Лазурь на его пальцах (ЛП) - Лонсдейл Кэрри (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Кристен утерла нос и засопела. Ее коленки были ободраны, по одной голени струилась кровь.
– Жаль твою лимонадную стойку, – сочувственно произнесла она.
У меня задрожал подбородок.
– Теперь у меня никогда не будет своей «Волшебной пыли памяти».
Джеймс посмотрел на меня очень странным взглядом.
– Кристен, зайди к нам, миссис Тирни залепит тебе пластырем колени, – предложил отец.
– Я хочу домой, – захныкала Кристен, осторожно коснувшись ободранного места.
– Я ее отведу, – подхватил ее под локоть Ник. – Увидимся позже, – кивнул он на прощанье Джеймсу.
Когда Кристен с Ником ушли, папа посмотрел на моего нового знакомого.
– Как тебя зовут, сынок?
– Джеймс, сэр. – Он быстро вытер ладони о рубашку и протянул руку моему отцу: – Джеймс Донато.
Папа пожал ему ладонь.
– Приятно познакомиться, Джеймс. Может, зайдешь к нам? Умоешься. Приведешь себя в порядок.
Джеймс быстро взглянул на меня.
– Да, сэр.
– Эйми, проводи Джеймса на кухню. Сейчас скажу маме, чтобы принесла пластырь.
К тому времени, как мама отыскала мазь и пластырь, губа у Джеймса перестала кровоточить. Его губы распухли, и он сидел возле меня на кухонном табурете, прижимая к лицу пакетик с замороженным горошком.
Я между тем без умолку расспрашивала его обо всем. Мне все-все-все хотелось о нем узнать. Да, он будет учиться в той же школе, что и я. Да, он любит играть в футбол. Нет, он еще ни разу никого не бил. Да, рука у него ноет…
Когда я спросила, сколько ему лет, он дважды поднял растопыренную пятерню, а потом, отдельно, еще один палец. Одиннадцать.
– А сестры у тебя есть?
Он помотал головой.
– А братья?
Он поднял два пальца, потом резко мотнул головой и один палец убрал.
Я рассмеялась:
– Должно быть, Робби крепко тебя стукнул, раз ты не помнишь, сколько у тебя братьев!
Джеймс нахмурился.
– Брат у меня один. А Робби дерется, как младенец.
Я расхохоталась, но тут же обеими ладонями зажала себе рот, боясь, что он подумает, будто я смеюсь над ним и его неверными подсчетами, а вовсе не над тем, какое лицо было у Робби, когда ему вмазал Джеймс. В жизни не видела, чтобы Робби так быстро уносил ноги!
Джеймс с любопытством огляделся в кухне. В духовке пекся мамин яблочный пирог для воскресной вечеринки с игрой в «пунто-банко». Из радио, которое папа вынес на улицу, в окна лилась классическая музыка.
Гость, поерзав на табурете, признался:
– Мне тут нравится.
– Я бы тоже хотела побывать у тебя дома.
Я очень надеялась, что Джеймс захочет стать моим другом, потому что он мне ужасно понравился. У него была чудесная улыбка, и он был невероятно храбрым. Ведь он крепко врезал Робби – то есть совершил то, о чем я так долго мечтала, но слишком уж боялась сделать. Робби все ж таки был куда крупнее меня.
– У вас лучше. – Его блуждавший взгляд вновь обратился ко мне: – Слушай, а что это за «Волшебная пыль памяти»? Звучит прикольно.
Я покраснела, припомнив, какое выражение лица было у Джеймса, когда не так давно я жалобно посетовала насчет этой «пыли». Наклонившись к Джеймсу, я поведала ему историю о волшебных свойствах «пыли», попутно удивляясь тому, насколько загорелее его руки по сравнению с моими.
– Да, теперь уже не важно, – с легкостью отмахнулась я от своей мечты. – Все равно моя лимонадная стойка поломана, и мне уже ни за что не выручить столько денег, сколько мне на это нужно.
Джеймс протянул руку через столешницу и придвинул к себе сахарницу. Потом взял пальцами щепотку кристалликов и поднял над моей головой.
Я вскинула взгляд:
– Что ты делаешь?
– Закрой глаза.
– Зачем?
– Доверься мне. Закрой глаза.
Я послушалась – и тут же услышала над собой тихий шорох. По волосам что-то легонько зашуршало, щекотно коснулось кожи головы. Нос зачесался, а по щекам как будто посыпались капли дождя, хотя щеки от этого прикосновения не намокали. Я заморгала и подняла глаза. Мое лицо было усеяно крупинками сахара.
– Что это было? – спросила я, когда Джеймс закончил и вытер руки.
– Это «Волшебная пыль памяти, придуманная Джеймсом». – Неповрежденный уголок его губ изогнулся в улыбке. – Теперь ты никогда не забудешь, как мы повстречались.
У меня округлились глаза, а его лицо вспыхнуло румянцем. Я быстро прижала ему ко рту пакет с горошком и отшатнулась.
– Я никогда тебя не забуду, – поклялась я.
За минувшие после этого годы Джеймс тоже давал мне клятвы. И что мы навеки будем вместе, вдвоем, и что никого другого между нами не возникнет. Нам обоим очень нравилось давать такие обещания. Так мы вместе выросли, став взрослыми, и поклялись так же вместе встретить старость.
Мне даже в голову не приходило желать чего-то иного, нежели той общей жизни, что мы с Джеймсом всегда себе планировали.
Глава 3
Когда я вернулась домой из родительского ресторана, Надя с Кристен были уже у меня. Кристен тут же кинулась ко мне:
– Мы открыли дверь запасными ключами. Позвонила твоя мама, сказала, что тебе, наверно, понадобится, чтобы кто-то был рядом. – Сделав паузу, она вздохнула. – Она сказала насчет «Старого козла». Мне ужасно жаль.
Я кивнула, не разжимая плотно стиснутых губ, и кинула ключи и сумочку на тумбу в прихожей.
Подруга проследила за мной внимательным взглядом.
– С тобой точно все в порядке?
Я лишь пожала плечами. Отъехав от «Козла», я некоторое время просто бесцельно кружила по городу, все думая о родительском ресторане, и наконец вспомнила о Джеймсе. Тогда я, вместо того чтобы отправиться домой, поехала на кладбище и пришла к его могиле. Погребли Джеймса возле памятника семейства Донато, рядом с его отцом, Эдгаром Донато, который умер от рака легких меньше года назад. На плоской гранитной плите, отмечавшей место захоронения, было выведено: «Джеймс Карлине Донато». Ниже шли дата рождения и дата смерти. Томас и Клэр не знали точную дату его гибели, однако коронер определил ее как от двух до пяти дней после отъезда Джеймса. Поэтому они остановились в итоге на 20 мая. Дескать, круглая дата.
Не меньше часа я лежала на влажной траве, прижавшись щекой к его надгробию, и вспоминала дни, предшествующие его отъезду. Он упрямо рвался тогда в Мексику. Мол, именно ему следовало туда ехать, а не Томасу. Мне же очень не хотелось, чтобы он уезжал. На носу была наша свадьба. Нам еще столько всего предстояло продумать и подготовить. Но Джеймс словами и поцелуями сумел как-то убедить меня, что не задержится в Мексике надолго. И что, вернувшись, он уйдет из «Донато Энтерпрайзес» и посвятит себя искусству. Живопись была его истинной страстью. Довольно скоро он меня убедил, и я сменила гнев на милость. Теперь, задним числом, я сознавала, что должна была тогда с таким же упрямством, как и он, настоять на том, чтобы Джеймс остался дома. Тогда бы он не погиб. Мы были бы уже женаты и проводили свой медовый месяц на острове Сент-Барт на Карибах.
Потом я мысленно перенеслась в те дни, когда Джеймса объявили без вести пропавшим. Я тогда приехала к Клэр, надеясь побыть рядом с человеком, так же горько, как и я, сокрушающемся об исчезновении Джеймса. Как я не сообразила сразу, что жду от нее слишком многого! Клэр больше интересовали уже разосланные родственникам и друзьям свадебные приглашения, нежели возможность того, что самые худшие наши опасения вдруг окажутся правдой. Она попросила меня позвонить гостям и предупредить, что свадьба может и не состояться.
Побледнев, я уставилась на Клэр, сидевшую на диване напротив меня в парадной гостиной семейства Донато. Еще никто не пытался заставить меня думать о том, чтобы поставить крест на Джеймсе и на нашем совместном будущем. Шелковая обивка дивана даже сквозь юбку вдруг показалась ледяной и жесткой. Современная обстановка комнаты, видимо, была закуплена через их семейное предприятие, занимавшееся продажей мебели – то самое «Донато Энтерпрайзес». Все до единого предметы были острыми и угловатыми, как и лицо самой Клэр. Ни там, ни тут не было и намека на какую-то мягкость.
