С любовью, Лондон (СИ) - Устинова Юлия "Julia Joe" (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

Чесноковы не сдаются!

Незнание закона не освобождает от ответственности, даже если это закон другого государства.

Поэтому начну с азов.

Итак, первое правило кодекса семьи Чесноковых гласит: мама всегда права. Если кто-то считает иначе, то он либо, а) любитель острых ощущений, либо б) баба Люся.

У бабули и, по совместительству, экс-свекрови моей мамы за годы в меру тесного общения с ней выработался стойкий иммунитет к маминым закидонам. Если мама для меня — авторитет, то баба Люся — это высший разум. Но несмотря на наличие высокого чина, эти две женщины никогда не ссорились. Даже после развода моих родителей шестнадцать лет назад. Но, сейчас не об этом. Вернёмся к кодексу.

Правило второе: сделал уроки, гулять будешь потом. Сначала сходи в магазин, помой посуду, пол, выучи латынь, переклей плитку в ванной, стань олимпийским чемпионом по шахматам и выдрессируй псину соседа, чтобы эта тварь божья перестала наконец гадить на лестничной клетке.

Правило третье: никаких парней! Ну здесь все довольно просто. Нет парня – нет проблем. А у меня его нет, и, судя по отношению мамы к моим ровесникам противоположного пола, он появится не раньше, чем я выполню все задания из второго правила. Просто, блин, квест какой-то!

И, наконец, правило четвертое и последнее: Чесноковы не сдаются!..

— Катька, засоня! Ты слышишь меня или нет?!

Звонкий голос мамы сотрясал стены моей комнаты, но я продолжала цепляться за сон даже после того, как та стащила с меня одеяло. Зарывшись лицом под подушку, все надеялась, что она сжалится и оставит меня в покое. Наивная чукотская девочка.

— Катерина! — произнесла мама с той самой интонацией, которая намекала, что ещё вот-вот и запахнет жаренными пирожками бабы Люси. Теми, что с ливером. Вкусненькие такие.

И это было сигналом к тому, что мне пора вытаскивать свою физиономию из-под подушки и встречать последний день старой жизни наставлениями моей обожаемой родительницы. Я с трудом отскребла себя от кровати и, свесив ноги, уставилась на маму сквозь паутину запутавшихся за ночь светлых волос.

— Я внемлю тебе, изволь глаголить, — замогильным голосом пробубнила я.

— Господи, ты Боже! Дочь, я велела тебе подтянуть английский, а не старославянский, — хохотнула мама, застегивая пуговицы своего приталенного серого жакета.

Этим утром она, как и в предыдущее n - ное количество лет, выглядела просто безупречно: высокая, подтянутая, правильный макияж и прическа. Образ строгого преподавателя Челябинского многопрофильного колледжа дополнял идеально выглаженный костюм и блузка кремового оттенка.

— Твоими стараниями мой английский лучше, чем у нашей англичанки. Она сама так сказала, — парировала я на языке Шекспира и Джона Леннона, откидывая со лба медовые пряди, которые были на пару тонов темнее, чем у моей матери.

— А что у тебя с акцентом? — тоже по-английски спросила она.

— Я просто ещё не проснулась, — пробурчала на великом и могучем в ответ, продирая заспанные глаза.

Мама застегнула часы на запястье и с видом главнокомандующего армии проговорила:

— Значит так, во-первых, чемодан – собрать, во-вторых, навести здесь порядок, — при этом она обвела взглядом мою комнату, которая сейчас, в преддверии переезда, больше напоминала логово контрабандистов, — в-третьих, приедет баба Люся, займи ее чем-нибудь. Если она снова начнет жарить эти свои пирожки с ливером, то завтра я поеду не в аэропорт, а к гастроэнтерологу японку глотать, — сокрушалась мама. — И вот ещё, звонил твой отец, сказал, хочет увидеться с тобой вечером.

— Ого! — вырвалось у меня, — и чем же я заслужила внимание такого занятого дяденьки? — и не смогла удержаться от язвительного тона.

— Попрощаться хочет, — она пожала плечами, задумчиво глядя в окно, — ты же не в деревню к бабе Люсе на неделю собралась.

— Мам, — жалобно простонала я, — а, может, я лучше в деревню? А что? Я сильная и выносливая, бабе Люсе по хозяйству помогать буду, научусь, как это… быкам хвосты крутить, и этим… как его? Серпа… Серпентарий*? — сморщив брови, взглянула на маму в ожидании подсказки.

— Сепаратор**, — задрав брови и качая головой, поправила она.

— Точняк! Научусь на этом серпа… — язык снова свернул не туда, и я решила идти другим путём. — Я всему научусь, только оставь меня на родине? А сама езжай в свои Штаты? Заживете там с Риком, как молодожены, нарожаете себе других Катек, — и с надеждой посмотрела на нее.

— Даже не начинай! — отрезала мама тем самым пирожковым тоном. — Ты все поняла?!

— Да, мэм, — на смеси инглиша с родным обреченно ответила я.

— Не кисни, Котенок. Ты у меня шустрая, быстро ко всему привыкнешь, — с улыбкой подбодрила она, — потому что?.. — и выжидающе взглянула на меня.

— Чесноковы не сдаются, — промямлила я в ответ и в приступе вселенского уныния шмякнулась спиной на койку…

*СЕРПЕНТÁРИЙ - змеиный питомник.

**СЕПАРАТОР МОЛОЧНЫЙ - аппарат для очистки и разделения молока на сливки и обезжиренное молоко.

Стокгольмский синдром и пирожки бабы Люси

Стоило маме только выскочить за дверь в промозглое и серое ноябрьское утро, как тишину убежища двух почти состоявшихся эмигранток нарушила трель дверного звонка.

Ванговать было бессмысленно. В такую рань могла припереться только Наташка Тихомирова – моя лучшая подруга и одноклассница, теперь уже бывшая, которая жила этажом ниже.

Так я ее и встретила: в мохнатых замызганных тапках, ночной сорочке в синий горох и с зубной щеткой во рту.

— Гуд монинг, Чеснокова! — бодро заявила она с порога и, услышав мое приветственное мычание, потопала прямиком на кухню.

Кто бы сомневался! После Женьки Марченко из одиннадцатого «Б» вторым по значимости в списке предпочтений моей подруги была еда. Особенно, бутерброды во всем своем многообразии: с колбасой; с сыром; с колбасой и сыром; с колбасой, сыром и всем тем, что можно устроить между двумя кусками тостового хлеба. Просто бутербродная маньячка какая-то!

Когда моя свежевымытая физиономия оказалась на кухне, стало ясно, что предсказательница из меня и правда выходит годная. По-хозяйски и от души настрогав на разделочную доску колбасу и ржаной хлеб, подруга дней моих суровых с задранными коленками сидела на табурете и жевала бутерброд.

Ее длинная коса, из которой за ночь выбились непослушные темные пряди, свисала на плечо, домашние шорты задрались, обнажая тощие белые ноги, а взгляд темно-карих глаз был испытующим и озорным.

— Проходи, угощайся, чувствуй себя, как дома, — проговорила я, водрузив на стол рядом с плитой две разномастные кружки, и, ухватившись за ручку эмалированного чайника, тут же отдернула руку. — Горячая, собака! — вырвалось у меня.

— А теперь то же самое, но на английском, американочка, — прочавкала Наташка.

— На английском это не имеет смысла, — обхватив ручку чайника прихваткой, констатировала я с видом декана иняза. — Если я обзову чайник хот-догом, на меня будут смотреть, как на девочку с Урала.

— Ты и так девочка с Урала, — принимаясь за второй бутерброд, напомнила подруга.

— Иди в баню, — уныло пробубнила я.

— Чеснокова, ты чего такая дёрганая? — спросила Наташка, качая головой и сочувственно посматривая на меня.

— Кажется, у меня развивается предполетный синдром.

Я поставила кружки с чаем на стол и уселась на соседний с наташкиным табурет.

— Лишь бы не Стокгольмский, — невозмутимо заявила та. — Хотя сейчас это топчик, — мечтательно добавила.

— Что ты несёшь? — нахмурив брови, спросила я.

— Я, вообще-то, тебя отвлечь хочу, — хохотнула эта ненормальная. — Не грузись, Чеснокова, все будет вэри гуд! Прилетишь, освоишься и закадришь в новой школе какого-нибудь квотербека. Ты у нас девка симпотная, не то, что я. На твоём месте я бы так и сделала.

— Какого квотербека? — задрав на затылок брови, спросила ее. — С моей-то маман мне только и остаётся, что кадрить… справочник по английской пунктуации.