. Стало быть, кожное покраснение лица моей родительницы, а также смущенно бегающие глазки вовсе не являлись признаками климакса, а суть проявление того, о чем я подозревала – у мамы снова кто-то появился. И этот «кто-то» наверняка из Фонда защиты животных, куда она так скоропалительно устроилась на работу.
Рано утром мы встретились с мамашей в метро и отправились к бабушке. Всю дорогу родительница в унисон со скрежетом колес поезда пыталась мне что-то доказать, но что именно, я расслышать не могла – лишь переходя с одной ветки московского метрополитена на другую, я улавливала отрывки ее возбужденного разговора самой с собой:
– Всю жизнь! Всю жизнь она не давала мне удачно выйти замуж! Помню, придет ко мне в гости приличный мужчина, не рвань там какая-нибудь! Ты же знаешь, за мной всегда ухаживали высокопоставленные чиновники, государственные деятели… Так вот, придет с кучей подарков, с цветами. Она все подарки выхватит и в лучшем случае скажет: «Иди, Поля, поговори с молодым человеком минут пять» и вытолкнет меня вместе с ним на лестничную клетку. А то, бывало, презенты сцапает и скажет: «Нечего к Польке шляться, она замуж вышла!» а на самом-то деле я одна-одинешенька! И скольких она мужиков отвадила! Вот и придется мне теперь век коротать с ограниченным, скудоумным Николаем Ивановичем…
Снова загремели колеса поезда, а мама все продолжала жаловаться на жизнь – в этот момент родительница напомнила мне рыбу – широко раскрывая рот, она, казалось, не издавала при этом ни единого звука.
– Ты тоже хороша! – воскликнула она, когда мы наконец вышли из прохлады подземки на солнцепек. – Вспомни, как в детстве за мной следила! Скажи честно, это она тебя науськивала? Ну, теперь-то скажи?
Но я не сказала, а ответила вопросом на вопрос:
– Кто это у тебя вчера в гостях был так поздно?
– Опять двадцать пять! – рассердилась она. – Кто-кто! Конь в пальто! Кстати, ты не нашла у себя мой дорогущий тональный крем?
– Да не может его у меня быть! Ну, кто? – привязалась я.
– Приходила одна женщина из Фонда защиты обсудить вопрос перевозки бездомных кошек из деревни в Москву.
– Эту женщину Григорием зовут? – ехидно спросила я.
– Отстань от меня! Ты до сих пор за мной следишь: все подслушиваешь да вытягиваешь. Это не твое дело! Займись своей личной жизнью! Тебе уже скоро тридцать два года!
– Да что ты так злишься! Я ведь из добрых побуждений.
– Знаю я твои добрые побуждения! Сначала из людей все выуживаешь, а потом в книжках своих об этом пишешь! Это по твоей милости мы сейчас по пеклу к дорогой бабушке тащимся!
Мама даже звонить в дверь не стала – открыла своим ключом.
– Иди, что стоишь как бедная родственница! – воскликнула она и пихнула меня вперед, я споткнулась и упала на что-то мягкое прямо на пороге.
– Уродина!
– Я что, виновата, что ли?! Тут какие-то сумки понаставили! – взвыла я.
– Мусор, наверное, – предположила мамаша. Дело в том, что в целях экономии Зожоры не пользовались помойным ведром – у них его отродясь не было. Вместо него в кухне на дверной ручке обычно висел старый, изношенный в походах по магазинам и продовольственным рынкам полиэтиленовый пакет, куда они швыряли отходы жизнедеятельности. Один пакет применялся в качестве помойного ведра неоднократно, как, впрочем, и лавровый лист, который дядя, использовав однажды, вылавливал из супа, промывал и сушил на разделочной доске, бережно храня до следующего приготовления первого блюда.
У порога стояли набитые до отказа пакеты, видимо, предуготовленные для дальнейшей утилизации на городской свалке, с заботливо перевязанными моим дядюшкой рваными ручками.
– Никакой это не мусор! Это мои вещи! – завопила Мисс Бесконечность из комнаты.
Мы с мамой открыли дверь и застыли на месте от неожиданности и изумления. За так называемым столом (который представлял собой стул с доской, на обратной стороне которой был инкрустированный портрет Сергея Есенина) на шатком табурете сидел… молодой человек, худой, с выдающимся вперед животом, отчего напоминал рахита; с всклокоченными псивыми какими-то волосами, с безумными, круглыми водянисто-серыми глазами и слишком пухлыми, влажными губами.
– Ой, здгасте! – картавя, воскликнул он фальцетом и вскочил с табурета.
– Это мой бывший ученик – Иннокентий Симаков, я тебе о нем, Маш, говорила. Ну, помнишь, тот самый, которому нельзя жениться и которому Катя Кучкина все время рисовала на голове треугольники химическим карандашом? – пояснила бабушка.
– Мама! Как ты можешь при человеке…
– А что тут такого?! Будто он не знает свой диагноз! Вот, не забывает свою первую учительницу, гостинчики принес, – добавила она и указала на два почерневших банана.
– Здравствуйте, – ошалело ответила мама.
– Иннокентий, это вот эта – писательша-то, – и бабушка презрительно кивнула в мою сторону.
– Ой! – снова взвизгнул он, потом помолчал с минуту, глядя в одну точку, и, словно очнувшись от глубокого сна, крикнул: – А я вас помню, Магия Лексевна! Вы один газ сидели на угоке у Вегы Петговны за последней пагтой, а я впегеди. Вам тогда тги года было, а я в тгетьем классе уже учився, – сказал он так, будто это была его заслуга, и мечтательно добавил: – Я люблю ваши гоманы читать.
Стало быть, он старше меня на семь лет, а выглядит, будто ему и тридцати еще нет – «вечный юноша». И как ему удалось так хорошо сохраниться? Наверное, оттого, что он ни о чем не думает.
Иннокентий, сказав, что любит читать мои романы, словно выключился – и вдруг он принялся пускать пузыри, да так сосредоточенно, будто в мире не было ничего важнее и существеннее этого занятия.
Мамаша старалась не смотреть на бывшего бабушкиного ученика и строго спросила:
– А зачем ты свои вещи перед дверью выставила?
– Как зачем? – удивилась Мисс Бесконечность. – Я сегодня переезжаю.
– Куда это ты переезжаешь, позволь узнать?
– К тебе, – заявила старушка. – Сейчас Иннокентий поймает такси, и я поеду к тебе, буду у тебя жить.
– С какой стати ты собралась жить в чужой квартире? Даже я не прописана у Николая! И потом, на днях я уезжаю в деревню! – возмущалась мама.
– И я с тобой, – настаивала Мисс Бесконечность. – Что я тут одна-то сидеть буду?! Жорочка с дачи только осенью вернется…
– Нет! – гаркнула мама. – Это невозможно!
– Что значит – невозможно?! Кошкам можно, а матери нельзя? Мать на кошек променяла?! – грозно воскликнула Мисс Бесконечность.
В этот момент огромный пузырь Иннокентия лопнул, и он принялся надувать другой.
– Что за глупости?! Ты прописана в этой квартире, завещала ее своему любимому Жорику, а я вообще живу на чужой территории на птичьих правах! Как ты себе представляешь свое существование у чужого человека? Да Николай ни за что на это не согласится! Хватит! Закрыли вопрос. Разгружай свои сумки и пошли мыться. Ты нас с Маней, кажется, именно за этим сегодня к себе вызвала?!
