Черный лед - Стюарт Энн (первая книга .TXT) 📗
Тут Бастьен улыбнулся простой и открытой улыбкой, разорвавшей ей сердце.
— Я знаю. Сделай это для меня.
Хлоя была слишком измучена, чтобы бороться. Она просто кивнула, ожидая, пока он разожмет руки, придерживающие обернутое вокруг нее пальто.
— Я хочу поцеловать тебя, Хлоя, — тихо сказал он. — Просто поцеловать на прощание. А потом ты сможешь забыть все, что связано со мной. Стокгольмский синдром — всего только миф. Возвращайся домой и найди кого-нибудь, кого ты полюбишь.
Она не пыталась объясняться с ним. Она просто стояла там, когда он заключил ее лицо в свои ладони, твердые, теплые ладони, которые обороняли ее, убивали ради нее. Его губы нежным дуновением коснулись ее губ. Он поцеловал ее веки, ее нос, ее брови, ее щеки, по которым ползли слезы, он опять поцеловал ее рот глубоким, медленным, нежным поцелуем, сдержав все обещания, которые они никогда друг другу не давали. Это был поцелуй любви, и на мгновение Хлоя растаяла, исчезла, потерялась в совершенной красоте соединения их губ.
Он отпустил ее.
— Дыши, Хлоя, — прозвучал в последний раз его шепот. А потом он исчез. Его БМВ растворился в парижской ночи еще прежде, чем она, всплеснув руками, успела подхватить его черное кашемировое пальто, падавшее с ее плеч.
— Скажи на милость, где тебе удалось найти такого интересного молодого человека? — Ее мать подошла к ней и обвила рукой за талию. — Ты раньше всегда выбирала довольно обыкновенных бойфрендов.
Бойфренд, оцепенело подумала Хлоя. То самое слово, которое она громко выкрикнула последним и с которого начались хаос и смерть.
— Это он нашел меня, — ответила она. Ее голос звучал странно напряженно.
— Ну и отлично. — Это включился в разговор отец. — Похоже, что он сумел выручить тебя в очень опасной ситуации. Я все-таки хотел бы, чтобы он позволил мне осмотреть эту его огнестрельную рану.
— На самом деле он не ранен, — пояснила Хлоя. — Это просто бутафория, которую мы… которую он прикрепил еще раньше вечером. Фальшивая кровь и крохотное взрывное устройство, которое симулирует попадание пули.
— Хлоя, дитя мое, терпеть не могу тебя поправлять, но я больше десяти лет проработал врачом неотложки в Балтиморе и хорошо знаю, как выглядят огнестрельные раны.
— Но это не… — И тут ее мгновенно охватила тошнотворная слабость. Рана была на его левом боку. Приспособление для симуляции было укреплено на правом.
— Господи! — вскрикнула она, пытаясь вырваться из рук родителей. — Ты прав! Мы должны найти его…
— Ничего из этого не выйдет, сердечко мое. Он давно уехал. Я уверен, что он направился прямиком в госпиталь…
— Нет. Он умрет. Он хочет умереть. — В ту же секунду, как эти слова сорвались с ее губ, она осознала, что сказала правду. Бастьен хотел умереть, он, по существу, сам накликал на себя смерть еще прежде, чем она, Хлоя, встала на его пути. А теперь, когда он так удачно от нее отделался, ему уже ничто не могло помешать. — Папа, мы должны найти его!
— Мы должны успеть на самолет, Хлоя. Мы обещали.
Она ничего не могла сделать. Он уехал прочь, умчался по заледеневшей дороге, и никак нельзя было последовать за ним, и никак нельзя было его отыскать. Получит он помощь или нет, в любом случае ее это уже не могло коснуться. Он ушел из ее жизни. Ушел навсегда.
Дыши — говорил он ей всякий раз. Она сделала глубокий судорожный вдох и как можно туже стянула на себе его пальто. И молчала всю дорогу, когда родители на удивление беспрепятственно препроводили ее от заднего входа в отель в зал ожидания международных рейсов, а затем посадили на самолет.
Они летели первым классом, но Хлое было не до роскоши, и она не замечала ничего вокруг. Откинувшись на сиденье, она закрыла глаза, отказавшись снять пальто и отдать его заботливой стюардессе. Она уже не плакала, она уже вообще ничего не чувствовала. На руке у нее осталась кровь — его кровь, вдруг поняла она, настоящая, а не фальшивая. Нет, она не будет ее смывать. Это все, что у нее осталось от него.
Стокгольмский синдром, напомнила она себе. Заблуждение, или легенда, или просто она на какое-то время совершенно сошла с ума. Не важно, все это уже закончилось. Незабываемым поцелуем.
Не надо было ему этого делать. Ей, наверное, легче было бы справиться, если бы он просто ушел. Тогда бы она ничего не узнала о том, как это может быть сладко. О том, что может быть нечто за гранью безумной жажды секса, от которой вскипает кровь.
Они были на полпути над Атлантикой, когда она открыла глаза и увидела, что ее родители наблюдают за ней с одинаково тревожным выражением на лицах.
— Со мной все в порядке, — сказала она, и это было чудовищной ложью. Но ее родители согласно кивнули, ведь с их младшей дочкой почти всегда и почти все было в порядке. — Только одно…
— Да, милая? — откликнулась ее мать, и в ее голосе звучала тревога, что доказывало, что она ничуть не обманулась.
— Никогда в жизни не поеду в Стокгольм. — И она вновь закрыла глаза, отгородившись от мира.
Глава 21
Стоял апрель — теплый, влажный, исполненный новых весенних надежд. Париж был наводнен туристами. После августа апрель был здесь самым многолюдным месяцем. Но Бастьена в Париже не было, он к нему даже не приближался и не планировал приближаться еще долго.
Он лучше любого другого знал, как исчезать из виду. Он прошел лучшее в мире обучение. И как только смог вытащить из руки капельницу и выбраться из палаты в частной клинике, куда его упрятали, он, несмотря на физическую слабость, ухитрился раствориться так, что никто, даже Комитет, не сумел бы его найти.
Именно от Комитета он больше всего и скрывался. Все прочие просто хотели его убить, и такую смерть он встретил бы с невозмутимым спокойствием. Но Комитет не хотел отпускать его, и ответ «нет» во внимание не принимался. Если он не вернется, Томасон опять отдаст приказ его убить, а он не хотел чувствовать себя последним подонком, которого убивают свои. Он был слишком горд, чтобы безропотно принять такую позорную судьбу.
Он проводил время на крохотной вилле в Итальянских Альпах, ожидая, когда затянется рана. Попавшая в него пуля задела печень, и какое-то время исход был неизвестен, особенно потому, что нашли его далеко не сразу — он потерял сознание, доехав на своем БМВ до заднего двора заброшенного дома. Его нашли, нашли и Морин, но для нее было уже слишком поздно.
Но Комитет не был готов потерять то, во что были вложены такие крупные капиталы, и его дважды с большим трудом возвращали к жизни. Ему не собирались позволить умереть, и он прекратил сопротивление, предоставив им колдовать над ним до тех пор, пока не ощутил, что уже может справляться с болью без их таблеток. Таблеток, которые снимали боль, таблеток, которые держали его в повиновении, таблеток, которые убеждали его делать все, чего от него требовали. Он не нуждался в их таблетках.
За дверями его палаты круглые сутки дежурила охрана. Время от времени он приходил в себя достаточно, чтобы заметить охранников, хотя понятия не имел, что они там делали — защищали его или, наоборот, следили, чтобы он не сбежал. Никто из Комитета не показывался, да он и не ожидал, что Гарри Томасон явится собственной персоной и предъявит ему ультиматум. Он ждал, когда сможет пройти самостоятельно хотя бы несколько шагов, практиковался, когда поблизости не было медсестер, а потом выдернул из руки капельницу, нокаутировал охранника, снял с него одежду и растворился в ночи.
Сначала Итальянские Альпы, затем Венеция, город, который он изучил так же подробно, как большинство людей изучили свое собственное жилье. Никому не под силу отыскать его в путанице кривых улочек и перекрестков Венеции, и он мог бы затеряться здесь навсегда, если бы хотел.
Но он этого не хотел. Ему было тревожно, он выздоравливал медленнее, чем выздоравливал бы на его месте обычный человек, и нервы его были опасно напряжены, слишком напряжены. Он оставил позади очередной кусок жизни, как делал до того много раз. Годы скитаний с матерью и тетей Сесиль, годы самодовольного себялюбия, когда он переходил от женщины к женщине, используя их и бросая навсегда. А затем страшные годы, нескончаемая вечность, когда его нанял и им управлял Комитет, который считал, что цель оправдывает средства, какими бы чудовищными они ни были.
