Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Сними, — Хэйтем уже пришел в себя. — Хочется посмотреть, как ты выглядишь… без этого.
Коннор послушно потянулся и стащил с себя парик, обнажая неровно остриженные собственные волосы, сейчас слегка приплюснутые.
Хэйтем требовательно оглядел сына. Шэй тоже прошелся взглядом. Костюм, в общем-то, был хорош и пошит с отличным вкусом. Дорогая темно-синяя ткань, богатые кружева, отделка серебром, широкие манжеты, под которыми вполне можно спрятать наручи. На ногах — плотные короткие штаны, завязанные кокетливыми бантиками чуть ниже коленей, а на светло-бежевых чулках — башмаки с блестящими пряжками. Как у любого порядочного французского аристократа, с той только разницей, что в этих любой чахоточный французский аристократ утонет.
— Простите, — мадам Адриенна, наконец, взяла себя в руки. — Рада приветствовать, мсье Кенуэй, мсье Кормак. Желаете пообедать? К обеду луковый суп и шницели.
— Луковый суп? — Шэй заколебался.
Лук, как и спаржу, как и сельдерей, в чистом виде, а не в виде приправы, он не слишком любил.
— Побывать в Париже и не попробовать лукового супа? — приподнял бровь Хэйтем. — С удовольствием, мадам. И мсье Кормак, несмотря на его лицо, тоже будет есть.
Комментарий к 31 августа 1783, Париж, дом Лафайета
* Чистая правда. Когда автор читал биографию, искренне посочувствовал.
* Поскольку единая нумерация на рю Жакоб (которая в 1783 году включала в себя рю де Коломбье) была введена только в 1830-м, ныне этот дом нумерован как рю де Жакоб, 56.
========== 3 сентября 1783, Париж, отель д’Йорк ==========
Шэй уже чувствовал себя вымотанным, но ни жестом, ни словом не показывал этого. Напротив, старался запомнить это чувство — волнительный момент, когда все обсуждения позади, а впереди — только ощущение законной победы.
Хэйтем сидел на стуле рядом, еще чуть дальше сгорбился Коннор — ему, наверное, во французском костюме неудобно… Еще несколько стульев заняли представители английской делегации, не участвующие в непосредственном подписании договора, и на небольшом отдалении от всех восседал мистер Бенджамин Уэст — художник из Пенсильвании, который, однако, уже лет двадцать не был в Америке, пригревшись под крылом Его Величества Георга.
Сейчас подписанты изо всех сил изображали дружбу народов, а мистер Уэст торопливо зарисовывал исторический момент. Время от времени Хэйтем следил за тем, как проворно мелькают в руках мистера Уэста кисти, и — Шэй видел — едва заметно вздыхал.
Впрочем, до финального аккорда было уже недалеко. Составленный еще вчера текст соглашения подписанты растащили на листы и сейчас внимательно вчитывались, выверяя каждое слово. За сегодняшний день договор переписывался дважды: один раз какая-то из формулировок не понравилась Адамсу, другой раз на изменении текста настаивал мистер Хартли.
Первым закончил мистер Джей. Он отложил лист и замер, дожидаясь, пока закончат и остальные. Для остальных это как будто стало причиной поторопиться, и не прошло и двадцати минут, как все десять листов оказались на светло-зеленом сукне «стола переговоров».
— Ну что же, господа? — призвал остальных Франклин. — Кто будет первым?
Адамс и Джей переглянулись, но промолчали оба, и мистер Хартли, британский представитель, вызвался:
— Наверное, это стоит сделать мне.
Мистер Лоуренс (старший, Шэй даже видел в чертах пожилого американца что-то общее с погибшим Джоном Лоуренсом) аккуратно собрал листы в стопку и прошил их золоченой нитью. Мистер Хартли терпеливо дождался окончания процесса, открыл тонкую стопку на последней странице и, аккуратно расплавив кончик бруска алого воска, оставил отпечаток и торопливо прижал воск личной печатью. Места для подписи он себе оставил очень немного, поэтому ему пришлось меленько написать свое имя под самой последней строкой.
Вторым вызвался Адамс. Шэй даже позволил себе фыркнуть — наверное, утерпеть не может. Хотя в чем-то он мистера Адамса понимал. До тех пор, пока на этом листке не стояло печати американского представителя, все это казалось каким-то… ненастоящим.
Адамс жирно плюхнул воска и каллиграфическим почерком вывел свое имя, передавая бумагу дальше.
Мистер Франклин, успевший снять и нацепить обратно пенсне с толстыми бифокальными стеклами — собственное изобретение, подслеповато прищурился, но рука его уже была слаба и дрожала, поэтому бруском он попал не слишком точно, да и лишняя капля сорвалась. И оттиск печати он оставил слабый, но собственное имя вывел четко и ясно.
К тому моменту, как за дело взялся мистер Джей, напряжение достигло пика, и по комнате словно ветерок пронесся. Или шепоток… А после того, как мистер Джей, черкнув имя коротко и размашисто, отложил перо*, напротив, наступила гробовая тишина.
Первым поднялся мистер Франклин. Он снял пенсне и протянул руку мистеру Хартли:
— Надеюсь, этот день послужит добрым начинанием на будущее.
— Надеюсь, — мистер Хартли вздохнул, но руку старика крепко пожал.
Это как будто разрядило атмосферу, и вскоре все подписанты обменялись рукопожатиями. Немногочисленные свидетели начали переговариваться, и даже Хэйтем несколько расслабился.
До Шэя только сейчас дошло: меньше минуты назад Америка… Нет, не так. Соединенные Штаты Америки стали независимым государством, и что бы ни ждало впереди…
Коннор пошевелился, вздохнул и обратился к отцу:
— Когда-то ты не верил в это.
— Когда-то никто из моих ровесников не верил в это, — откликнулся мистер Кенуэй. — Кроме, разве что, мистера Франклина.
Британская делегация — все, как один — поднялись и явно собрались уходить. Мистер Уэст заволновался:
— Постойте, господа! А как же портрет? Я не закончил!
Один из унылых английских лордов немедленно презрительно бросил:
— Вам попозирует мистер Хартли, а мы, с вашего позволения, откланяемся. Исторический момент уже запечатлен на бумаге, Соединенным Штатам Америки и этого хватит.
Шэй закатил глаза. Дружбы народов не получилось.
— Спасибо, что не обозвали нас «янки», — смешливо пробормотал Коннор, но при этом не слишком старался не быть услышанным.
— Тихо ты, — буркнул Шэй, но не улыбнуться не смог. — И что теперь?
Ответил, конечно, Хэйтем:
— Теперь всем участникам придется дождаться, пока текст скопируют, и подписать второй экземпляр — для его величества Георга. А мы пока можем переговорить с ними… И отправиться это отметить. В конце концов, не каждому удается присутствовать при таком событии.
— Ты… и меня приглашаешь? — на всякий случай уточнил Коннор.
— Если захочешь, — мистер Кенуэй пожал плечами. — Но сначала я хотел бы переговорить с мистером Франклином.
Хэйтем поднялся и решительно отправился к столу с зеленым сукном — видно, не желал мучить старика. Шэй машинально подсчитал, сколько лет должно быть мистеру Франклину, и пришел к выводу, что около восьмидесяти. И пусть он сохранял ясный ум… Сам Шэй уже успел устать, пока торчал тут полдня, что уж говорить…
Коннор с любопытством заглянул под руку расстроенному художнику, который пытался закончить хотя бы фигуры тех, кого успел зарисовать, и негромко спросил у Шэя:
— Что вы тут делали эти дни?
— Это, скорее, мы у тебя должны спрашивать, — попенял ему мистер Кормак. — Мы каждый вечер были дома. У Лафайета, я имею в виду, а вот тебя вечно где-то носило.
Коннор немедленно засопел:
— Я познакомился с ребятами из французского Братства. Они показали мне Париж… Знаешь, Шэй, я даже в Лондоне такого не видел.
Мистер Кормак заинтересовался:
— И что тебе такого показали?
Неожиданно сын несколько смутился и ответил вопросом на вопрос:
— Сначала расскажи, где были вы с отцом.
Шэй приподнял бровь, несколько удивленный, но ответил:
— Побывали в «Комеди Франсез». Он сейчас переехал в здание… м-м-м… особняка Конде?.. Хэйтем говорил, но я не запомнил. Там ставили «Севильского цирюльника» Бомарше. Неплохая пьеса, даже не очень унылая. На Елисейских полях были… Ты там был?
