Серое, белое, голубое - Моор Маргрит (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗

Угрюмые овраги. С высокогорья яростно несется вниз дождевая и талая вода, выворачивая с корнем деревья, увлекая за собой животных и постройки. Расхожий эпитет для Севенн — «негостеприимные». Но я не единственная, кто знает, что это не так. Не только волки и орлы, но и люди находят здесь приют среди гранита и сосен. Terre de refuge [9]. Местное население — протестанты, народ очень своенравный, держится особняком, игнорирует центральные власти. На объявления о розыске и поимке здесь по традиции никто не реагирует.

Я так и не узнала, что за преступление совершил этот человек. Я его об этом не спрашивала, а он сам ни словом не обмолвился, не дал никакого намека. Но с первого же мгновения, когда я упала навзничь с обнаженной спиной и, закрыв глаза, прошептала самозабвенно: «Да… да…», я почувствовала, что вместе с лаской его узких темных рук, вместе с запахом дыма и горящих поленьев, солнечным зноем, а зимой — с жаром горящей печки мешается и проходит по моему телу что-то ужасное, какая-то несмываемая вина.

Он увез меня с собой на мопеде. Да-да — на мопеде! Есть что-то невероятно комичное в подобной картине: мужчина и женщина, оба уже немолодые, катят себе с горки на горку, на ней халат официантки, на нем развевающаяся на ветру рубашка, волосы на голове уже поредели, — он то и дело оборачивается и серьезно поясняет: «Еще немного осталось, последний пригорок… теперь по тропинке, осторожно, держитесь крепче…» — так мы ехали, чтобы очутиться наконец на жесткой парусиновой раскладушке, в тайной хижине, скрытой между деревьями.

Он выключил мотор. Тропинка сузилась и круто пошла вверх. Последний участок пути пришлось пройти пешком. Я наблюдала, как он мелкими шажками движется вперед и катит перед собой мопед, смотрела также вверх и в сторону. Всюду деревья, папоротники, мертвые ветки. Несмотря на колотье в боку, мне по душе был этот зеленый уголок.

— Вот мы и прибыли, — сказал он, и я увидела грязно-белый покосившийся домик у подножия горного уступа.

Сумерки в четырех стенах. Кровать, стол, полуослепшая, я подошла к окну. И отсюда тоже вид в голубых тонах. Зачем? Зачем тянуть время? Сегодня днем совершенно не было того, что так часто удивляло меня раньше: к некоторым людям невозможно прикоснуться, немыслимо, и точка. Он не был типом с желтыми зубами, который брызжет слюной во время разговора, сидит, развалясь во всю ширь на диване, где могут поместиться трое, выставив на обозрение нахально выступающий гульфик. Нет, он не был таким, но все же между ним и мной стояла бетонная стена. Может быть, вокруг него незримо витает его прошлое и отпугивает меня, как лимон комаров, а бузина — мух? Ведь мы с этим преступником вот уже несколько часов как прекрасно поладили! Почему бы мне прямо сейчас не повернуться, не расстегнуть застежку на платье, не прижаться к нему и не ощутить, как стены этой бедной лачуги раздвигаются вширь до бесконечности, как бывает перед тем, когда заснешь… Ох, сексуальное влечение! Проваливаешься, тонешь, сливаешься с партнером просто так, вне связи с прошлым и будущим, ведь никогда не было между нами ничего такого, что бы сейчас вдруг незаметно повлияло, ни болезненных размолвок, ни укоризненных взглядов, ни прелюдии в виде сказочки, соединяющей твою прошлую жизнь с жизнью другого. К чему это? Разве, барахтаясь на постели, я не различаю детали, не вижу ясно, какой он, этот мужчина, его лицо, обнаженные плечи, грудь, его член, торчащий под прямым углом, полоска черных волос на его животе, которая, поднимаясь вверх, начинает обильно куститься, — он приземленный, милый, чувственный, безразличный, верный, преступный, лживый, беспечный… и все это я наблюдала из своего прекрасного одиночества.

Сейчас, когда я сижу, откинувшись, в кресле самолета, листая журнал, пока не стало резко темнеть, передо мной проходят летние и зимние дни прошедшего года и словно превращаются в один многоцветный час, в котором всему хватает места. Вот я встряхиваю белоснежную скатерть, чтобы застелить ею стол, вот фарширую свиную голову и одновременно слушаю исповедь хозяйки гостиницы, которая рассказывает о своих военных годах, сплю так крепко, что не помню снов, завожу дружбу с несколькими деревенскими, выпиваю с ними у костра, а про себя думаю: а может, и вправду взять зеленый пикап и махнуть к Трибалю? Там можно будет оставить машину до утра на не большой площадке, откуда начинается тропинка.

Подумать только, опять у меня мужчина-художник! Передать невозможно, что я испытала, когда однажды, бросив взгляд на его стол, обнаружила там среди разного бытового барахла бумагу, краски и тушь.

— Что это?

Он подошел сзади, чтобы посмотреть, что меня так удивило. Это был тщательно выполненный рисунок, изображающий сказочно красивое насекомое, у него темно-красный панцирь, шесть черных-пречерных лапок, а на голове два темно-красных усика.

— Это жук-щелкун, — сказал он и показал мне натуру.

На листе промокашки лежал неподвижно маленький мертвый жучок.

В тот же день во время прогулки по лесу он вдруг приложил палец к губам и посмотрел на меня. «Тихо, слушай». Мы опустились на колени. Ярко-зеленый жук раскачивался всем туловищем на лапках туда-сюда и вдруг, громко щелкнув, взмыл в воздух.

— Вот ты и попался.

Он уже держал насекомое между ладоней.

Я смотрела во все глаза, стояла в зарослях кустарника, выставив вперед левую ногу, и разглядывала, затаив дыхание, зеленое существо длиной в полтора сантиметра.

— Он относится к семейству Элатерид, которое насчитывает восемь тысяч видов.

Я кивнула.

— Ух, как много!

— На брюшке у него есть жало, которое спрятано в щель между лапами.

Рядом с нами порхала бабочка, было жарко, но благодаря четырем бокалам красного вина мне все было нипочем. Я впитывала загадочные сведения: «Когда насекомое отклоняется назад, жало выходит из щели» — и изучала его сложенные лодочкой руки, пытаясь понять, откуда берется в них нежность, испытывая головокружение, рассматривала форму его ногтей, фаланги пальцев, волоски на них, которые были, конечно, гораздо темнее, чем у Роберта. Роберт, я думаю о тебе. Я вспоминаю тебя часто, но считаю благоразумным не слишком об этом распространяться. Взять хотя бы твою необузданность в деловой сфере, впрочем, мне это нравилось в тебе, твой страх обиды и унижения, чего мне только из-за этого не пришлось вытерпеть!.. и еще твою — как бы получше сказать — вездесущесть. Я сижу работаю за письменным столом, тут подкатывает по дорожке твоя машина. Я принимаю ванну, ты несешь свежесваренный кофе-«эспрессо» и горькое печеньице к нему. Я захожу в магазин модной одежды и покупаю красное платье прямого фасона впереди с застежкой на пуговицах. У меня начинает колоть сердце, когда я вспоминаю, как лежала в дождь по ночам, прижавшись щекой к твоему плечу, и думала: пусть пройдет десять, двадцать, тридцать лет, мне все равно. Должна признаться теперь, что, когда шестнадцать лет назад я напропалую кокетничала с тобой, мне впервые запала неслыханная, головокружительная мысль заполнить тобой все мое существование. А сегодня я рада, что смогла поставить между тобой и собой, как преграду, этот душный до дурноты день…

— Прыгнувший жук очень часто возвращается на прежнее место или садится чуть поодаль, — сказал он и бросил насекомое через плечо в кусты.

Мы переглянулись. Я вскинула бровь и спросила:

— Почему так?

— Таков уж рефлекс.

Это были чудесные дни, непохожие и не связанные между собой. Утро, вечер, дождь, солнце с легкостью сменяли друг друга. Смешно было даже задумываться о будущем. Что-то приходило, вызывая ненадолго удивление, и снова исчезало. Стал падать снег. На вершинах гор появились серебряные полоски. Повсюду витал аромат горящих поленьев. Когда подмораживало, становилось нелегко добираться до хижины у склона горы.

Возможно, в своей действительной жизни он был энтомологом. Мои знания о клопах и бабочках существенно пополнились. Бабочки «адмиралы» улетают осенью на юг, у «павлиньего глаза» пятна на крыльях изумительно переливаются. Этот беглец легко добывал деньги на жизнь. По всей округе шла молва о его способностях. Он подключал электричество, проводил телефонный кабель, умел находить места для колодцев. Слегка вытянув вперед руки, он бродит кругами по свежескошенному полю, я смотрю на безразличное выражение его лица, совершенно непроницаемое, на его кисти, он слегка перебирает пальцами, как меняла. И вот происходит невероятное чудо.