Край Ветров: некроманс - Кусуриури Диэр (полная версия книги TXT) 📗
Ведь когда-нибудь это все прекратится и жизнь станет снова спокойной и размеренной.
Хоть я и тот еще олух, но от меня не ускользнула та тонкая, едва заметная перемена, которая произошла в отношениях Эль-Марко и Мари. И, да, это очевидно — отношения. И снова прощай, Мйар.
Не увидеть этого невозможно. Не услышать — да, но когда все так очевидно… Эти прикосновения, — которые как бы ненароком, но такие естественные и такие частые… Так юноши касаются девушек, которые им правда нравятся и которых они хотят касаться. Даже такие молчаливые и все из себя загадочные, как Эль-Марко. И все, вроде бы, логично, и все, вроде бы, хорошо — он прикоснулся к ее душе, и что-то пошло так, и все оказалось просто, как и должно быть, когда любовь, стало быть, настоящая. А не такая, как все те эрзацы, которыми судьба потчует меня, как будто бы пробуя то так, то эдак сломить, доказать мне мою чуждость и ненужность. И мне не на что обижаться и нечего им предъявить. И я почему-то принимаю такое положение вещей на удивление спокойно. Может, расстроюсь еще как-нибудь потом. Может, психика сказала «хватит с тебя на эти сутки». А может, я смогу и порадоваться за них чуть позже, когда станет проще думать, — ведь они оба добры, хороши и, в общем-то, не чужие мне люди… Если могут быть люди мне не чужими, в свете эпического повествования Камориль.
Я выплеснул в лицо еще воды и уставился на свое отражение в зеркале.
Пока Камориль презентовал нашим блондинкам один из укромных уголков своего подвала, неудачно стилизованный под пляжный домик, я все же дошел до душа и всячески предался омовению, но не горячей водой, как обычно, а чередуя ее с холодной. Контрастный душ — то, что я не люблю больше тушеных кабачков, — но сейчас он как раз кстати.
Я смотрел на себя — какой я есть, — в который уже раз, — и понимал, что, в принципе, давно к себе привык, хоть мне и казалось раньше, что что-то мироздание напутало с душой и ее сосудом. Пожалуй, если б у меня рыжих волос этих не было — я б такие хотел. Это будучи из меня растущими они меня немного смущают, а так… хорошо же, как будто бы тепло всегда и везде с собой, не далеко.
И вот этот я — то ли плод, то ли суть огромной смутно убиваемой твари, способной взрывать мыслью поглощающих, создавать иллюзии и перемещаться скачками сквозь материю и время? Я? Ну нет. Это… в это сложно поверить. Даже учитывая, что Камориль незачем врать. Да, я не человек, но не настолько же… Если все так, как рассказал некромант, то я чужд не только людям, с которыми у меня так странно складываются отношения, но и самому миру… И что же мне с этим делать, если я не старею? Может быть, когда истекут нормальные человеческие лет сто и ничего не изменится, мне попробовать найти себе смерть? Ведь, чтобы стать человеком, надо им быть… А что, если у меня, например, какая-нибудь специальная судьба и это «бессмертие» дано мне не просто так? Ох, ну и мысли. В их свете непреодолимая человеческая смертность как раз и кажется благословением. Этакий последний дар мироздания, лишающий тебя надобности исступленно решать, быть дальше или нет. Срок, в который все надо успеть. Окончание письма без постскриптума, где, поставив точку, ты можешь вздохнуть и оглядеть написанное как что-то цельное, завершенное, имеющее границы, и в этих границах гармоничное, композиционно уравновешенное.
А жить, не зная, сколько еще тебе мучиться — хотя бы примерно, — это ж ничто иное, как вечная молодость с ее душевными метаниями, неуверенностью и болью. А молодости положено проходить.
И все это замечательно, конечно, но лучше б я обо всем этом не думал.
Я стер остатки запекшейся крови со лба и еще минут пять потратил на то, чтобы отмыть шею и уши. Как-то все остальное легче далось.
И, кстати, в этот раз я отрегенерировал скорее, чем обычно. Может, это от того, что в последнее время мне стало чаще прилетать по голове, — а организм взял да и адаптировался.
Конечно, спать после всех этих драк и треволнений хотелось безумно, но у меня был еще один нерешенный вопрос.
Я вернулся на кухню и сел ждать Камориль. Некроманта не было минут десять, потом еще десять, а потом я все же услышал звук шагов со стороны гостиной. Но до кухни шаги так и не добрались.
Я встал со стула и сам прошел в гостиную, и обнаружил некроманта сидящим на его любимом красном бархатном диване, в этот раз — без сигареты и с видом крайней растерянности. Камориль поднял на меня удивленный взгляд и снова уставился куда-то в пол.
— Эй, ты чего? — спросил я.
— Лунь, — ответил Камориль.
— Что «Лунь»? Она… м-м, я даже не могу предположить, что с ней могло…
— Пока мы чаевничали и я глаголил увлекательную историю нашего с тобой знакомства, Лунь стянула портьеры, которые не забрала Вера, и утащила их наверх в одну из незапертых комнат. У меня там кровать под балдахином есть… еще одна, да. Ну и вот, она там свила гнездо и не хочет оттуда уходить.
Я улыбнулся.
— Но это не самое страшное, — продолжил Камориль. — Она… Мйар, она сожрала мою шубу.
Камориль уставился на меня растерянно, очевидно, ища поддержки.
— У тебя… есть шуба? — спросил я не менее удивленно.
— Проклятье, Мйар, почему тебя всегда удивляет какая-нибудь фигня? А ничего, что Лунь — по сути, моль?
Я встряхнул головой. Присел рядом с Камориль на диван.
— Не расстраивайся, — сказал я. — Точнее… Ты уж, как знаешь, но я б на твоем месте не горевал. В свете более глобальных событий.
— Конечно, «не расстраивайся», — передразнил меня Камориль, кривляясь. — Еще мне не хватало сносить такие потери стойко! Как эта твоя блондиночка: «…мне безразличен Зорея, ничего я не наколдую!». Мйар, этот мир болен безразличием, бесчувственностью, равнодушием. Мне кажется даже — ну вот сейчас возьму я все артефакты, что у меня по сейфам распиханы, и пойду людей убивать — и что? Ну, найдут меня поглощающие через дня три, загребут, показательно осудят и показательно казнят — и кто будет плакать? Кто обо мне вспомнит? Даже учитывая мою достаточно активную общественную жизнь и тот факт, что охочих до некромантского тела есть, — все равно, кто по-настоящему расстроится, Мйар? Разве что Эррата… какая-никакая, а семья. Мне, пожалуй, стоит пересмотреть свое к нему отношение и позвонить в лечебницу, попросить, чтобы ему режим чуть менее жесткий назначили…
— Не дави на жалость, — буркнул я. — Я тоже никому особо-то не нужен.
— Неправда твоя, ты нужен мне, — Камориль произнес это твердо и быстро, не замешкавшись ни на секунду, на меня при этом, правда, не глядя.
Я вздохнул. А потом рассмеялся. Потер лоб одной рукой, отводя упавшие на глаза волосы.
Камориль насторожился. На нем всегда так ярко проступают его эмоции, — ежели они у него случаются, — корежа его подвижное лицо совершенно нещадно, так, что это меня, пожалуй, даже умиляет.
Никак не могу поверить… поверить и осознать: неужели я правда имею над ним эту власть, которую не хочу принимать? Которой я не желал и не просил… А чего он от меня ждет в ответ? Хватит ли ему (в качестве платы за все труды его и заботу) простого телесного контакта? Или, может, он хочет добиться от меня, в конце концов, каких-нибудь возвышенных клятв типа тех, что дают друг другу юные влюбленные мальчики и девочки? Которые, значится, будут свидетельствовать о наличии глубоких и настоящих чувств… Мол, ежели мир безразличием болен, то, может быть, я, явившись откуда-то извне, не таков?
Чего же жизнь тебя ничему не учит, старый ты, глупый некромант, запутавшийся, потерянный, как и я, не решающийся отбросить все и повзрослеть… Как же ты не понимаешь, что я твоей испепеляющей любви не достоин, не заслуживаю, не потяну, не смогу принять. Попросту не сумею. И не смогу ответить на нее так, как ты того хочешь. Даже если сам этого захочу.
— Я тебя обратно попросил придти не просто так, — сказал я.
Камориль вздернул брови:
— Излагай.
— Видишь ли… — я помолчал немного, — меня заинтересовала кое-какая, на первый взгляд, малозначимая деталь твоего повествования.
