Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Но ведь есть и другие! — отчаянно воскликнул Коннор. — Что за выбор: между палачом и тамплиером?!
— Бывает и хуже, сын, — горько бросил Хэйтем. — Например, между палачом-тамплиером и палачом-ассасином.
— Я не знаю, что нужно сделать, но что-то сделать нужно, — Коннор даже кулаки сжал. — Ты ведь уже знаешь, что произошло в землях ганьягэха? Раз ты виделся с Чарльзом Ли, он тебе, наверное, все рассказал?
— Рассказал, — кивнул Хэйтем. — Но что это меняет? Твой народ спасен. Это, конечно, хорошо — по двум причинам. Во-первых, я не одобряю подобные методы; во-вторых, все началось с того, что я искал в тех краях наследие Предтеч, и все еще может статься, что оно там где-то есть. Пока земли занимает племя хранителей, у того, что там спрятано, больше шансов остаться целым. Хотя бы потому, что далеко не все смогут отдать такой приказ, как Вашингтон. Но для войны все это не решает абсолютно ничего.
Коннор довольно долго молчал, а потом вдруг сказал:
— А я так и не знаю, с чего все это началось. Ты знал, что моя мать была дочерью Матери Рода?
Хэйтем изумленно приподнял бровь и качнул головой:
— Нет, не знал. Гадзидзио не говорила мне об этом. Она вообще мало говорила о своем племени.
— Моя… бабушка тоже не говорила мне этого, — тягостно вздохнул Коннор. — А что мама вообще рассказывала тебе? Или вы говорили только про наследие Предтеч?
Шэй поймал взгляд возлюбленного и прочел в нем явное беспокойство. Правда, причины не понимал. И Хэйтем осторожно проговорил:
— Гадзидзио ничего не говорила о наследии Предтеч. Она и на мои вопросы об этом отвечала неохотно, и то — только когда ничего другого не оставалось.
— А о чем вы вообще говорили с ней? — вдруг отчаянно уставился на него Коннор. — Какой она была? Я помню, мама играла со мной и учила говорить на английском. Еще учила Песне Орла, учила охотиться… Наверное, она знала от своей мамы, что мне что-то такое предначертано. Но она ведь была не только наставницей, не только воительницей. О чем она говорила с тобой?
Шэй увидел, как Хэйтем тяжело опускает голову. И слова его прозвучали глухо:
— Надо признать… Мы вообще не так уж много говорили.
— Как так?.. — Коннор нахмурился. — Я не понимаю. Вы же провели вместе столько времени…
— Сколько — столько? — мистер Кенуэй сжал пальцы. — За те… неполных три месяца мы постоянно кого-то разыскивали, нагоняли, с кем-то боролись… Нам было несколько не до этого.
Коннор отодвинулся на скамейке так, что ковер замялся и задрался уголком вверх.
— Три… месяца? — сдавленно переспросил он. — Неполных? Отец, это же… Ты говорил, что любил мою мать!
— А что еще я должен был тебе сказать? — Хэйтем наконец распрямился и ожег его взглядом. — Справедливости ради стоит заметить, что до того, как в моей жизни появился мистер Кормак, это были самые долгие отношения, в которые я вступал.
— И ты еще упрекал меня! — Коннор прижал пальцы к виску и нервно заправил косичку за ухо. — Это не называется «отношения», отец! Это называется «случайная связь»!
— Тебе, конечно, виднее, — приподнял бровь Хэйтем. — Это ты у нас… мастер, ассасин.
Шэй старательно следил за разговором, чтобы упредить, если оба, отец и сын, будут готовы опять разругаться, но, несмотря на озабоченность, не мог не испытывать нечто вроде… удовлетворения. За двадцать лет Хэйтем крайне редко и скупо делился воспоминаниями о бывших своих привязанностях, и сейчас душа наполнялась чем-то вроде гордости.
— Теперь мне понятно, — рубанул рукой воздух Коннор. — Я уже боюсь того, какие новости мне может принести каждый следующий день. Когда я побывал в деревне ганьягэха, я узнал, что Мать Рода всю жизнь скрывала от меня, что она мне родня по крови. А Ганадогон… сказал, что я больше не из них, и назвал меня «мистер Кенуэй». И, что самое худшее, мне было больно, но с каждым днем я все больше понимаю, что он прав.
Хэйтем наконец сел немного свободнее и проговорил мягче:
— Он действительно в чем-то прав. Ты смотришь на мир шире, чем твое племя. Ты жил в городе, ты много путешествовал на «Аквиле», видел разных людей. И в том, что в твоих жилах смешалась разная кровь, есть плюсы.
— Какие плюсы, отец? — печально возразил Коннор. — Для большинства я либо дикарь, либо полукровка. И меня не считают ровней ни те, ни другие.
— А я говорил тебе, что люди слепы и слабы, — слегка улыбнулся мистер Кенуэй. — Но ведь тем проще тебе «действовать во мраке», не так ли?
Шэй поймал взгляд Коннора и улыбнулся. Если Хэйтем дошел до цитирования ассасинского кодекса, причем не с уничижительной интонацией, значит, действительно желает поддержать.
Коннор подвинулся обратно, бережно поправил ковер и наконец явно что-то решил. Посмотрел на отца прямым ясным взглядом и произнес:
— Я сказал Шэю, что, наверное, смогу простить предательство — от него и от тебя. А чего не смог простить ты? Как это связано с ассасинами и при чем тут британский Орден?
Мистер Кенуэй долго молчал, прикусив губу. На лбу его появилась глубокая морщина. Коннор терпеливо ждал. Шэй ждал тоже — к такому нельзя подталкивать. Коннор — хотя бы за свои страдания — имел право знать, но и Хэйтем имел право хранить это в тайне…
— Раз уж у нас сегодня вечер откровений, то я расскажу, — наконец бросил мистер Кенуэй. — Первый и последний раз, больше не задавай мне вопросов об этом.
Коннора требование явно напрягло, но он медленно кивнул. Хэйтем удовлетворился этим:
— Мой отец, Эдвард Кенуэй, был ассасином, как тебе известно. Но когда мне было десять лет, я еще об этом не знал. Он учил меня тайным знаниям, и я знал, что у него много врагов. Я помню ту декабрьскую ночь и сейчас. Меня разбудили крики, и я сразу понял, что на дом напали. У меня было оружие, подаренное отцом, небольшой меч, и я бросился на помощь. Налетчики были в масках. Я смог защитить мать, а вот отца… не успел. Я видел, как его проткнули мечом. Оставлять меня в живых никто не собирался, но тут ворвался друг моего отца, мистер Берч, и убил того, кто пытался убить меня*.
Коннор внимательно слушал, честно дождался, пока Хэйтем сделает паузу, и спросил:
— Их послал мистер Армитедж?
— Нет, — мистер Кенуэй покачал головой. — И сейчас ты поймешь, почему это предположение в корне неверно. Отец погиб, мою сестру насильно увезли, моя мать так и не оправилась от потрясения, и мистер Берч предложил свою помощь. Я знал, что мой отец состоит в неком тайном обществе, и когда мистер Берч объявил мне, что он был рыцарем-тамплиером, я поверил… безоговорочно. Это так искусно переплеталось с тем, что я знал! Несколько лет ушло на бесплодные поиски сестры. Какое-то время я жил во Франции, старательно учился… Когда мне исполнилось девятнадцать, меня приняли в Орден. Я принес клятву Берчу, он тогда был магистром. Когда до меня дошла весть о том, что моя мать умерла, я отправился в наше старое поместье и там, кроме всего прочего, нашел свой детский дневник. И когда перечитывал его, понял, что за всем этим стояло что-то еще, чего я по детству не осознавал. Расследование заняло много времени, на поиски сестры ушли годы, и я сумел напасть на след, когда уже жил и работал в Америке. И когда мне с величайшим трудом удалось добраться до сестры, я узнал… всё, Коннор. И то, что мой отец был ассасином, и то, что нападение, убийство, похищение и поджог спланировал и организовал мистер Берч — мой наставник и магистр Ордена.
— И что было дальше? — тихо спросил Коннор, по всей видимости, потрясенный рассказом.
— А ты еще не понял? — вопросил Хэйтем. — Строго говоря, можно сказать, что мистера Берча убила моя сестра, но я в любом случае не собирался оставлять его в живых.
— А мистер Армитедж?
— Он был близким другом Берча и его учеником, — уже несколько рассеянно отозвался Хэйтем, углубившись в воспоминания. — Армитедж решил, что я предал Орден. Я считал, что таким, как Берч, в Ордене не место. Я вернулся в Америку, и до прямого противостояния мы с ним не дошли. Тем не менее, нелюбовь друг к другу мы сохранили. Посмотрел бы я, как Армитедж себя вел, если бы у него убили отца, похитили сестру, а потом еще двадцать лет лгали в лицо.
