Право первой ночи - Красавина Екатерина (читаемые книги читать .txt) 📗
Музыка звучит нестройно, как разлаженное пианино. Но от Ники — глаз не оторвать. Она всегда была удивительно пластична. В детстве ходила в хореографический кружок и мечтала стать балериной. Мечта развеялась, как пепел потухшего костра, но кошачья грация осталась. Я любуюсь Никой.
— Как она красиво танцует! — вырывается у меня.
Камбала кривит рот. Она недовольна тем, что ее муж или не муж танцует не с ней, а с другой девушкой. Досада и раздражение так и написаны на ее лице. Вблизи видно, что она уже немолода. Просто умело наложенный макияж скрывает истинный возраст. Я неожиданно думаю о том, что большинство людей настолько скучны и неинтересны, что их мелкие чувства и страстишки так и выпирают наружу. Им даже не хватает ума и такта скрывать их.
Ника с Алексеем Николаевичем возвращаются к нашему столику.
— Вы отлично танцуете, — рассыпается в комплиментах сибирский коммерсант.
Камбалу перекашивает от злобы. А мне безумно смешно.
Алексей Николаевич наливает вино в бокалы и продолжает потчевать нас рассказом о своей жизни:
— Я никогда не думал, что буду жить и работать в таких условиях. Ведь я коренной москвич. Закончил французскую спецшколу. — Вот откуда у него сведения о богах и богинях, мелькнуло в моей голове — … Но после того, как умер мой брат-близнец…
Внезапно у меня сдавило грудную клетку и стало трудно дышать. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Но на это никто не обратил никакого внимания. Ника задумчиво водила пальцем по пустому бокалу. Камбала пожирала взглядом своего спутника. А коммерсант из Нового Уренгоя был слишком поглощен собой и своим рассказом.
Брат-близнец — отдавалось эхом в голове. Брат-близнец. Моя сестра-близнец тоже умерла. Моя сестра… Но кто моя мать? Та, с которой я прожила всю жизнь, или Наталья Родионовна? Кто? И как это узнать? И тут мне в голову пришла одна мысль. Я поняла, что мне надо сделать, чтобы сорвать последний покров с нашей семейной тайны.
— Вы твердо решили попробовать разговорить Викентьева?
Губарев сидел с Витькой в кабинете и пил горячий чай. Как рекомендуют диетологи. В жару — чай. Якобы он утоляет жажду лучше всяких прохладительных напитков. Они и решили испытать полезный совет на себе.
— Я иду на ощупь. Наобум. Как будто бросаю шарик в казино: выпадет — не выпадет. Повезет — не повезет.
— Удачи! Раз вы считаете, что здесь есть какая-то тайна…
— Считаю. Потому и иду к Викентьеву. Вопрос: почему парализовало Наталью Родионовну — не дает мне покоя. Вить, у тебя нет йода? — Майор провел пальцем по подбородку. — Брился утром и нечаянно порезался.
— Откуда? Зайдите в любую аптеку и купите. Он копейки стоит.
Но Губарев только махнул рукой:
— Когда мне ходить?
— Ну как, пить уже не хочется?
— Какое там! Внутри все так и горит! Может, эти специалисты чего-то перепутали. Жажда как была, так и есть. Никуда не делась.
— Письмо протеста надо написать! Чтобы народу своими советами мозги не пудрили.
— У тебя время есть, ты и пиши. А я — человек занятой. Мне письма строчить некогда.
— Намек понял! Я тунеядец и бездельник, который сидит и плюет в потолок. От нечего делать.
— Ладно, Вить, поехал я.
— На работу потом заедете?
— Я позвоню.
На этот раз Викентьев встретил Губарева явно недоброжелательно. Если в первый раз он сдерживал свои чувства и эмоции, то сейчас в его голосе звучало ничем не прикрытое раздражение.
— В принципе я сказал вам все, что знал насчет Анжелы. Добавить к сказанному мне нечего.
— Я хотел поговорить с вами не об Анжеле… — начал Губарев.
Он пришел один, без Вити, потому что этот разговор лучше вести тет-а-тет. Ему нужно было, чтобы Викентьев раскрылся. Но захочет ли он это сделать? Он может замкнуться, и тогда важное звено в расследовании будет упущено.
Викентьев поднял вверх брови.
— Я слушаю вас.
— Я хотел поговорить с вами о покойной жене. Президент «Алрота» раздраженно мотнул головой.
— Вы думаете, мне легко говорить об этом? Сначала дочь, потом жена…
— Но это необходимо.
Викентьев хотел сказать что-то резкое, но сдержался.
— Да… — И он стал легонько барабанить пальцами по столу.
Дело в том, что у меня сложилось мнение, что болезнь вашей жены была чем-то спровоцирована. К такому выводу я пришел во время беседы с Натальей Родионовной. Я понимаю, что вам нелегко говорить об этом, но данный факт может привести к раскрытию преступления, укажет на то, кто убийца вашей дочери. — Викентьев его внимательно слушал. — Ваша семейная тайна нигде не будет фигурировать. Все останется между нами. Мне просто необходимо знать эту информацию и использовать ее в интересах следствия.
Было видно, что Викентьев колеблется. Он словно решал про себя сложную задачу: говорить или не говорить. Наконец он кивнул головой:
— Хорошо. Но предупреждаю вас: все сказанное не должно выйти за пределы этого кабинета. Это достаточно неприятная история. Тем более учитывая, что те, кого она касается, уже мертвы… Не хотелось бы безосновательно ворошить прошлое. Но раз это нужно для следствия, для того чтобы найти убийцу моей дочери… — Вячеслав Александрович замолчал. Потом встал и направился к стеллажу, стоявшему у стены. Толстые черные папки, книги по экономике и бизнесу. Он раскрыл дверцу бокового шкафчика и достал оттуда бутылку коньяка и хрустальную рюмку.
— Извините, но я… мне будет трудно говорить об этом. Вам налить? — кивнул он на бутылку коньяка.
— Спасибо. Если немножко…
Губарев понимал, что он должен был отказаться. Он находится при исполнении служебных обязанностей, ему не положено. Но майор вспомнил совет своей старой знакомой, психолога Марины Никандровны. Она как-то учила его располагать к себе людей. Ему нужно было это умение, психологические трюки, навыки, чтобы вытягивать из своих собеседников максимум полезной информации. Нужной для дела. Так вот, Марина Никандровна говорила, что лучший способ расположить к себе человека — настроиться на одну волну с ним, вжиться в него, стать двойником. Для этого необходимо копировать жесты, манеры, линию поведения. Совместным «питием» с Викентьевым Губарев как бы подключался к его энерго-информационному полю, становился «своим». Впрочем, научные термины Марины Никандровны вылетели из головы майора. Он помнил только суть этого метода: копируй своего визави, как обезьяна. И все получится.
Вкус коньяка был потрясающим. С легкой ореховой горчинкой.
Викентьев выпил рюмку залпом и налил себе вторую.
— Наташу… Наталью Родионовну, — поправился он, — парализовало из-за одного письма. — Внезапно он закашлялся. — Простите. Это письмо она получила по почте. — Вячеслав Александрович замолчал. — Господи, кто только его прислал! Убил бы того человека собственными руками. Из-за него вся наша жизнь пошла кувырком. Внешне все было нормально: я приходил на работу, руководил людьми, а в душе… в душе у меня была пустота и чернота. Так же, как и у Наташи… Из-за этого она и слегла.
— А что было в том письме?
— А то. — Викентьев резко перегнулся к нему через стол. — Там было написано, что Анжела — не родная наша дочь. Что двадцать лет назад в роддоме подменили младенцев. И нам подкинули Анжелу. Чужого ребенка.
Сердце майора екнуло: вот оно! Та самая правда, ради которой он и приехал сюда. Чутье не подвело его и на этот раз!
— Но почему вы поверили письму? Ведь это могла быть и клевета! У вас наверняка много врагов и завистников, как у каждого успешного бизнесмена. Вам могли подкинуть это письмо специально, чтобы выбить вас из колеи, лишить душевного равновесия. Вы не допускаете такого поворота событий?
Викентьев устало махнул рукой.
— Почему-то мы сразу поверили этому. Потому что… Анжела не была похожа ни на кого из нас. Ни на меня, ни на Наташу. Если бы я не был уверен в своей жене, я бы давно подумал самое худшее. Ну вы меня понимаете… Как мужчина. Но я знал Наташу… И по характеру Анжела всегда была нам чужой. Мы решили, что это правда. — Последние слова президент «Алрота» произнес шепотом. — И после этого начался наш кошмар. Я ходил сам не свой, Наташу парализовало.
