После любви - Платова Виктория (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

– Поделитесь.

– Я испытал жгучее желание заполучить эти проклятые доски. И выложить за них любые деньги. Я на секунду стал тем самым идиотом, кретином и недоумком из большинства…

– Большинства, которым манипулирует меньшинство, которым манипулируете вы?

– Именно. К счастью, наваждение длилось недолго. А потом я стал анализировать… Что так меня возбудило? Доски для серфинга, которые расписывает какой-то неудачник из Марокко? Нет. Их художественная ценность? Опять же – нет. Понятие художественной ценности – субъективно. Настолько, что ее вообще можно сбросить со счетов.

– Неужели все так просто?

– Сложно лишь с документами эпохи, взывающими к чувству сострадания. К чувству праведного гнева. Кино– и фотосвидетельствами, которые фигурировали на Нюрнбергском процессе, к примеру. Лампы, обтянутые человеческой кожей, были чудо как хороши. Прикладная деталь интерьера, прекрасное исполнение. Но назвать их произведениями искусства язык не повернется, не так ли ? Сколько бы лет ни прошло. Тут нравственные законы вступают в противоречие с ценностными характеристиками… Ни один антиквар не продаст вам такую лампу. Ни в одной цивилизованной европейской стране… А если продаст – никогда не признается, из какого материала она была сделана.

По моей спине бегут мурашки, а во рту стоит такая сушь, что ее не залила бы и целая упаковка минеральной воды из лавчонки Джумы.

– Вам нехорошо? – участливо спрашивает Алекс. – Упоминание о лампах – не самое удачное, согласен. А можно еще съездить на Тибет, там бойко торгуют чашами из человеческих черепов, оправленных в серебро. Это впечатляет гораздо меньше, да и черепа не европейские. Следовательно, праведный христианский гнев по поводу несовершенства и жестокости мира несколько ослабляется. Слава богу, я стараюсь не иметь дела с тем, что может поколебать покой среднестатистического индивидуума. Все в рамках дозволенного, даже папа римский благословил бы мои изыскания.

– Вы собираетесь на аудиенцию?

– Ха-ха! Я отправлюсь к нему, только если решу приобрести его знаменитый папамобиль. Забавная колымага.

– А зачем вам эта колымага? Будете катать девиц?

– Продам с аукциона.

– И найдутся безумцы, которые купят?

– Находятся ведь безумцы, которые на корню сметают нижнее белье кинозвезд. Находятся ведь безумцы, которые поклоняются какому-нибудь «Черному квадрату» так, как будто это икона, как будто это – терновый венец самого Иисуса. Находятся ведь безумцы, почитающие гнусного пиарщика Дали гением. Находятся ведь безумцы, уверенные в том, что Энди Уорхол – лучшее изобретение человечества после изобретения пороха. Не вздумайте возражать мне…

Алекс предостерегающе поднимает руку и скалит зубы – совершенно по-волчьи, ощущение такое, что мы вместе несемся на флажки. Перечить ему сейчас означало бы подставить под удар собственное горло: Алекс перегрызет его, не задумываясь.

– Я и не собиралась вам возражать…

– Еще бы!.. Но мы, кажется, несколько отклонились от темы… О чем я говорил?

– О возбуждении. Что-то вас сильно возбудило.

– А-а! Все дело в вашем письме, в вашем взгляде, в умении увидеть тенденцию. В умении сформулировать концепцию. Концепция – вот что важно. Философское осмысление материала. Поданное живо и занимательно. Немного шлифовки – и ваше письмо способно стать проспектом, предваряющим выставку.

– Ни одной доски не сохранилось, – напоминаю я Алексу. – Значит, и выставке не бывать.

– Не важно. Не будет этой выставки – будут другие. У меня есть несколько художников, ожидающих выхода на рынок. Я познакомлю вас с ними, занятные ребята. Способные в будущем принести немалые деньги.

– Кому?

– Скажем… – Алекс выдерживает паузу, – заинтересованным в их раскрутке лицам. Внакладе не останется никто, поверьте.

– Все это очень мило, Алекс. Но проблема в том, что современное искусство меня не привлекает. Я не искусствовед и не могу судить…

– Специальных знаний от вас никто не требует. Только оригинальность мышления и бесстрашие. Качества, которыми вы, несомненно, обладаете.

– Бесстрашие? Хм-м… Вы мне льстите, Алекс.

– Бесстрашие, я настаиваю на этом. Бесстрашие в открытии нового. Не плестись в хвосте моды, но самому формировать ее. Так было с заброшенными фабриками в не самых престижных районах нескольких крупнейших мегаполисов – по обе стороны океана. Стоило только одной из звезд… не буду говорить – кому именно… Так вот, стоило только одной из звезд купить фабрику и обустроить ее под жилище, как за ней потянулись другие. Это стало модным.

– И цены на промышленную недвижимость резко поползли вверх?

– Они взметнулись до небес, дорогая моя! Таких примеров тысячи. Все в мире покупается и продается. Гнев – помните, мы говорили о гневе… Гнев, нетерпимость, толерантность, даже такое недоразумение, как гражданская позиция, все это имеет собственную цену. Я уже не говорю о вещах попроще – идеи, направления, тенденции. Важно застолбить место в начале цепочки.

– Вы знаете как?

– Знаю. И могу научить вас. Если вы захотите. А вы – захотите. Вы – любознательная маленькая умница.

– С чего бы это Алексу Гринблату заниматься филантропией?

– О филантропии речи не идет, поверьте. Я предлагаю вам стать членом команды. С определенным набором прав и обязанностей. С определенным объемом работы, который будет оплачиваться.

– Насколько хорошо?

Алекс по-иезуитски втянул меня в игру, от которой я уже не в силах отказаться.

– Настолько, насколько выполненная вами работа меня устроит. Вы русская, а это еще один плюс.

– Вы питаете слабость к русским?

– С некоторых пор.

– А если точнее?

– С тех самых пор, как у русских появились шальные деньги. И жажда их потратить. Вы знаете соотечественников изнутри, и вместе мы сможем облегчить их карманы. К обоюдному удовольствию сторон. По рукам?

Происходящее кажется мне дурным сном. Одним из снов Ясина – может быть, это и есть сон Ясина, в пользу этой версии говорит тень, которую отбрасывает тело Спасителя мира: неестественно огромная, черная, глухая – она уже съела мои колени, грудь и живот, и теперь подбирается к подбородку: пройдет совсем немного времени, и я буду сожрана Алексом окончательно. В пользу этой версии говорит бледный светильник на полу. До сих пор я не имела ничего против материала, из которого он был сделан: верблюжья кожа или кожа какого-то другого животного, геометрические разводы хной; а если это – человеческая кожа, а геометрические разводы – татуировки, нанесенные на нее при жизни? Черный квадрат балкона, мой собственный череп – раскалывающийся, оправленный в серебро, какова его реальная стоимость и насколько ее можно сбить, торгуясь с владельцем antiquaire 12 из Тибета? Потолок в комнате куда-то подевался, мой взгляд встречает пустоту, потолок – где-то там, за пустотой, не хватает только железных ферм и перекрытий, чтобы сходство с фабричным цехом было полным. Фабрика, обустроенная под жилище и набитая поделками Дали и Уорхола, фамилию звезды, прикупившую промышленную недвижимость, можно уточнить в справочнике. Или в одном из каталогов журнала «Форбс».

Если бы это был сон Ясина – я бы увидела кошку.

Но это не сон Ясина – это реальность Алекса Гринблата. Реальность, от которой слегка подташнивает.

– Так по рукам? Вы не ответили, Сашa.

«По рукам» – Алекс понимает слова слишком буквально. Или предугадывает мои собственные тайные желания: его пальцы находят мои и крепко сжимают их. Прикосновение длится, длится, длится – ровно столько, сколько я мечтала о нем.

– У вас есть кошка?

– Кошка? Вы очаровательны, Сашa! Нет, у меня нет кошки. Я в постоянных разъездах, и не в моих правилах обрекать животных на страдания и одиночество. Я бы не взял ответственность за кошку…

Все Спасители мира таковы: решая глобальные проблемы, они с блеском уходят от проблем совсем уж незначительных. Мир важнее кошки. И важнее одного, отдельно взятого человека.