Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Молодец, Шэй, правильно спасать женщин ты его тоже научил, — вздохнул Хэйтем.
Шэй едва удержался от напоминания о Гадзидзио — это была явно не та тема, которую следовало поднимать в присутствии Коннора, а потому пожал плечами и ограничился коротким:
— Ну, хотя бы не портовая шлюха.
— Шэй, — Хэйтем смотрел раздраженно и устало. — Ты сам-то подумай! Когда этот… юноша вываливает свои новости, сразу представляется самое худшее, а потому тебе сейчас кажется, что все в порядке. Но если взглянуть на действия нашего ассасина со стороны, то выяснится, что мы учили его древним знаниям для того, чтобы он убивал посторонних людей и лазил в окна ко вдовам. А еще он пьет с матросами и бутылки открывает… как мой отец! Он тоже умел сносить горлышко так ровно, что стекло не крошилось и не попадало в бутылку, я это еще в детстве видел! Но почему-то я этим умением пренебрег, а Коннор откуда-то этому выучился.
— Отец, ты говорил, что обсуждать кого-то в его присутствии — неприлично, — почти кротко заметил Коннор, но глаза его поблескивали озорными искорками. — И, наверное, я могу гордиться тем, что пошел в дедушку-ассасина.
— Кажется, я знаю, от кого у тебя умение язвить, — фыркнул Шэй. — Что ж, Коннор, в плане знакомства с прекрасным полом ты избрал не худший путь. Хэйтем прав, и не лучший — тоже. Ты хоть скажи, она красива? У тебя остались приятные воспоминания?
Коннор отвел взгляд и пробормотал:
— Не знаю, красива ли. Она… обаятельна. А воспоминания… Ну… Шэй… Я думаю, что буду это помнить всегда. Я бы женился, правда! Но она говорит про брак с отвращением, а я — ассасин. Но она сказала, что ее окно всегда для меня открыто.
— О Господи, — Хэйтем залпом допил то, что оставалось в кружке. — Коннор, обсудите это с Шэем позже, без меня.
— А я больше ничего и не скажу, — кивнул Коннор. — Я сказал все, что мог, а любые подробности рассказывать будет уже неприлично по отношению к даме.
— О приличиях вспомнил! — воскликнул мистер Кенуэй и помотал головой. — Давайте сменим тему. Коннор, пока ты еще трезв… Я имел беседу с мистером Джонсоном.
Шэй мигом подобрался. Не лучший разговор для рождественского ужина, но ведь юный ассасин последние дни в «Зеленом драконе» не появлялся, так что даже если бы Хэйтем мог рассказать раньше — некому было. А обсудить это важно, очень важно.
И Шэй очень хотел услышать подробности, хоть и понимал, что Хэйтем расскажет не все. Интересно, понимает ли это Коннор?
— Не скажу, что беседа была приятной, — вздохнул мистер Кенуэй. — Как магистр Ордена, я всегда придерживался правила, что не вправе контролировать личную жизнь соратников, в том числе и финансовую. Но раз уж это стало столь важным… Уильям Джонсон действительно хотел купить землю. Более того, договорился о покупке в земельном совете. Он не осветил вопрос о том, как земельный совет мог продать землю во фронтире, о которой нет доподлинной документации, что она свободна. Полагаю, решил вопрос деньгами. Я попросил пояснить, чем вызван такой неоднозначный — в политическом плане — поступок, и получил в ответ утверждение о том, что мистер Джонсон потерял надежду решить дело трубками мира, и решил воспользоваться теми официальными путями, что у него остались — то есть выкупить землю, и тем самым дать покровительство тем, кто на ней живет. Но история, Коннор, не знает сослагательного наклонения, а потому знать, как именно Уильям распорядился бы купчей, мы не можем. Как бы то ни было, он отступился, и, полагаю, даже если соберется совершить подобную покупку в будущем, то твое племя будет избавлено от его интереса — хотя бы потому, что он уже получил отпор. Но меня смутил тот факт, что мистер Джонсон ни словом не обмолвился, что знает, чьих это рук дело. Не потребовал от меня компенсации за действия моего сына, хотя бы частичной. Не потребовал наказать виновного. Такие люди, как Джонсон, не умеют прощать. Так что лучше бы тебе с ним не встречаться, Коннор. А я… Что ж, для меня опасность остается — по крайней мере, до тех пор, пока я не пойму его мотивы.
Коннор свел брови, словно проверял каждое слово, как старый ростовщик монеты на зуб, и осторожно откликнулся:
— Мне незачем встречаться с ним, отец. Если все так, как ты говоришь, то больше он не станет угрожать моему племени, но Раксота поможет Ганадогону найти меня, если что-то случится вновь. Если Джонсон захочет отомстить, пусть попробует! А если он захочет отомстить тебе, то… Ты знаешь, как написать мне, чтобы письмо нашло меня в кратчайшие сроки. Я обещал защитить тебя от твоих же друзей — и сдержу слово.
— Лучше подумай о себе, Коннор, — посоветовал Хэйтем. — Я не стану следить за Джонсоном. Если он заметит слежку, то обстановка в Ордене накалится. Между тобой и ним я должен выбрать соратника, а не тебя — если я сделаю иной выбор, это будет уже предательство в чистом виде. Так что не заставляй меня вообще делать этот выбор.
Коннор задумчиво кивнул и постарался улыбнуться в ответ:
— Отец, ты же говорил, что Рождество — это повод вспомнить о чем-то приятном, так? Хотите, расскажу, как добирался до «Октавиуса»?
Шэй приподнял бровь:
— Ты полагаешь, что рассказ о замерзшем экипаже корабля, который годами дрейфовал в море, нас развеселит? Оригинальные у тебя представления о приятном. Ты уже выходил в северную Атлантику?
— Конечно, — Коннор фыркнул. — Где, по-твоему, я еще мог найти «Октавиус»? Но прежде чем я туда отправился, мне пришлось искать всякие побрякушки для Одноногого Джо. Я чувствовал себя безумцем, когда тащил странные вещи, которые едва ли кому-то могли пригодиться. Один раз стянул из конторы часовщика сломанный старинный брегет. Часовщик отказывался продавать, говорил, что держит его на удачу. А я представил лицо Джо — и был вынужден украсть. Одноногий прямо затрясся, когда я ему это привез. И сразу отдал мне письмо с координатами. И я отправился.
— А мне оставил записку, мол, ушел на «Аквиле» во льды, люблю, твой сын Коннор, — буркнул Хэйтем. — Хорошо, что мне седеть больше некуда. Что один капитан, что второй. И носит обоих вечно черти где.
— Мы же возвращаемся, Хэйтем, — ласково прищурился Шэй. — И как тебе льды, Коннор?
Парень вздохнул:
— Честно говоря, ужасно. Я сразу вспомнил твои уроки, Шэй, и понял, почему ты придавал такое значение маневренности и ювелирному управлению. Жалел, что у меня всего два глаза и две руки. Следить одновременно за ветром, парусами, айсбергами — уже нелегко. А там еще полно британских недружелюбных кораблей. Один раз мне пришлось карронадами разбомбить глыбу льда, чтобы пройти в узкий пролив, а чертовы британцы услышали выстрелы — и начали стрелять в меня. Хорошо, что «Аквила» быстроходная, мне удалось удрать. Но бриг, конечно, здорово побило, пришлось швартоваться в ближайшем порту и чиниться. В порту я разжился более подробной картой, и все меня спрашивали, куда я отправляюсь. Я, конечно, координат не называл, но примерно — сказал. Меня назвали психическим и больше со мной не спорили.
— Я бы сказал, «молодой самонадеянный капитан», — улыбнулся Хэйтем.
— Они таких умных слов не знают, — отбил выпад Коннор. — И мы пошли во льды, все севернее и севернее. Там почти всегда темно, и день короткий. Можно сказать, что дня нет.
— Ты просто в неудачное время пошел, — рассеянно бросил Шэй. — Там, конечно, еще не совсем полярная ночь, но уже близко к тому. А пошел бы полгода спустя, там бы, наоборот, ночи не было.
— Я… подтяну географию, — с запинкой ляпнул Коннор.
— И латынь не забудь подтянуть, — буркнул мистер Кенуэй.
— А это еще зачем? — парень нахмурился. — Это же мертвый язык, зачем он может мне пригодиться?
— Молиться, — бросил Хэйтем. — Будет не лишним, учитывая твои познания в географии.
— Атаэнсик не понимает латынь, — парировал тот. — И Кахнекова не смилуется. И тогда тоже… Море не было к нам милостиво. Трепало нас только так! Говорят, что существует северо-западный проход в Тихий океан. Я в это не слишком верю, а вот Фолкнер верит. Только когда мы дошли до Гренландии, он первым заикнулся было, не повернуть ли назад. Но назад-то тоже дни пути оставались, так что я решил идти вперед. Еще дня три шли, а потом увидели остров. Ну, как остров… Тоже глыба льда, но такая здоровенная, что почти остров. А рядом — вмерзший корабль. Я туда один пошел, никого с собой больше не звал.
