Зеркало Горгоны (СИ) - "Omega-in-exile" (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt, fb2) 📗
Матиас так и не простил свою мать. Пламя ненависти утихло, но на смену ей пришло холодное безразличие. Он практически не общался с Еленой. Только при чрезвычайных обстоятельствах, когда этого общения было не избежать. Например, когда пришлось класть Джаса в наркологическую клинику. Елена тоже не пыталась связаться с сыном. Но временами звонила Андреасу, с которым у нее, как это ни парадоксально, отношения были если не доверительными, то вполне нормальными. Хотя Фелнер так и не смог возобновить карьеру пианиста.
Елена же продолжала жить во Владимирской области. Выезд за пределы России для нее по-прежнему был невозможен: Елену арестовали бы, как только она пересекла границу. С российскими же властями она смогла утрясти свои проблемы. Как именно и какой ценой - об этом можно было только догадываться. Но никакой арест в России ей не грозил, несмотря на все запросы Интерпола, ФБР и дюжины европейских правоохранительных структур. Елена не слишком высовывалась, хотя и сдержать свою кипучую натуру не могла. Всего через год после своего возвращения в Торфянск она стала главой городского совета депутатов. А теперь уже заняла пост вице-спикера областного законодательного собрания. При этом у нее под контролем быстро оказалась значительная часть местного бизнеса, и о ней уже стали говорить как о теневом губернаторе области. Можно было даже не сомневаться: мадам Ермолаева (после официального развода с Томом Бреннаном она вернула себе девичью фамилию) не остановится на достигнутом. Не захочет. Да и просто не сможет. Интересно, что прозвище Елены с прибытием на родину трансформировалось: если в Штатах подчиненные за глаза называли миссис Бреннан Горгоной, то на родине за ней закрепилась кличка Медуза. Да, не то что раньше, но тем не менее.
Елена одной ей ведомыми способами сумела добиться того, чтобы ее сыновьям - Стиву и Джасу был снят негласный запрет на посещение России. Очевидно, это было частью сделки Елены с российскими властями. Джас прилетал к матери довольно часто, жил у нее по паре недель и даже по месяцу. Здесь, во Владимирской области он очень скоро пристрастился к местному самогону - атомному пойлу, которое янтарной рекой текло в поселках, затерянных в глухих лесах среди торфяных болот. Почему Джас предпочитал самогон высококачественному виски - оставалось гадать. Но проблема его пьянства становилась все более острой. Дело усугублялось тем, что, возвращаясь из России в США, Джас переходил с самогона на порошок и всякую синтетическую дрянь. Одновременно он шатался по всевозможным гей-притонам, заводя мимолетные романы с какими-то сомнительными типами. Словом, парень стремительно скатывался по наклонной. Это была одна из немногих тем, ради которой Елена даже вышла на связь со своим старшим сыном. Она подумывала о том, чтобы в следующий приезд Джаса в Россию запереть его в одной из частных клиник. Но понимала, что вряд ли это будет эффективным. И поскольку Джас регулярно наведывался к Матиасу и Андреасу, которые теперь жили преимущественно в Берлине и Вене (хотя регулярно наезжали и в Москву), то эта проблема была общей. Все понимали, что парня надо было спасать. Матиас собирался серьезно поговорить с братом, который по-прежнему испытывал к нему странную привязанность, похожую на болезненное влечение. И Матиас понимал, что именно это влечение и стало истинной причиной беды Джаса: тот пытался заглушить свои потаенные желания с помощью бухла и наркодряни.
Впрочем, ситуация с Джасом радикально изменилась благодаря случаю (если в этом мире бывает что-то случайное). Пока Джас вздыхал по Матиасу, Андреас тоже был предметом воздыханий: со стороны все того же Клауса Риддла. Прошло уже три года, но Клаус все никак не мог успокоиться. Он писал Андреасу послания с мольбой о прощении и уверениями, что любил и любит только его, подстерегал его в коридорах и кабинетах венской филармонии, на улицах и даже возле подъезда дома, где Андреас и Матиас жили в Вене. Нет, Клаус не был агрессивен, он был плаксив, истеричен, надоедлив. Андреас долгое время пытался по-хорошему отшить его, но тот упорно его преследовал, и Андреас уже подумывал обратиться в суд, чтобы добиться запрета для Клауса приближаться к нему на определенное расстояние. Но тут произошло неожиданное. У Андреаса и Матиаса как раз гостил Джас. И тот, будучи в изрядном подпитии, вышел из подъезда именно в тот момент, когда рядом ошивался несчастный Клаус. Что там произошло между двумя парнями, никогда прежде друг с другом не встречавшимися, никто кроме них так и не узнал. Но именно с этого самого дня домогательства Клауса внезапно прекратились. В поведении Джаса тоже произошли резкие изменения. Нет, он не бросил пить, но внезапно изъявил желание пройти курс лечения, от которого прежде яростно отказывался, несмотря на уговоры деликатного Андреаса и угрозы (а временами и рукоприкладство) куда более раскрепощенного в этом смысле Матиаса. В общем, внезапная встреча Джаса и Клауса если и не решила две больших проблемы, то, по крайней мере, помогла продвинуться к их решению, и теперь и Андреас, и Матиас молили небеса, чтобы так и продолжалось.
К этим молитвам присоединялся и Стив, который оставался жить в Атланте. Он тоже время от времени наезжал в Россию проведать мать, а также в Европу - в гости к Андреасу и Матиасу. Правда, гораздо реже, чем его непутевый брат. Стив, по сути, взвалил на себя все семейные проблемы. Помимо учебы в университете он занимался бесчисленными юридическими проблемами, пытаясь спасти хотя бы что-то из некогда многомиллиардного состояния Бреннанов. Он же продолжал заботиться о беспомощном отце, нанимая ему сиделок, отправляя на медицинские процедуры… Самый младший из детей Елены оказался самым самоотверженным. Он единственный из них думал не о себе, не об обидах и мести, не о своих желаниях, а о других.
Матиас отдавал должное Стиву. И испытывал перед ним чувство вины. Потому что Стив никогда не делал ему зла и ничего у него не просил. Стив на удивление философски отнесся к крушению империи Бренаннов и той роли, которую сыграл в этом Матиас Кронберг. Он воспринял новую реальность как данность и теперь стремился в ней жить без слез об утраченном. В этом смысле он повторял свою мать, но без ее агрессивности и безжалостности.
Что касается Тома Бреннана, то он и впрямь был счастливей всех остальных. Хотя бы потому, что не осознавал несчастья, которое свалилось и на него, и на окружающих. Теперь это был большой ребенок, которого кормили с ложечки и который целыми днями смотрел мультфильмы, играл в детские игрушки, что-то напевал… Перспектив восстановления работы мозга и избавления от частичного паралича не было. Это было, конечно, ужасно, но…
Наверное, хуже всех пришлось Скелтону, которому сначала дали пожизненное заключение, но усилиями адвокатов скостили срок до 25 лет в федеральной тюрьме. Но Скелтон был единственным, в отношении которого у Матиаса не было ни тени сочувствия. Нет, Матиас вовсе не был склонен к рефлексии, ему были чужды мысли типа “что же я наделал”. Но в то же время он осознавал, что причинил много зла людям, которые не сделали ему ничего плохого. И это было для него камнем на сердце, который он вполне мог нести, но от которого не мог избавиться. Однако именно на Скелтона Матиасу было глубоко плевать. Но Матиас вовсе не забыл о Скелтоне. Как раз о Скелтоне он думал чаще, чем о других. Потому что знал: Скелтон злопамятен и мстителен. Конечно, из-за решетки он выйдет лишь спустя 25 лет, но, как знать, какие возможности есть у этого человека. Он вполне мог и из-за решетки спланировать нечто, что могло испортить Матиасу жизнь. Матиас не так чтобы этого слишком опасался. Он просто этого не исключал. И потому не удивлялся, что в последнее время его стали преследовать странные неудачи. Нет, не в личной жизни, а в делах.
Матиас Кронберг, и после того, как сошелся с Андреасом Фелнером, планировал продолжать работу в волонтерско-благотворительной сфере. Он унаследовал от родителей деловую хватку, но ему претило становиться такими же как они бездушными монстрами, готовыми положить душу на алтарь власти и богатства. Ему с лихвой хватило того, что он уже совершил. И теперь ему хотелось творить добро. Как бы банально это ни звучало. Но Матиас вынужден был убедиться в справедливости пословицы “горбатого могила исправит”. Даже работая в волонтерских организациях, помогавших сиротам и больным детям, он оставался все тем же наглым, самоуверенным и циничным Матиасом Кронбергом. Нет-нет, дети от его замашек ничуть не страдали, а вот коллегам-соратникам приходилось несладко. Где бы он ни оказывался, он тут же принимался отчаянно карабкаться вверх. К руководящим должностям. Потому что просто не мог иначе. Не умел. Не знал как. Матиасу Кронбергу как воздух необходима была власть, он постоянно плел интриги, кем-то манипулировал, с кем-то конфликтовал… Правда, теперь эта его энергия не была направлена на разрушение чужого благополучия и жизней. Он говорил себе, что стремится занять руководящие посты, поскольку лучше других сумеет все организовать, принести людям пользу. И отчасти это было правдой. Но и в волонтерской деятельности неуемному Кронбергу было тесно.
