Вы весь дрожите, Поттер (СИ) - "love_snape" (читать книги полностью .TXT, .FB2) 📗
С колотящимся сердцем я задаю вопрос, терзавший меня все время с момента исповеди Гермионе.
— А вы? Вы связываете его со мной? И с кем-то помимо меня?
Снейп не успевает ответить: мы оба замираем из-за подозрительных звуков. За дверью раздаются шаги двух пар ног, а потом до наших ушей доносится:
— Сюда? В запертый класс?
— Я хочу тебя здесь и сейчас, Грейнджер. А потому — да, сюда. Alohomora!
Едва уловив голос Гермионы, я сразу же понимаю, что произойдет. И принимаю единственное, как мне кажется, верное и спасительное для всех четверых решение, взывая к зельевару:
— Сэр, умоляю. В шкаф!
Застигнутый врасплох выражением моего лица, на котором написаны ужас, паника и нетерпение, Снейп, к моему удивлению, не сопротивляется, когда я торопливо увлекаю его за локоть скрыться за платяными дверцами. Надеюсь, боггарта внутри не обнаружится.
— Ну вот, теперь никто сюда не зайдет и снаружи нас не услышат, — Малфой только что наложил на замочную скважину до боли знакомые мне чары.
Я тут же стараюсь остудить пыл зельевара, стремительно теряющего самообладание от гнева:
— Не троньте их, прошу. Они ничем не хуже нас.
— Поттер! — яростно шипит Снейп, игнорируя мой довод. — Вы представляете, в какое положение меня поставили?
Естественно, представляю. При всем желании он не сможет устроить им взбучку. Разве сумеет достопочтенный профессор выйти из шкафа, где прятался вместе с Поттером, и не замарать при этом репутацию сурового стража порядка, грозного слизеринского Цербера, над которой трудился годами?
— Пожалуй, у вас связаны руки, сэр, — простодушно отвечаю я.
Снейп, плотно прижатый ко мне в тесном пространстве, шарит между нами рукой, пытаясь бесшумно вытащить волшебную палочку. От абсурдности ситуации меня разбирает нервный смех, я крякаю и утыкаюсь в кулак.
— Заткнись нахрен, — шепчет он, рассвирепев, и в итоге невербально накладывает заглушающее заклятие.
— Вот так выражения, профессор, — уже не сдерживаясь, восклицаю я, и Снейп в молчаливом негодовании наконец замирает рядом. Видимо, он пока не верит во все происходящее и не осознает до конца, что застрял вместе с Поттером в старом пыльном шкафу.
Я убеждаю себя: не стоит на это смотреть. Но чертово любопытство пересиливает. В небольшой щели видно, как Драко, положивший Гермиону на парту, опускается на колени, оказавшись прямо между ее ног, задирает края юбки и обнажает стройные девичьи бедра. Он молча поглаживает ее персиковую кожу, любуясь гриффиндоркой, доверчиво раскинувшейся перед ним, а затем снимает с нее трусики и прижимает их к своему носу.
— Драко! — зардевшаяся Гермиона вскидывает голову и удивленно наблюдает за действиями слизеринца.
Смущенный до глубины души, я отвожу взгляд и жалею, что вообще посмел поднять глаза на сие зрелище.
— Молчи, Грейнджер. Твой запах... Я готов убить за него. Давно пора было признаться — моя Амортенция пахла тобой.
— Взаимно, — говорит Гермиона. — Свежескошенная трава, новый пергамент и ты. Твой парфюм. С ароматом моря и воздуха после дождя... Ни с чем не спутаешь. Я думала, что солгала твоему декану, а лгала сама себе.
— Я тоже долго врал себе, будто терпеть тебя не могу, — в голосе Малфоя прослеживается горькая усмешка. — Впрочем, мы отвлеклись.
Судя по вздохам, издаваемым Гермионой, Малфой умело работает языком не только в разговорах.
— Уизли делал так?
— Он... Не делал никак. Постоянно ждал чего-то от меня. А я не позволяла даже дотронуться.
— Моя девочка. Подарила себя мне, — довольно отвечает Драко, явно ухмыляясь. — Не жалеешь?
— Н-нет... О Боже! Не прерывайся! Не останавливайся! — требует Гермиона, которую захлестнула волна удовольствия. Затем, на минуту затихнув, она вдруг громко вскрикивает, протяжно стонет и, отдышавшись, умолкает.
— Я постараюсь, чтобы ты не просто не жалела... Чтобы ты сходила с ума от счастья. Как схожу я, зная, что грязные лапы похотливого уродца не прикасались к тебе. Что ты впервые узнаёшь эти ощущения со мной. Грейнджер, я — твой покорный слуга. Я готов ради тебя на все. И в сексе, и вообще.
Помолчав, подруга отзывается:
— Для начала — раздевай и властвуй.
Малфой издает возглас нетерпения и, по всей видимости, набрасывается на лишь того и ждавшую Гермиону. Их стоны смешиваются со скрипом ветхой парты, по спине от этих звуков пробегает нервная дрожь.
— Ты такая мокрая... У тебя внутри так горячо и узко, Грейнджер!
Он выходит, а потом опять входит в нее жадно и резко, а она охотно подается навстречу и практически плачет от удовольствия, я слышу это по ее сбивчивым, жалобным возгласам.
— Да, умоляю! Быстрее!
— Скажи, чья ты. Для кого ты кончишь сейчас, малышка?
— Для тебя. Я твоя. Твоя!
— Хорошая, умная девочка. Вечно бы слушал твои стоны.
Происходящее в классе, к моему ужасу, заводит, а близость Снейпа никак не остужает пыл, напротив, возбуждает сильнее. Вплотную прижатый к нему в темноте, под хриплое дыхание Драко и распаленные возгласы Гермионы я, дезориентированный в пространстве и словно опьяневший, беззастенчиво вдыхаю запах волос и кожи своего профессора и в ту же секунду практически растворяюсь в нем.
Моя Амортенция. Был, есть и всегда будет.
Похоже, я по уши в него влюбился.
Выпуклость в моих брюках уже невозможно скрывать — Снейп явственно ощущает ее бедром и бормочет:
— Час от часу не легче...
Я, воспользовавшись тем, что зельевару некуда бежать, краду у него внезапный поцелуй в сухие, мягкие губы и шепчу:
— С днем рождения, профессор.
Когда снаружи все наконец утихает, я разрешаю себе снова взглянуть в щель между дверцами и вижу, что Драко застегивает пуговицы на рубашке Гермионы, сидящей на парте и обнимающей его ногами за поясницу.
— Знаешь, Смарти — это в честь тебя, Всезнайка.
— Я догадалась. Квазимодо.
— Опять кто-то из маггловской литературы? — поднимает бровь Драко. — Он так же хорош, как я?
Гермиона улыбается.
— Точно.
====== Кровь дракона ======
You look up to the sky
With all those questions in mind
All you need is to hear
The voice of your heart
In a world full of pain
Someone’s calling your name
«Maybe I Maybe You» by Scorpions
Поттер совсем рехнулся. А я, хогвартский профессор, на пороге сорокалетия позволивший увлечь себя в старый шкаф на время жгучего соития двух блудливых сосунков, к прискорбию, ничем его не лучше.
Нехотя возвращаясь к воспоминаниям о Малфое и Грейнджер, предавшихся утехам прямо на той парте, где, черт возьми, я писал конспекты двадцать лет назад, могу отметить следующее: в свои семнадцать мне бы такое даже понравилось. Я был бы очарован авантюризмом Поттера и нашей интимной близостью, которую повлекла за собой его предприимчивая выходка.
Но мне не семнадцать. И тем хуже для меня, ведь какого-то ляда я продолжаю желать гриффиндорского наглеца, несмотря на объявленный нашей связи бессрочный мораторий. Держать эти необузданные чувства в себе становится все тяжелее и болезненнее. Наблюдать за ним, зная куда больше, чем все остальные. Не допускать на уроках ни одного лишнего взгляда. Просыпаться в разгоряченной постели слегка возбужденным и злобно вставать за зельем для сна без сновидений, чтобы мальчишка прекратил бесцеремонно врываться в мое сознание, пока я пытаюсь абстрагироваться от него хотя бы ночью.
Нравственные терзания помогает заглушать физическая мука: в последние недели метка болит так сильно, что меня регулярно посещает желание вырезать из предплечья кусок кожи, лишь бы не ощущать день и ночь это нестерпимое жжение.
Словом, жизнь превратилась в череду мытарств, но я вовсе не удивлен. Рано или поздно приходит пора расплачиваться за собственные импульсивные решения, принятые на поводу у безрассудных эмоций.
*
Утренняя совиная почта по обыкновению наводит в большом зале шум и суету. Повсюду мельтешат десятки пролистываемых журналов и газет в руках студентов. Поглощая овсянку, я наблюдаю, как Поттер ловит письмо, принесенное ему незнакомым черным филином. Вариантов, от кого оно, не так уж много. Кроме оборотня и семейки Уизли ему и писать-то некому.
