Край Ветров: некроманс - Кусуриури Диэр (полная версия книги TXT) 📗
А люди были озлоблены, люди были опасны. Люди верили, что некроманты и вправду могут есть покойников. А правда была в том, что поедать падших собратьев мог кто угодно, вот только трупный яд и болезни не давали насладиться «пищей» никому, а остальных магов и ополчение от этого удерживали еще и моральные принципы.
Самые слабые уходили доказывать, что они — боги. Сильные пытались, проникая в стан врага по подземным тоннелям, использовать диверсионную тактику, чтобы ослабить осаду. А такие, как братья Тар-Йер, попросту выживали.
И вот в один из дней, особенно холодный (Камориль запомнил это, потому как на холоде он становился медлительным, апатичным и рассеянным), мир замолчал.
Камориль не сразу понял, что произошло. Он сам не мог вымолвить и слова. Проснувшиеся Эррата и Веритас тоже молчали. Нет, они пытались говорить, но из глоток их, как бы они ни напрягались, не вылетало и звука.
Братья, не отходя друг от друга слишком далеко, но и вместе не собираясь, выбрались из своего убежища, чтобы понять, что происходит.
Город был погружен в молчание. Даже снег не скрипел. Собаки разевали рты и пытались лаять, — но ни звука не вырывалось из их глоток. Люди бродили вокруг молчаливыми черными призраками. Молча тащили мертвых на костер ответственные за это рабочие.
Так же тихо, вовсе беззвучно, пролетали над городом черные вражеские самолеты. И так же тихо полыхали взрывы вдалеке, освещая серые облака тусклым рыжим огнем.
Этот день прошел, и настал следующий. Голос вернулся. Но маги (в том числе и братья Тар-Йер) обнаружили, что больше не могут читать заклинаний. Ну, читать-то могут — но толку от этого никакого. Слова стали просто словами. Они перестали быть ключами, что открывают путь силе. Это было последней каплей. Осажденный город вконец обезумел. И тогда братья Тар-Йер подняли столько мертвецов, сколько смогли (ведь для этого им не нужно было слов) и, укрывшись за этой стеной, глубокой ночью выбрались из города. Молчаливую колонну заметили, остановили, расстреляли. Окоченелые тела тормозили пули. И, хотя мертвецам это было нипочем, братья скомандовали телам падать и «умирать», выплескивая изо ртов «кровь» — заранее набранную туда красную краску. Братья Тар-Йер затерялись среди горы трупов, а потом начался снежный буран, и тут уже Камориль ничего не помнил, потому как потерял сознание из-за холода. Эррата и Веритас вытащили его, и, видимо, какое-то время по очереди несли на себе.
Потом было много чего еще.
Но после того дня, когда никто не мог вымолвить и слова, война закончилась. До близнецов, направляющихся на юг, докатились слухи о том, что кто-то, де, вырезал правление вражеской стороны. Всех, подчистую. А последний монарх державы погиб от остановки сердца.
Камориль и предположить не мог, что вся его жизнь, выходит, прошита этакими взаимосвязями. Что это именно он нашел дитя Драконьего Бога и привязался к тому, кто, по сути, остановил войну. Как там Мйар сказал? Это было великое заклятие «Тишина». Предполагалось, что Мйар найдет и прочтет «Погибель», — и вражеская армия испустит последний вздох в один момент.
Но это, видимо, Даньслав монарху так вещал, мол де, не волнуйтесь, дражайший — все будет в лучшем виде. Мол, стоит воспитать это существо, как человека, как родного ребенка — и он, чтобы не лишиться родительской любви, сделает все, что угодно.
Все. Что. Угодно.
Так, собственно, и стало. Мйар, судя по его рассказу, и правда любил Даньслава и Варамиру. Очень. Сильно. Может быть, даже чересчур.
Но, выходит, не как родителей, что ли? Выходит, хоть и было ему четыре года от роду, когда он свершил все эти свои эпические подвиги, — но Варамиру он любил иначе, чем было задумано. Он любил ее, как женщину, любовью страстной и неразумной, наполовину животной, и очень болезненной.
И здесь тоже было не все понятно.
Мйар сказал Камориль так: «Она была предназначена мне. Эта женщина. Она попала в лагерь случайно — читай, это была судьба. Она скрывала свою суть очень долго, совершенно невероятным образом. Она обвела вокруг пальца всех, и Даньслава тоже. А уж меня-то — наверняка. Но суть в том, что она, в самом деле, была моим предназначением. Мы с ней были связаны судьбой. Но Даньслав отвязал нити моей судьбы от ее, а ее — от моей, и через кедровое зернышко привязал меня к тому дереву, и сказал, мол, иди, ищи свою судьбу и исполняй свой долг. А Варамиру привязал к себе. Но мы оба тогда не знали, кто она такая».
А может, Даньслав и ведал. Сразу. И «пожертвовал» собой, — как это было свойственно людям той эпохи, — ради великой цели.
Камориль фыркнул.
Да всем он, чем мог, тем и пожертвовал. Вот уж дурацкая история. Почему они все, обладая такими силами, не смогли разрешить дело так, чтобы жить долго и счастливо? Почему им всем так хотелось поскорей умереть?..
Снова сев на кровати, Камориль услышал звук открывающейся входной двери и шаги. Через некоторое время он увидел в дверном проеме мужской силуэт. Мйар принес с собой полный пакет (с едой, судя по всему) и теперь что-то творил, повернувшись лицом к плите. Из-за стены и дверного косяка Камориль видел только фрагмент его силуэта — левое плечо, половину головы, завязочку фартука на уровне пояса и верхнюю часть штанов.
Какие-то новые, темно-фиолетовые. Замшевые, что ли? А еще в утреннем свете волосы Мйара казались какими-то другими. Он, очевидно, собрал их в неаккуратный пучок, чтоб не мешались, а оттого Камориль не мог понять, что с ними. То ли все, как всегда, то ли, и правда, цвет какой-то другой.
Некромант продолжал, не двигаясь, смотреть, как Мйар колдует над едой. Послышалось шкварчание масла на сковороде. Следом подтянулся запах жареного лука и помидор. Мйар ловко, одно за другим, разбил в сковороду четыре яйца. Посолил, поперчил. Накрыл яичницу крышкой, снял фартук и развязал волосы, оборачиваясь.
Он сделал пару шагов по направлению к некроманту — а тот, как сидел, так и остался, только глядел на Мйара удивленно, глупо приоткрыв рот.
— Ты… — наконец произнес он, когда Мйар зашел в спальню и оперся плечом о дверной косяк. — Ты, что ли, волосы выпрямил и покрасил?..
— Нет, блин, брови выщипал, — фыркнул Мйар. — Ну, а вообще, теперь будет так, да. Мне с красными как-то привычнее. Всегда так носил раньше.
— Погоди, ты что… ты…. То есть… — Камориль нахмурился. — Ночью их покрасил, что ли?..
Лицо Мйара стало непроницаемым:
— То есть рыжие кудряшки мне, по-твоему, больше шли?
— Нет-нет, — Камориль отрицательно покачал головой. Потом всполошился: — Ну, в смысле… Нет, не так! Я имел в виду…
— Яичницу будешь? — спросил Мйар, подобрев.
— Буду, — кивнул Камориль.
— Хорошо, — Мйар развернулся и вышел.
Камориль потер лоб. Это что ж такое… что ж такое творится. Он во второй раз за утро откинулся на кровать, распластав руки в обе стороны. Это выходит, что Мйар… пускай и не совсем такой, как обычно… готовит ему яичницу! Нет, не так… Мйар готовит им завтрак! Прелесть какая. Радость какая! Это же что-то невероятное.
Что происходит вообще? Камориль никогда даже и не мечтал о таком. Ну, то есть, он, конечно, ждал чего-нибудь в этом роде, но никогда не думал, что это будет так. Тут, вроде, не было ничего такого уж особенного — но все равно сердце некроманта стало биться сильней и чаще, исполнилось легкой, звенящей радостью, теплой, искрящейся. Сердце просто напросто трепетало, дыхание — тоже.
Камориль сграбастал одеяло в охапку и заключил его в крепкие объятия, широко улыбаясь и пряча эту улыбку в белых хлопковых складках. А потом отпустил одеяло, разлегся на кровати «звездой» и негромко рассмеялся вслух.
— Ты чего? — спросил вернувшийся от плиты Мйар, высунувшись в комнату наполовину. — А, предвкушаешь завтрак?.. Точно, ты ж со вчера ничего не ел, как пришел, так сразу и уснул. Или…?
Камориль замер на кровати в позе, чересчур открытой и беззащитной, как ему показалось. Но шелохнуться он не смел. Собственно, потому, что Мйар сделал два медленных расслабленных шага к кровати и поставил на ее край колено.
