Секреты - Пирс Лесли (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Хотя она часто и раскаивалась в обмане, бессердечности, алчности и манипулировании людьми, но всегда находила какое-то оправдание для себя.
Роуз закрыла лицо руками, вдруг так отчаянно устыдившись себя самой, что ей захотелось умереть, лишь бы не встречаться снова с Адель или Хонор.
Она оставалась во дворе, пока не сгустились сумерки, потому что не могла прекратить плакать, эти слезы были словно рекой сожалений. Только сейчас она поняла значение поговорки «Что посеешь, то и пожнешь». Как она могла ожидать любви, доброты или понимания, если сама никогда никому этого не дала?
Ей до смерти хотелось просто сбежать отсюда, найти паб и напиться до забытья. Именно так она обычно поступала в кризисных ситуациях. Но на этот раз она этого не сделает. Она будет точно следовать указаниям Адель. Вероятно, этого всегда будет недостаточно ни для ее матери, ни для ее дочери. Но нужно было попытаться.
Через две недели Хонор сидела в кресле у печки и смотрела на ногу в гипсе, которую положила на табурет. Гипс был грязным, потому что Великан забегал в дом со двора и отряхивал рядом с ней свою грязную и мокрую шерсть. Серый носок, который она натянула на ногу, нужно было заштопать, в дырке виднелся фиолетового цвета палец, и нога зудела под гипсом. Она невероятно устала оттого, что не могла свободно передвигаться, ей ужасно надоело сидеть взаперти, но она понимала, что ей еще повезло.
Ей повезло, что она осталась жива, и она должна быть рада, что все остальные раны так быстро зажили. Даже рана на голове уже почти затянулась, и через несколько дней можно будет снять повязку.
Роуз ощипывала курицу в судомойне и чихала каждый раз, когда перышки попадали ей в нос, и каждый раз при этом Хонор невольно улыбалась.
Роуз не была предназначена для деревенской жизни. Ее руки были слишком нежными для грубой работы, в ней не было выносливости, и она была привередливой. Если бы все было так, как она хотела, они бы каждый вечер ели рыбу с жареной картошкой, она покупала бы хлеб и, вероятно, предпочла бы работать на фабрике боеприпасов и платить кому-нибудь, чтобы ухаживали за ее матерью. Но что удивительно, она ни разу не пожаловалась с тех пор, как уехала Адель.
Хонор знала, что между ними произошла какая-то стычка. Они, как могли, пытались скрыть это, но она ощущала это по испуганному молчанию дочери. Роуз внимательно слушала, когда Адель инструктировала ее насчет лекарств для Хонор, насчет того, как часто нужно менять повязку и как распознать, нет ли инфекции. Она кротко согласилась ходить к телефонной будке каждую неделю в условленное время и звонить Адель в больницу с отчетом о здоровье Хонор.
Было крайне удивительно, что Роуз не огрызнулась на Адель, когда она твердила, что нужно держать в запасе ведра с водой, иметь в доме песок и огнетушитель под рукой на случай зажигательных бомб. В конце концов, Роуз видела последствия бомбежек и читала все инструкции правительства о том, как тушить пожары.
Но она вела себя так, будто была просто прислугой, боялась слово сказать против. А это, как помнила Хонор, было крайне нетипично для Роуз, которая всегда была склочной и самоуверенной.
И еще более нетипично для нее было подниматься в шесть часов, ворошить золу в печке и снова затапливать ее, потом через час приносить Хонор чашку чая и спрашивать, нужен ли ей уже горшок.
Хонор была уверена, что такое покорное поведение не продержится и пару дней, но этого не произошло. Роуз кормила кроликов и кур, собирала хворост, стирала и убирала в доме. Кроме того, она удивительно хорошо готовила. Похоже, она обучилась некоторым секретам ремесла, работая в ресторане, потому что суп, который она варила, был намного вкуснее, чем все, что умела готовить Хонор. И она была очень терпеливой, меняя повязки и помогая Хонор мыться и одеваться.
Она не могла убить курицу или кролика, и Хонор сомневалась, что она когда-нибудь сможет это сделать, но это не имело значения — почтальон Джим всегда был рад услужить при необходимости. Но больше всего Хонор удивило, что Роуз могла быть приятной в общении. Она любила те же самые программы по приемнику, и они обе смеялись до упаду над некоторыми передачами. Она хорошо играла в карты и научила Хонор нескольким новым играм.
Много раз она была холодной или выглядела очень скучающей и, когда ходила в Рай по поручению, задерживалась там дольше, чем требовалось. Это заставляло Хонор подозревать, что она делала остановку в пабе. Но с ней было легко, потому что она не болтала впустую, как многие женщины, которых знала Хонор.
Жизнь превратилась в приятную череду домашних дел, и хотя Хонор раздражала неспособность Роуз к физическому труду, она была за многое ей благодарна, особенно за то, что дочь вернулась к ней.
Один или два раза она чуть не сказала ей о своих чувствах, но было слишком рано и у нее все еще были подозрения. Роуз была загадкой: она до сих пор не рассказала о том, что произошло между ее побегом из дома и психиатрической больницей. Не призналась и в том, кто отец Адель. Временами Хонор думала, что такое поведение может быть следствием лечения в психиатрической больнице. Но если это так, то казалось странным, что она вспоминала всякие происшествия из своего детства и, похоже, ей нравилось разговаривать о них.
Еще она задавала множество вопросов об Адель, особенно о ее пребывании в «Пихтах», о том, как она осваивалась в коттедже и когда познакомилась с Майклом Бэйли. По мнению Хонор, она считала, что если составит все кусочки из жизни своей дочери в то время, когда ее не было рядом, то каким-то образом добьется прощения Адель.
— Наконец-то я разобралась с курицей, — сказала вдруг Роуз с порога в судомойню, отчего Хонор вздрогнула.
— Отлично, — сказала Хонор, борясь с искушением добавить: «давно пора» или «ты все перья положила в мешок?».
— Да, мама, — устало произнесла Роуз, будто предвидела дальнейшие вопросы. — И пол подмела, если хочешь знать. Выпьем по чашечке чая?
— Я сама могу сделать чай, — сказала Хонор, двумя руками поднимая ногу в гипсе и ставя ее на пол. — Пора мне уже немного поупражняться. Ты иди садись, уже наработалась за день.
Роуз сняла с себя передник и вошла в гостиную. Хонор вылезла из кресла и стала на здоровую ногу, потянувшись к костылю, чтобы опереться на него.
— По-моему, к тому времени, когда снимут гипс, мышцы просто разучатся работать, — сказала она, передвигаясь к печке, чтобы поставить чайник. — Очень надеюсь, что мне не придется хромать до конца жизни.
— Хромать лучше, чем прыгать на одной ноге, — сказала Роуз, садясь.
Это замечание заставило Хонор вспомнить о Фрэнке. Он всегда говорил в том же духе. Она повернулась к дочери и увидела то же задумчивое выражение, какое часто бывало у Фрэнка.
— Что-то не так, Роуз? — спросила она, открывая буфет, где хранилась чайная посуда.
— Ничего такого, — сказала Роуз. — Я думала об Адель, когда ощипывала курицу. Не могу представить, как она выдерживает и день за днем смотрит на кровь и вывороченные кишки. Одно дело работать медсестрой в мирное время, но сейчас… В ее возрасте она должна ходить на танцы и веселиться.
— Война не будет длиться вечно, — сказала Хонор, зацепив две чашки одним пальцем и ставя их на стол. — Когда она кончится, будет время и для танцев. В ее возрасте у нас уже были дети.
— М-м-да, — пробормотала Роуз. — Я тогда была беременна Памелой.
Хонор не решилась повернуться и посмотреть на дочь, потому что она впервые упомянула о Памеле с тех пор, как приехала сюда.
— Что ты чувствовала, когда забеременела во второй раз? — осторожно спросила она.
— Сначала я была в ужасе, — ответила Роуз тихо. — Но Джим был так доволен, и я была вроде как рада, что сделала его счастливым. Я хотела быть как другие женщины, знаешь, такие веселые и улыбчивые, и души не чают в младенцах. Это вполне нормально, правда?
— Я не знаю, — сказала Хонор. — Не могу сказать, что я была такой. У меня никогда не было желания приласкать чужого малыша.
