После любви - Платова Виктория (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Большим, большим специалистом.
Где-то совсем рядом – бело-синяя Эс-Суэйра, волны, ветер, воздушные змеи, футбол в свете прожекторов (я до сих пор не внесла в кроссворд слова «футбол» и «серфинг»), но Доминик – не олицетворение Эс-Суэйры. И никогда не был ее олицетворением – даже в лучшие времена. Даже во времена, когда я была свободной и не знала ни о существовании Алекса Гринблата, ни о существовании бедолаги Фрэнки.
За то недолгое время, что мы не виделись, толстяк осунулся и заметно похудел. Но не стал от этого лучше, совсем напротив: дряблая кожа складками висит на щеках (складки не в состоянии скрыть даже отросшая щетина), рот выгнулся подковой, глаза впали. Доминик явился на свидание в своей излюбленной гавайской рубахе две пуговицы оторваны и слава богу, что догадался не напяливать бейсболку.
От Доминика прет козлом гораздо больше, чем когда-либо.
– Ну у тебя и видок! – говорю я вместо приветствия.
Доминик пытается улыбнуться – ничего хорошего из этого не выходит. Нижние концы подковы лишь слегка разошлись и снова встали на место, складки на щеках дрогнули, глаза увлажнились. Неужели он сейчас расплачется?
– Не нужно, Доминик. Пожалуйста.
– Как ты, Сашa?
– Меня обвиняют в убийстве, разве ты не знаешь? А в остальном – все в порядке. Лучше расскажи мне про себя. Как отель?
– Отель? Что может случиться с отелем?
– Кондиционеры работают?
– Кондиционеры? А, да…
Доминик вынимает из кармана огромный и не слишком чистый носовой платок. Только бы не стал прикладывать его к глазам! – я сама готова расплакаться. Нет, все обошлось, платок понадобился для того, чтобы промокнуть вспотевшие лоб и шею.
– Много народу приехало?
– Нет. Никто пока не приехал.
– Фатиме, наверное, тяжело, бедняжке. Сразу столько работы на нее навалилось.
– Она не жалуется. Когда ты вернешься…
– Вряд ли я вернусь, Доминик. Вряд ли это случится скоро.
Черт возьми! Я не собиралась обсуждать с впечатлительным толстяком свое положение, неожиданный визит с самого начала тяготил меня, что нового может сказать Доминик чем он может меня поддержать?
Доминик переживает. Страдает. Выглядит беспомощным. как младенец, только что оторванный от груди. Немудрено – многое, очень многое в отеле делалось под моим присмотром, старенький автобус тоже висел на моей шее, и поездки в аэропорт за туристами, и поездки на рынок за продуктами, и пожарная безопасность.
– Не говори так, Сашa!..
– Мы оба это знаем.
Доминик знает даже больше, чем знаю я. Уж слишком похоронная у него физиономия. С такой физиономией провожают в последний путь любимую собаку породы золотистый ретривер. Или выслушивают от врача дежурное: «Вашей жене (теще, свояченице) осталось не больше двух недель, говорю вам это, как близкому родственнику. Все, что мы можем, – облегчить ее страдания обезболивающими средствами Но шансов никаких. Никаких».
– У меня нет шансов выбраться отсюда? – Я надеюсь на чудо. Надеюсь на то, что Доминик знает ответ, который бы меня устроил. Просто потому, что надеяться больше не на что. Никто не придет и не спасет меня, в самый ответственный момент бог из машины не появится.
– Еще ничего не известно, Сашa. Недоразумение может разрешиться в любой момент. Я говорил, я объяснял… Я думал и сейчас думаю… что обвинение несправедливо.
«Недоразумение» – Доминик имеет в виду убийство. Есть еще один, не менее обтекаемый вариант: неприятности с Фрэнки. Лучше не озвучивать то, что может вызвать в памяти огромную лужу крови под черной рубашкой Франсуа Пеллетье.
– Спасибо, Доминик.
– Я верю, что ты невиновна.
– Спасибо, Доминик.
– Я сделаю все, чтобы это доказать.
– Спасибо, Доминик.
– Я… Я обязательно что-нибудь придумаю…
Придумки Доминика, ха-ха. Что может придумать трусливый жирдяй, даже сейчас нервно косящий на наблюдающего за нашим свиданием полицейского. Поджечь участок? Взорвать камеру? Вызволить меня силой?..
– Для начала пришей пуговицы на рубашке. Или попроси, чтобы Фатима пришила их.
– О чем ты? – Доминик растерянно хлопает ресницами, почему раньше я не замечала, что у него такие длинные ресницы?
Коровьи. Нет – воловьи.
– О чем? О твоей рубашке. Как там близнецы? Джамиль и Джамаль?
– Джамиль разбил нос, а Джамаль разбил локоть.
– А Наби?
– У Наби вскрылся фурункул на правой руке.
– Кто же теперь готовит?
– Это не мешает ему готовить. Я купил четыре новых доски для серфинга.
– Ты снова будешь рисовать?
– Не знаю… Подожду, пока ты вернешься. И мы вместе решим…
– Вряд ли это случится скоро. Я не слишком тебя подвела?
– Подвела? Почему ты должна была меня подвести?
– Ты давал приют женщине, незаконно находящейся на территории Королевства Марокко. Это могло обернуться для тебя неприятностями.
– Пустяки.
– Я сказала, что ты ничего не знал. Можешь сказать то же самое.
– Пустяки, Сашa. Все в порядке. Не стоит переживать.
– Хорошо… Там, в шкафу, в жестяной коробке, мои фотографии. Пусть они побудут у тебя. И машинка. Portative. И сумка с вещами, их не так много. И…
Голос мой срывается. Пятнадцать минут – слишком маленький срок. Пятнадцать минут – ничто по сравнению с тремя годами, которые я провела рядом с Домиником. И за все три года я не нашла для него ни одного теплого – по-настоящему теплого – слова. А ведь я нежно привязана к Доминику. Так какого же черта?..
– Пять минут! – гортанный голос охранника неумолим. Для пущей убедительности он показывает растопыренную пятерню. – У вас осталось пять минут.
…так какого же черта?! Доминик – единственное, что у меня есть.
Жирдяй. Трусишка, на дух не переносящий исламских фундаменталистов, русской мафии, глобального потепления, поломок кондиционера, приливов, отливов, электромагнитных излучений от мобильников и микроволновок. Гипотетическая жертва лифта-убийцы и вора-карманника. Художник, которому не хватило смелости стать знаменитым. Владелец отеля, которому не хватило упорства прибавить к двум гостиничным звездам хотя бы еще одну. Романтик, лысеющий со лба. Потный, неуклюжий, вечно небритый, не внесенный в кроссворд Доминик -
единственное, что у меня есть.
В целом мире.
– Я не совершала убийства, Доминик.
– Я знаю.
– Ты веришь мне?
– Я верю.
– Меня просто подставили… Я не выживу здесь, Доминик.
– Я… Я вытащу тебя отсюда. Чего бы мне это ни стоило. Обещаю. Ты веришь мне?
– Я верю.
Скулы Доминика обостряются – или я просто перестала замечать складки кожи на щеках? И оторванные пуговицы на рубашке, и скрытый щетиной второй подбородок.
– Я очень люблю тебя, Сашa. И я тебя не оставлю.
– Ты знаешь Ясина? Парня, который торгует рыбой на пристани, рядом с рыбным рынком?
– Нет.
– Черт…
– Я найду его. Не думаю, что это сложно. Что должен сделать я? Что должен сделать он?..
Я и сама не знаю, что должен сделать Ясин. Мысль о Ясине посещала меня и раньше, но ни во что не оформлялась. Разве что в надпись на стене: буквы, из которых сложено его имя, примыкают к буквам, из которых сложены имена Хакима и Хасана. В моем кроссворде Ясин выглядит инородным телом – только теперь, когда до окончания свидания остались считанные минуты и нервы мои напряжены до предела, – только теперь я начинаю понимать почему.
Вещи и люди, которыми забита стена в моей камере, – безусловны, одномерны, процарапаны одной линией. Даже покойный Фрэнки. Даже Алекс Гринблат, Спаситель мира и знаменитый галерист. Ясин – другое дело. Ясин оперирует символами, которые сам же и создает при помощи рыб, вытащенных из океана. Его дурной глаз видит не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто внутри: в толще воды, в глубине рыбьего брюха. Ни одна вещь, которую я приняла из его рук, не была случайной. Ни бусина (темная, с зеленоватыми прожилками, так похожая по цвету на чертовски красивые глаза Алекса), ни ключ, открывший мне дверь к ночи со Спасителем мира, ни курительная трубка – до нее дело еще не дошло, но когда-нибудь придет и ее час.
