Ложные надежды (СИ) - "Нельма" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Не опустится так низко и не зайдёт так далеко, чтобы пить после меня.
А он подносит её ко рту и делает глоток. Всего один маленький глоток, судя по быстрому движению кадыка. И не шевелится, просто держит край кружки плотно прижатым к нижней губе и смотрит на меня. Долго и упрямо смотрит.
И мне хочется рявкнуть, какого хрена он так смотрит на меня. Но сначала бы не помешало понять: какого хрена я так смотрю на него?
— Почему в сети о тебе нет никакой информации? — спрашиваю хрипло и нервно облизываю зудящие губы, ёрзаю на стуле, неосознанно пытаясь отодвинуться как можно дальше от него.
Зайцев опускает руку и кружка жалобно звякает от удара, но хотя бы не трескается. Мыльный пузырь напряжённой тишины лопается как-то незаметно, и мне нравится думать, будто ничего и не было. Так, игра воображения после нескольких особенно изнурительных дней.
— Ты просто неправильно искала, — усмехается он и трёт пальцами переносицу, прикрывая глаза. Складывается ощущение, что бодрствовать по ночам ему тоже не впервой, но на лице его всё равно проступают тёмные тени усталости, отогнать которые не под силу ни кофеину, ни доведённому почти до совершенства владению собственной мимикой. — Я учился и начинал работать в компании под своей старой фамилией.
— Почему?
— Потому что всеми делами здесь заправлял мой дед, а он считал, что я не заслуживаю носить их фамилию, быть частью этой семьи и уж тем более заниматься созданным им бизнесом, — улавливаю слабую вибрацию в его тихом голосе, волнами жара прокатывающуюся по воздуху и пускающую мелкую рябь по тёмной кофейной глади. Его внутренняя ярость выращена и выкормлена с таким усердием, что даже сидя в прочной клетке самообладания вызывает трепет и ужас. — Пять лет назад он умер, компания отошла отцу и только тогда я стал Войцеховским.
— Какой в этом был смысл, если в итоге компания всё равно достанется тебе? Или у твоего деда есть другие потенциальные наследники?
— Его это не волновало. Главной его задачей было не допустить, чтобы какой-то мелкий паразит прицепился к его семье, пробрался внутрь и методично, исподтишка уничтожил их всех, — цедит он и внимательно разглядывает свои крепко сцепленные ладони. Вместе с ним жду, когда же подрагивающие от напряжения в мышцах пальцы сожмутся в кулак, но этого не случается: Кирилл выдыхает, расслабляется и кривит губы в нездоровой усмешке.
Из коридора доносится шорох и тихий скрип прогибающихся под чьими-то ногами паркетных дощечек. И я понимаю, что категорически опаздываю, еле успеваю ухватиться за кончик нити, стремительно исчезающей в непроходимом лабиринте вопросов, догадок и предположений. Слушаю приближающиеся к нам шаги и сама смело шагаю туда, откуда вряд ли потом получится выбраться.
— А он был прав? — спрашиваю полушёпотом и тут же встречаюсь с ним взглядом, ощущая, как могильный холод резко ударяет мне в спину.
Это Рома открыл дверь на кухню, впустив внутрь поток прохладного воздуха. Кирилл сдержанно кивает ему, ничего мне больше не говоря.
Нет необходимости. Мы оба знаем, что я уже увидела ответ на свой вопрос.
Десять лет назад.
С наступлением лета мы постоянно ездили на реку. Первые минут пятнадцать пути обычно преодолевали на велосипедах: ветер приятно обдувал уже разгорячённое с самого утра тело, плавящееся вместе с раскалившимися за пару недель жары бетонными стенами квартир и асфальтом, буквально расползающимся прямо на наших глазах. Казалось, что с каждым новым днём на дороге оставалось всё меньше участков, не испещрённых сетью паутинообразных трещин или глубокими, выгрызенными ямами, угодить в которые колесом значило бы неотвратимое падение.
Велосипеды приходилось бросать у старого, покосившегося и обросшего сорняками деревянного ограждения, которым кто-то наивно пытался отгородить проход к реке, где неизменно раз в несколько лет тонули то переборщившие со спиртным подростки, то излишне самоуверенные дети, решившие на спор доплыть до небольшого островка, манящим оазисом расположившегося между двумя берегами. Обычно, если в рюкзаках у Васи и Паши многообещающе позвякивали припасённые бутылки с пивом, а с губ не сходила довольная улыбка, стоило ожидать от них попытки повторить судьбу тех несчастных.
Через поле, предшествующее небольшому пролеску и непосредственно берегу, я всегда намеренно шла последней, отставала от шумной и веселящейся компании, улавливала только их постепенно удалявшийся звонкий смех и видневшиеся вдалеке макушки. И только уверившись, что меня не будет видно, расслаблялась и отдавалась на волю своим ощущениям.
Трава здесь была высокая, колючая: она щекотала оголённые плечи и касалась рук опушёнными колосками, переливающимися золотом под лучами палящего солнца; цеплялась шероховатыми листьями за кружево белоснежного сарафана, останавливала, выхватывала и привлекала меня к себе, уговаривала задержаться подольше; хлестала по ногам иссохшими от нехватки дождя и света стеблями, пригнувшимися к земле в ожидании подбирающейся к ним смерти.
Я шла неторопливо, прикрывала глаза от ослепляющих лучей солнца и аккуратно касалась кончиками пальцев стремящихся ввысь соцветий, мягких и податливых, рассыпающихся белыми каплями нежных лепестков. Острые стрелки листьев царапали кожу, впивались в неё тонкими иглами, оставляя после себя незаметные внешне раны, сплошь покрывавшие влажное от жары тело. И эти раны жгли, пекли, невыносимо зудели, принося с собой странно приятную боль, не отпускавшую из своих жестоких объятий ни на мгновение, до самого вечера, пока не удавалось завернуться в тонкое покрывало и заснуть.
Это становилось хорошей традицией — с самого утра искать для себя хоть какое-то утешение, способ сбежать от постоянной тревоги, тонкими и упругими стеблями вьюнка оплетавшей все внутренности. Эта тревога разрослась по всему телу, проросла вглубь вен, обвила собой рвано вздымающиеся от тяжёлого дыхания рёбра и там, вокруг отчего-то постоянно ноющего сердца, расцвела издевательски-прекрасными белоснежными цветами.
— Машка, чего ты тут застряла? Мы тебя уже потеряли! — Вася вышел мне навстречу и, не особенно церемонясь, подхватил и закинул себе на плечо, бодро зашагав в сторону остальных ребят.
— Пусти, неудобно, — вяло отбрыкивалась я, на самом деле боясь дёрнуться слишком резко и просто упасть, ещё и утащить его вслед за собой. Для меня не было секретом, что делает он это исключительно по просьбе Ксюши: по мере того, как я впадала в необъяснимую меланхолию и стремилась закрыться от всего мира, чтобы попытаться разобраться в самой себе, она, напротив, всеми силами хотела растормошить меня, стараясь ни на секунду не оставлять одну и не выпускать из виду.
Несмотря на скромную комплекцию, Вася дотащил меня до реки и почти не запыхался, картинно опустил перед Ксюшей и отвесил ей шуточный реверанс.
— Ваша сестра подана, мадмуазель.
— Я знала, что всегда могу на вас положиться, мой верный рыцарь! — с картинным придыханием воскликнула Ксюша и довольно улыбнулась, кинув быстрый взгляд в сторону. Там, прислонившись спиной к дереву и скрестив руки на груди стоял хмурый Паша, скривившийся в гримасе злости и отвращения, а чуть поодаль от него — Кирилл, смотрящий на меня так пристально, что вмиг стало не по себе.
Я молча отошла к ближайшему вытоптанному участку травы, осторожно присела на него и принялась нервно расправлять подол сарафана и поправлять широкие лямки, всё равно постоянно стремящиеся сползти вниз по плечам. Мне постоянно было неуютно, немного противно и неприятно в собственном поразительно быстро менявшемся теле, привыкнуть к которому никак не получалось.
Ксюша искренне хотела помочь мне, с воодушевлением наряжала в свои самые красивые и лучшие вещи. Например, в этот сарафан из белого кружева, в котором она, худощавая и пока ещё немного по-детски угловатая, выглядела как прелестная лесная нимфа, решившая осчастливить обычных людей своим появлением. Расклешенная юбка взлетала и кружилась под редкими порывами идущего от реки ветра и казалась ещё одним из первых распустившихся цветков, особенно красивым и изящным на фоне ярко-жёлтых корзиночек цветущей вокруг пижмы.
