Каждый любит как умеет - Малышева Анна Витальевна (полная версия книги .txt) 📗
Галина со вкусом выругалась. Она порозовела от возбуждения.
– Говорит мне, дурак, – есть один фраер при деньгах, начинающий бизнесмен. Машиной пока не обзавелся, ходит до метро пешком. Возвращается поздно. Давай его встретим. И сказал, чтобы «Стечкин» был у меня, чтобы я его вытащила в случае чего и отдала ему… А если милиция появится – чтобы я удирала с пистолетом. Будто мне опасности никакой, а ему все равно… Если опять получит срок, то туда ему и дорога.
Ее история кончалась мгновенно и глупо. Оказалось, что коммерсант не собирается отдавать деньги типу, который вынырнул ему навстречу из кустов. Он начал сопротивляться, и довольно умело. Галина видела это, стоя в тех же кустах, прижимая к груди расстегнутую сумку, где лежал пистолет и заранее написанное заявление. На этом участке дороги было темно, фонари не горели. Но она увидела, что на мужа мчится огромная собака, похожая на овчарку. Откуда она взялась – Галина не поняла. Она бросилась бежать, услышала за спиной лай, треск ломаемых кустов. Потом ее схватили двое мужчин. Одним из них оказался тот самый коммерсант. Второй был ей неизвестен. Муж успел скрыться, и никто потом не сумел описать его внешность. Сама Галина отказалась сообщить, с кем в паре она задумала и чуть не осуществила грабеж. Тупо твердила, что нашла пистолет, хотела его сдать и больше ничего не знает.
– Если я признаюсь, то меня будут обвинять по двум статьям, – пояснила она. – Да и мужа посадят.
– Он сядет и без вас, – резонно заметила Лена, выслушав эту дикую историю. – И ваши дети все равно окажутся одни.
– Мать поможет, свекровь у меня неплохая, – легкомысленно заметила на это Галина. – А что Володька сядет – я и сама знаю. Как будто он меня дождется. Погоди, еще другую бабу в дом приведет. Хотя вряд ли женится.
Она явно ждала взаимной откровенности. И Лена, путаясь, сбиваясь, рассказала ей все, что решилась рассказать. Но и этого оказалось достаточно. У Галины к концу ее рассказа округлились глаза. Она изумленно протянула:
– Да, хреново… Тут не на два года, тут на соучастие тянет. Не ты ж его убила?
– Ну, что вы…
– Кто ж тебе пушку подкинул? – Галина кусала губы, Лена давно заметила за ней эту привычку. – А эта девка, с которой он гулял? Она могла?
– Она его не убивала, – горько сказала Лена. – И зачем ей это делать? Он подал на развод, собирался на ней жениться.
– Хреново… – повторила Галина. – Адвокат у тебя государственный или частный?
– Частный. Отчим нанял.
– Отчим-то ничего?
Лена подтвердила, что отчиму нее вполне ничего. Она и сама не ожидала от «папы Юры» такого шага. Ей казалось, что после стольких лет отчуждения все отношения прерваны навсегда. Особенно после того, как он узнал, в чем обвиняют падчерицу… Но может быть, на платном адвокате для дочери настояла мать. Лена этого не знала.
Она больше не знала ничего. День не отличался от ночи. Она узнавала о смене времени суток только по распорядку жизни в камере. Где в ее истории виновные, где невинные – этого она тоже не знала. Если следователь скажет, что виновата она – может, она и вправду будет виновата? Если адвокат скажет, чтобы она отрицала свою причастность к убийству – она будет отрицать. Если скажет, чтобы признала свою вину – она признает.
Галина смотрела на нее с состраданием. Сказала, чтобы Лена не называла ее на «вы» – что за глупости. Велела не отчаиваться. С хорошим адвокатом всегда можно выкрутиться. И если найдут убийцу, так Лене вообще не о чем волноваться. Отсидит свое – за пистолет и выйдет. Если лагерь попадется нормальный, то и там можно устроиться прилично. Особенно, когда родные не забывают, приезжают, возят хорошие передачки. Посоветовала, что лучше всего передавать на зону: «Скажи матери, чтоб чепуху тебе не возила». Лимоны, чеснок, теплое белье (мужское, с начесом), шерстяные носки, сигареты, чай, витамины, обязательно деньги – -но это надо суметь передать. Поделилась своими впечатлениями от поездки в лагеря к мужу. Рассказала, что за некоторую мзду можно даже добиться нескольких дней свидания в отдельной комнатке, почти по-семейному.
– С кем мне встречаться, Галя? – перебила ее Лена. – Мужа-то нет.
– Ну, так сына тебе привезут, – хладнокровно заметила та.
– Сына? В лагерь?! – Лена легла и отвернулась. Накрыла лицо полотенцем, хотя до отбоя было еще далеко. На сердце снова лег тяжелый камень. В эти десять дней она думала о сыне больше, что за все прошедшие годы. Он узнает правду о том, кем приходились друг другу его родители. Он узнает, что его мать сидит в тюрьме – чуть ли не за убийство его отца. Он не захочет ее видеть, когда она вернется. Он возненавидит ее. И может, даже самого себя. Что это такое – возненавидеть себя – Лена уже знала. Она давно успела это сделать.
Привезли ужин – овсяную кашу на воде и хлеб. Галя жадно съела свою порцию (она всегда была голодна) и поставила миску перед Леной:
– Не доводи себя до могилы, поешь. Гадость, но не отравишься.
– Нет, не буду. Я так полежу.
Галя со вздохом доела ее порцию. Эта женщина как-то держалась. Она на что-то надеялась, она к чему-то приспосабливалась. Лена завидовала ей. Если суметь взглянуть па ситуацию так, как Галя, – можно выжить. Можно продержаться и год, и два, и сколько будет нужно. Но она так не могла. Для этого у нее было слишком богатое воображение.
Галина еще несколько раз заговаривала с ней. Женщина явно хотела наладить дружеские отношения. Лена отвечала вяло и так неохотно, что в конце концов ее оставили в покое. Наступила ночь. Она не спала. Лежала на спине, глядела в потолок. Глаза слезились – здесь они слезились постоянно – от спертого воздуха, от духоты. Вчера у Лены на внешней стороне ладоней появилось несколько крохотных язвочек. Она заметила их при умывании и страшно испугалась. Мелькнула мысль, что она подхватила какую-нибудь гадость от соседок по камере. Но Галина, которая умывалась рядом, заметила ее испуг и пояснила, что это – так называемая «бутырская болезнь».
– Воздуху нет, солнца нет, они и выскакивают, – Галина с удовлетворением осмотрела свои полные белые руки с чистой кожей. – Еще от нервов. А я не нервничаю. Мне плевать.
Именно тогда они в первый раз и разговорились. Сейчас Галина спала. Лена слышала ее мощное, тяжелое дыхание. Вика что-то бормотала во сне, иногда начинала стонать и отчетливо ругаться. Голос у нее был измученный и злой:
– Ну чего ты! Козел! Пошел ты! Ой, да ну пошел ты! Козел!
И так по нескольку минут подряд. Кто-то шептался, кто-то храпел, кто-то молча поправлял на глазах полотенце. Лена ждала. Она лежала и смотрела в потолок. Над нею тянулась провисшая веревка. Здесь можно было высушить кое-какое бельишко. Веревку протянула Галина и стирала в основном она. Вика не утруждала себя стиркой. От нее исходил кислый, какой-то бездомный запах. Наконец ее бормотание стихло.
Лена прислушалась, потом осторожно приподнялась на локте. В камере действительно стало потише. Многим удалось уснуть. Наверху, под потолком, было так душно, что заходилось сердце. Женщина подавила в себе желание закричать. Это был кошмар, но кошмары кончаются. Этот кошмар не кончался. «Как я попала сюда? – Лена приложила ко лбу ладонь. Ладонь стала влажной от пота. – Почему я тут? Как я могла? Почему я пошла сюда? Из-за Толи? Если бы я знала, что все будет так, я бы бросила его первая. Димка не узнает меня, когда увидит. Я вся буду в этих жутких язвах. Тюрьма, тюрьма. Я не думала, что это так. Я не думала, что я буду здесь».
Она тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться. У нее начиналось что-то вроде бреда, она это чувствовала. Болел затылок, ломило под лобной костью. Мысли шли непрерывным потоком, но это были какие-то странные мысли – вязкие, будто чужие. На миг она как будто очнулась и увидела все заново – камеру, лампочку, вокруг которой застыл желтый ореол, зарешеченное окно, белье, развешенное под потолком для просушки.
Лена села. Приложила руки ко лбу, снова тряхнула головой. Из нее рвался крик – может, хоть так она проснется?! «Это я, я… – она лихорадочно разглядывала свою одежду, руки, ноги. – Это я здесь сижу, я, Лена Алексеева… Я не сплю. Это правда. Я не проснусь. Это не кошмар».
