Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Отличные новости! — Шэй удовлетворенно улыбнулся. — За это точно надо выпить!
— И как тебе французское Братство? — заинтересовался Хэйтем.
— Хорошие ребята, — Коннор отвел глаза. — И хорошо общаются с Жильбером. Правда, думаю, в гости к нему не захотят, пока мы тут. Точнее, пока вы тут.
— Да, столкнуться за одним столом было бы неловко, — заметил Хэйтем. — И что же заботит умы французских ассасинов? Если даже мы им не нужны?
Коннор оглядел отца долгим оценивающим взглядом и вздохнул:
— Если кто-нибудь в Бостоне громко крикнет, что Вашингтон… м-м-м… плохой человек, то все, что грозит крикуну — это то, что ему намнут бока те, кто считает, что Вашингтон — хороший человек. А если здесь кто-то крикнет то же самое про короля Людовика, рискует окончить дни на виселице. Или отправиться в тюрьму. Или лишиться последнего. И чем больше становится тех, кто проверил это на себе, тем больше становится тех, кто считает, что Людовик — нехороший человек. И это полностью устраивает знать. «Те, кто раньше владел легионами власти, ныне о двух вещах беспокойно мечтают: хлеба и зрелищ».* Кто это сказал, Цезарь?
— Ювенал, — поправил Хэйтем. — Цезарь как раз умел дать народу и хлеба, и зрелищ.
— В общем, в Париже это тоже неплохо работает, — вздохнул Коннор. — Про короля ходят слухи, что у него есть особый врач, который лечит его только от заворота кишок. Даже если такого врача нет, кажется, это о чем-то да говорит.
Шэй вспомнил повозки, набитые людьми, как скотом; лица, на которых застыла безнадежная обреченность; хлыст стражника… Пожалуй, Коннор прав. Более чем прав.
— И чего же хотят добиться ассасины? — сдержанно поинтересовался Хэйтем.
Уж больно горько это звучало в безбожно дорогом ресторане. Коннор подумал немного и осторожно проговорил:
— Во Франции назревает… кризис, как сказал бы ты, отец. Или, как говорит Фолкнер, полный…
— Мы поняли, — вскинул руку Хэйтем. — И что?
— Нужно попытаться этого избежать, — туманно отозвался сын. — И… Мне немного стыдно перед парижским Братством. Я не был с ними знаком раньше, но за меня поручилась мисс де Гранпре, и Братство не пыталось повлиять, когда целые конвои со снабжением и золотом уходили в Америку. А я сейчас ничем не могу им помочь.
Хэйтем помолчал и повторил то, что Шэй уже слышал несколькими днями раньше:
— За это можешь не переживать, Коннор. Франции сейчас не поможет золото. Даже если бы Америка через два месяца вдруг вернула все долги в твердой валюте, золото только осело бы в карманах аристократии. Нужно что-то хитрее.
Коннор встряхнул головой и упрямо произнес:
— Именно поэтому нам нельзя строить такое общество в Америке. Нельзя делать так, как в Старом Свете. У нас есть возможность добиться свободного общества без тирании первого и второго сословий.
— Да-да, — язвительно «поддержал» Хэйтем. — В Америке все куда справедливее. Вашингтону — счет на полмиллиона долларов, а солдатам, как говорит Шэй, дулю без масла.
— Вашингтон уедет в Маунт-Вернон, — буркнул Коннор. — И станет приличным плантатором.
— С несколькими сотнями тысяч долларов и десятками рабов, — смиренно согласился мистер Кенуэй. — Именно это имеется в виду, когда говорят о «приличных плантаторах».
— Это позже, — решительно отрезал Коннор. — Сначала надо разобраться с Конгрессом. Когда у нас появится настоящее правительство, а не временное, Конгресс уже не сможет избегать ответов на очевидные вопросы. И мистер Франклин нам в этом поможет.
— Удивительный все-таки человек, — бросил Шэй. — На него в свое время рассчитывал твой отец, потом Ахиллес с Хоуп и я сам, еще ассасином. Потом он вновь помог Хэйтему в политическом вопросе, а мне — во Франции. А теперь на него рассчитываешь ты, Коннор… И, что самое любопытное, вполне можешь получить эту помощь.
Хэйтем вдруг уронил:
— И я тоже немного рассчитываю. И это действительно удивительно, Шэй. Потому что ничто из этого не противоречит друг другу.
Разговор пришлось прервать. Слуга, маячивший на горизонте, и без того измучился, дожидаясь, пока в разговорах гостей появится пауза, и мистер Кенуэй, откинувшись на спинку стула, сделал знак.
Слуга торопливо принес поднос с закусками, а когда взялся открывать вино, мистер Кенуэй благожелательно заметил:
— Вы можете не соблюдать весь ритуал. Немного выдвиньте пробку, пожалуйста. Да, так будет довольно. Когда мы закончим с шампанским, сами разольем, благодарю.
Слова гостя — закон. Слуга удалился, точно исполнив инструкции, а Хэйтем с легким сожалением отметил:
— Пока мы беседовали о политике, камамбер, конечно, размяк. А поскольку я не умею есть пальцами, как Шэй, придется обойтись без него. Коннор… Наверное, я хочу тебе это сказать. В Америке хватает дел, но об этом у нас еще будут возможности поговорить. Что же касается Франции… Может быть, я не прав, что говорю тебе это, но три дня назад мы имели беседу с великим магистром де ла Серром, и его волнуют абсолютно те же вопросы, что и тебя. Те же вопросы, которые тревожат парижское Братство. Шэй называет меня бездушным интриганом, и это, возможно, вполне заслуженно, но я поддерживаю умеренность. И, как бы цинично это ни звучало, считаю, что те, кто обеспечивает казну страны ежедневным трудом, не должны ставить перед собой иных целей, чем трудиться. Как только у крестьян, ремесленников и прочих перестает хватать денег на элементарные вещи, они начинают искать, где бы заработать еще. Поднимают головы, видят больше. Это не нужно никому. Хлеба и зрелищ, ты сказал? Это работает для всех. Когда у крестьян хватает хлеба, им достаточно красивого фейерверка, чтобы они восславили короля, а не кричали о нем гадости на площади. Так что я не стану скрывать: Орден во Франции сейчас ставит перед собой ту же самую первоочередную цель — отодвинуть призрак гражданской войны. Добиться пересмотра системы.
Коннор не ответил. Шэй долго пытался найти что-то в глазах сына, но тот опустил голову, был задумчив — и только. Полента оказалась горячей сырной лепешкой, есть которую руками было невозможно, и Коннор задумчиво ковырял ее вилкой. Хэйтем тоже молчал.
Шэй не стал вмешиваться, отдал должное креветкам (которым кисло-сладкий соус придавал божественный вкус), но стоило Коннору заговорить, как отвлекся.
— Я верю, что ты сейчас не лжешь мне, отец, — глухо проговорил сын. — Я не могу найти ни единой причины, которая бы заставила тебя играть на моих нервах, когда речь о Франции. Уверен, ты мог бы найти и не такие проникновенные слова, чтобы заставить меня обмануться, но для этого тебе нужна цель. Франция того не стоит, это не твое поле деятельности. В Париже нет звания гранд-мастера, но управляет Братством мистер Мирабо, все зовут его просто Наставником. И он, как и мистер де ла Серр, дипломат. Я — со своей стороны — не вправе решать что-то за членов французского Братства, но я передам им твои слова. И то, насколько на них можно полагаться, тоже.
Мистер Кенуэй только сдержанно кивнул. Он уже явно не собирался отвечать, поэтому Шэй решил вклиниться, раз уж разговор о серьезном закончен.
— Мне что-то подсказывает, что все это придется обсуждать еще не раз и не два, — мистер Кормак смешливо сощурился. — Но сегодня я бы предпочел насладиться победой. Иначе чего стоят победы?
— Это да, — Коннор сразу перевел дух и слегка расслабился. — Кстати, вкусно, но уж очень сытно. Не буду доедать, а то потом эта… котлета английская не влезет.
— Котлета английская — это генерал Клинтон, — недовольно поджал губы Хэйтем. — А ростбиф — это отличное блюдо.
— Лучше расскажите, как там переговоры прошли, — Коннор заметно фыркнул. — Я ходил к Адамсу, но он как-то не очень был рад меня видеть. Его кузен куда любезнее.
— Да тут-то все понятно, — ухмыльнулся мистер Кормак, почувствовав себя в своей стихии. — Мистер Джон Адамс, желая произвести благоприятное впечатление на английских дипломатов, собирающихся прибыть для переговоров, вызвал из Америки собственную супругу, миссис Эбигейл…
