Ложные надежды (СИ) - "Нельма" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
В голове всё шумит и кружится, язык не желает помещаться в болезненно пересохшем рту, болтается в нём инородным мешающимся предметом, который так и хочется выплюнуть из себя. Последние несколько дней я беспощадно выжимаю из себя все силы: пытаюсь бодриться после того, как до рассвета пишу необходимые для аспирантуры статьи, на работе незаметно для Вики грызу таблетки кофеина и запиваю их вечно остывшим кофе, обещая своему пошатывающемуся при резких движениях телу, что это точно последний раз, а вечером как могу отвлекаю Рому разговорами, чтобы он не заметил, как предательски дрожат мои пальцы, резво скачущие по клавиатуре во время наших занятий.
Всё идёт наперекосяк, когда я на мгновение прикрываю глаза и засыпаю, утыкаясь носом в стол, прямо за спиной у заваривающего себе кофе Ромки. Помню, как он расталкивает меня и отправляет спать, игнорируя слабые попытки объяснить случившееся.
На ощупь пытаюсь найти на прикроватной тумбе телефон, чтобы посмотреть время, но запоздало понимаю, что он наверняка так и остался лежать на кухне, а будильник переехал в гостиную ещё несколько дней назад. Чертыхаясь и покачиваясь бреду по узкой кишке коридора, придерживаюсь рукой за стену и ориентируюсь только на игриво торчащий из-под двери хвост тусклого света, распластавшийся по паркетной ёлочке на полу.
Открываю дверь и слышу монотонное постукивание по клавишам, глаза режет включенная в вытяжке подсветка, как раз расположенная прямо напротив входа. Так, сощурившись, по инерции делаю несколько шагов внутрь и ударяюсь бедром о край стола, вдыхаю пропитавшийся табаком воздух.
И вспоминаю, что Рома всегда выходит покурить на балкон.
Кирилл сидит на том же самом месте, что и во время нашего последнего разговора. Неоново-голубое свечение, исходящее от экрана ноутбука, подсвечивает его сосредоточенное лицо и отражается в стёклах очков, за которыми с трудом получается рассмотреть глаза. Ясно одно: на меня он не смотрит и продолжает что-то увлечённо печатать.
Я тру глаза, не до конца понимая, что вообще происходит. Часы в духовом шкафу показывают начало пятого утра, ещё сильнее сбивая с толку, превращая странную реальность лишь в продолжение запутанного сна.
Взгляд останавливается на горке бычков в пепельнице, от которых к потолку словно до сих пор тянутся языки молочного дыма, и я вытягиваю руку вперёд, чтобы потрогать их, такие мягкие, пушистые и невесомые, сотканные из ваты, наполняющей моё тело с каждым вдохом. Но на середине пути замечаю кружку с наполовину недопитым кофе и, не задумываясь, беру её и делаю глоток.
Никотиновый туман в моём сознании развеивается мгновенно. Исчезает бесследно, а вместе с тем ясность и чёткость мыслей возвращаются, поддавшись разбудившему их громкому выстрелу, который запускают ошалевшие от непривычно горячего и горького вкуса рецепторы.
Раньше он пил кофе с сахаром.
Я медленно опускаю кружку обратно на стол, испытывая желание тут же выплюнуть отвратительную жидкость, прополоскать рот и потереть мылом губы, которые прикоснулись к тому, чего до этого касался он. Но заставляю себя быть взрослой и смело проглатываю собственную фатальную ошибку, удивляясь только тому, что до сих пор не чувствую рвотных позывов.
Кирилл наклоняет голову вбок и исподтишка наблюдает за тем, как я морщусь, пока его крепкий кофе разливается по телу горячим жжением, согревая не хуже алкоголя. Ухмыляется, снимает очки и уже открыто изучает меня: оценивающим взглядом обводит напряжённое лицо, опускается ниже, на изрядно смятые после сна офисные брюки и рубашку, которые я не нашла сил снять, а потом прищуривается, задумчиво уставившись мне на грудь.
Не могу сказать, что именно мешает мне по привычке выпустить яд, уже скопившийся в слюне мерзкой кислинкой. Может быть состояние замешательства после своего поступка, совсем не укладывающегося в шаблон того поведения, которое считаю допустимым для себя. Может быть, его обескураживающее молчание, когда давно стоило воспользоваться случаем и поставить меня на место — ведь именно этим он в той или иной степени занимается каждую нашу встречу. Может быть, обычный шок от того, что ему хватает смелости так на меня смотреть.
Так, будто я и правда больше не ребёнок.
— Ты до сих пор его носишь? — спрашивает он и кивком указывает на мою грудь. Там, зацепившись за одну из пуговиц белоснежной рубашки, выставлена на всеобщее обозрение тонкая золотая цепочка с маленьким крестиком.
Чувствую себя дурой. Так, словно меня дважды подряд застали за чем-то очень неприличным, и теперь я не знаю, огрызаться ли, отстаивая свою свободу и независимость, или смиренно молчать, ожидая заслуженное порицание и осуждение. Последний раз такое бывало со мной в выпускном классе, когда завуч застала меня обнимающейся с молодым учителем физкультуры.
— Да, ношу, — опомнившись, начинаю распутывать цепочку, дёргаю слишком сильно и резко, поэтому чуть не вырываю пуговицу, оставшуюся висеть лишь на одной хилой с виду ниточке. Прячу крестик под одеждой, ощутимо успокаиваясь только в тот момент, когда прохладный металл наконец опускается в ложбинку груди. — Я переехала сюда вовсе не для того, чтобы отречься от своего прошлого и начать жизнь с чистого листа.
— Вот как? Зачем же ты тогда сменила фамилию и даже лучшей подруге не рассказываешь о себе правду?
— Ты и сам это знаешь, — отмахиваюсь и сажусь на своё обычное место за столом, как ни в чём не бывало открываю ноутбук. Можно заняться итоговыми правками в статье, раз уж я оказалась здесь.
Всё, что угодно, лишь бы найти повод не разговаривать с ним и при этом не убегать обратно в комнату, демонстрируя собственную слабость и стремящуюся к нулю выдержку.
К тому же, следует дождаться, выскажет ли он своё негодование тем фактом, что незадолго до запланированной даты запуска программы Рома позволяет мне спокойно отсыпаться вместо наших занятий.
— Что знаю? — без тени издёвки интересуется он и отодвигает свой ноутбук в сторону, очень тонко демонстрируя настрой продолжать наш разговор.
— Что мне приходится прятаться из-за Ксюши, — неохотно признаюсь, вкладывая в собственный голос всё имеющееся хладнокровие. — Ты сам говорил о том, что она доставила здесь слишком много проблем.
— Видимо, это единственное, что ты услышала и запомнила из всего, о чём я тогда тебе говорил. И как же понимать все твои поступки, Маша? Юношеский максимализм отключил твою хвалёную рациональность?
— А как понимать, что после всех тех угроз ты сам помог мне переехать, Кирилл? — решительно закрываю ноутбук, признавая собственное поражение и смирение с тем, что мы действительно будем разговаривать. И, судя по всему, обсуждать именно те темы, которые я надеялась никогда не затрагивать, даже в собственных мыслях огибая их как опасно выпирающие провода с высоким напряжением.
И кого я обманываю: нет вообще ни одной темы, которую я по-настоящему хотела бы обсудить с ним. Мне просто как и десять лет назад не нравится оставаться с ним наедине, потому что всё, что он говорит и делает, неизменно приводит к моменту, когда я против собственной воли начинаю выворачивать наизнанку свою душу.
— Проще было держать тебя под контролем, чем гадать, что ещё ты решишь выкинуть и как мне это аукнется, — его рассуждения настолько логичны и лишены естественных человеческих эмоций, что у меня не получается разозлиться. Более того, я отчётливо понимаю, что поступила бы точно так же, и от этого меня безжалостно терзают мелкие разряды тока, болезненно бьющие прямо под рёбра.
Его рука тянется к кружке медленно, скользит и чуть извивается по гладкой поверхности стола, как вышедшая на охоту змея. Не знаю, чем меня вообще влечёт это скучное зрелище, но кажется легче вырвать себе глаза, чем оторваться от того, как пальцы ложатся на светлую глазурь и сжимаются крепко — всего на пару секунд костяшки светлеют, контрастируя с загорелой кожей.
На фоне его чёрной рубашки кружка выглядит ослепительно-белой, почти сияющей в разлившемся по кухне полумраке. Как флаг грядущего перемирия, то ли по ошибке, то ли по стечению странных обстоятельств выставленный прямо перед нами. Наверное, поэтому я до последнего уверена, что он не решится, не осмелится, не захочет касаться… вот так.
