Ринго и Солнечная полиция (ЛП) - Вилгус Ник (читаем книги TXT) 📗
Печаль внутри него была острой.
Койл и Дойл, подумал он.
Дойл и Койл.
Отец и сын.
Разве мы не два сапога пара?
Глава 89
Около сорока душ пришли на службу празднования жизни преподобного Харлона Манфреда, которая начиналась с песни Боба Сигера "Укати меня прочь", доносящейся из музыкального центра.
Томас получал множество взглядов и приподнятых бровей, когда на всю мощь зазвучала роковая песня, и Сигер нарисовал визуальную картину того, как байкер катит по широкому шоссе в неизвестные дали – весь смысл был в "неизвестных далях". Дорога в будущее. Вдали от повседневной, нормальной, ограниченной человеческой жизни. Дорога к потенциалу. Устремляясь вперед, к мечтам, надеждам и амбициям. Прочь от костей, разложения и гниющих трупов прошлого.
Томаса не волновало, если старики обидятся. Он собирался проводить отца в последний путь в своей манере. Так как это был не столько "празднование жизни", сколько празднование упущенных возможностей, он выбрал музыку, подходящую к этому случаю.
Он сидел на передней скамье с Рэнди, дети между ними. Они были одеты в лучшие воскресные костюмы. Он видел много знакомых лиц на скамейках позади. Старые школьные друзья. Друзья семьи, его отца. Соседи. Знакомства.
День был прекрасный, очень приятные двадцать градусов тепла – идеальный день в плане погоды. Томас перевел взгляд с гроба отца на окно и пожалел, что не может быть снаружи.
Печаль внутри него была не из-за отца. Он был удивлен тем, насколько ему было все равно. Отец никогда не был человеком, которого легко полюбить, и все эти годы – десятилетия – старался при каждом удобном случае напоминать Томасу, что он неудачник. Не было ни любви, ни привязанности. Только постоянное напоминание о том, что его моральные проступки непростительны.
Он взглянул на Дуэйна, заметил мрачный взгляд мальчика.
– Ты в порядке? – прошептал он.
Дуэйн кивнул.
– Ты уверен?
– Я же сказал, что со мной все будет в порядке. Не переживай. Ты в норме?
Он задал этот вопрос с приподнятой бровью и искренним беспокойством.
Томас был тронут.
– В порядке.
Дуэйн взял его за руку, держась за неё.
Проповедник встал перед кафедрой и произнес проповеднические слова, которые, как он полагал, были утешением и восхищением для уважаемого человека, посвятившим свою жизнь служению и общине. Затем он предложил всем, кто хотел бы сказать несколько слов, выйти вперед и сделать это.
Желающих не было, пока Томас не встал и не подошёл к подиуму. Он повернулся лицом к небольшой толпе, собравшейся на жестких деревянных скамьях, посмотрел на своего будущего мужа, сидящего в первом ряду с двумя детьми, которых они надеялись усыновить. Прямо за ними была Эмбер, её муж, их сын и другие друзья, наряду со знакомыми с работы и профессиональной жизни.
– Я не был уверен, что хочу что-то говорить, – сказал Томас, глядя на лица, которые смотрели на него в ответ. – Все знают, что мы с отцом не сходились во взглядах. Факт в том, что он стыдился меня, и долгое время он заставлял меня стыдиться самого себя. Я не горжусь этим, но так было.
В часовне стало очень тихо.
Томас боролся со своими эмоциями. На него смотрели некоторые пожилые присутствующие. Смотрели взглядами, которые были слишком знакомы.
– Я не хочу говорить об этих вещах, – продолжал он. – Мой отец был проповедником, священником, и вы все хвалили его за его службу обществу. Сегодня я хотел бы сказать, что я тоже член общества. Мужчина, за которого я собираюсь замуж, сидит здесь вместе с двумя детьми, которых мы надеемся усыновить. Мы члены этого общества. Мы не вписывались в папины маленькие коробочки – а мой отец был таким человеком, который помещал всех и всё в аккуратные коробочки. И всё же, я научился тому, что жизнь содержится не в коробках. Если положить жизнь в коробку, она погибнет. Если положить черепаху в коробку, она умрёт. Если посадить щенка в коробку, он умрёт. Жизнь не предназначена для коробок. Жизнь предназначена для жизни... чтобы карабкаться и ползать, делать что-то, выяснять, принимать участие... Мы не были предназначены для того, чтобы сидеть где-то в коробке из-за того, что некоторым людям неуютно из-за того, кто мы есть, как мы выглядим или какие принимаем решения. Вы говорите, мой отец служил этому обществу, но это не правда. Он служил только определённым членам общества, тем, которые ему нравились. Как по мне, это была не служба. Это эгоизм.
Речь была встречена с неудобным ёрзаньем и покашливанием.
Томас сделал паузу, долгое время смотрел прямо на Рэнди, будто собираясь с мужеством.
Рэнди улыбнулся в ответ.
– Я хотел бы сказать, что мне не грустно видеть, как мой отец переходит в другой мир. Мне грустно, что он не видел, как прекрасен и замечателен этот мир. Мне грустно, что он не знал мою семью... мою семью... мужчину, за которого я выйду замуж, наших детей... не знал их и не хотел знать. Не видел, какие они прекрасные. Мне грустно, что он упустил так много и закрылся. Он так закрутился в своих идеях насчёт того, какой должна быть жизнь, что у него не было времени на то, какой она была на самом деле. Жизнь беспорядочна, знаете? Но только то, что она беспорядочна, не значит, что она не замечательная, не прекрасная и не стоит того, чтобы жить. Не думаю, что он понимал это.
Томас замолчал, опустил взгляд на подиум.
– Я соврал бы, если бы сказал, что не злился, и всё же я простил своего отца давным-давно. Он был продуктом своего времени. Он изо всех сил старался в том, что делал. Он потерял свою жену – мою мать – в самом начале их брака, и я не думаю, что он когда-то отошёл от этого. Думаю, скорбь что-то делает с вами. Делает вас жёстче. Замораживает. Вы должны научиться отпускать её, иначе она вас отравит. Так что я ни за что его не виню. Мне просто хотелось бы, ради него, чтобы всё было иначе, и он смог найти способ продолжать жить. Я знаю, глубоко внутри он был хорошим человеком и старался изо всех сил, и я уважаю его за это.
Он коротко рассмеялся.
– Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что люди накажут тебя за то, что говоришь правду. Вы когда-нибудь замечали это? И вот я делаю это снова. Папа был недоволен тем, что я говорю правду. Единственный вывод, который я смог сделать, это то, что быть собой нормально – только до тех пор, пока ты такой же, как все остальные. Если нет, да поможет вам Бог. И всё же я не жалею об этом. Это клише, но правда действительно освобождает. Вы можете потерять всех своих друзей, но это освободит вас. Но это тоже не всегда так. Сегодня я вижу здесь много друзей – некоторые из вас знали меня в дни существования "Ужасных Мэри". И вы всё ещё здесь. И я рад, что вы здесь. И я горжусь тем, что вы пришли помочь мне проводить отца. В любом случае, спасибо вам, что пришли и оказываете уважение отцу, и я надеюсь, что он сейчас покоится с миром. Я действительно надеюсь на это.
Томас сел. Он дрожал, но чувствовал облегчение. И впервые он почувствовал настоящее горе из-за смерти отца.
Рэнди обнял его.
Дуэйн взял его за руку.
Эпилог
– Папа Рэнди, у меня клюёт! – воскликнул Джереми.
Томас и Дуэйн, которые предпочитали загорание рыбалке и загорали часто за это лето, посмотрели в сторону Джереми.
Джереми сидел на маленькой деревянной табуретке рядом с лодкой. Рэнди установил трапецию, которая держала удочку. Ещё он купил очень большой моток лески, такой, как использовали для рыбалки в глубоком море, которая выдерживала большой вес. С удочкой на трапеции, Джереми мог сидеть перед ней и мотать ручку ногой.
– Папа Рэнди! – снова произнёс Джереми, полным восторга голосом.
– Помни, что я тебе говорил, – предупредил Рэнди, откладывая свою удочку в сторону и подходя к нему. – Ты должен зацепить его и держать леску натянутой, иначе она выплюнет крючок и уплывёт.
