Импульс (СИ) - "Inside" (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
И ведь правы были, горько думает Эмили.
Вновь прокручивает разговор в голове, пишет большими буквами «ХАРМОН» и рядом рисует цифру один. Вот и первый вопрос: если вспомнить все рассказы ординатора, то он и Кларк познакомились только на операции, но если слушать Сару, то троица работает вместе достаточно давно. Эмили думает, что, узнав ответ на этот вопрос, убьет двух зайцев: поставит в приоритет веру и сможет понять, что с Хармоном не так.
Двойка рождается сама собой: что произошло в день ее увольнения? В Оттаве Кларк утверждала, что ошиблась сама по себе, но кнопка вызова бригады действительно не сработала. Будь это в любой другой клинике, Эмили бы спустила ситуацию на тормозах, но в Роял Лондон Госпитал подобные механизмы проверяются чуть ли не раз в неделю. И вероятность отключения одной-единственной команды для ресепшена равна почти нулю. Почти — это потому что есть Чарли. И Оливия. Ее имя Эмили подчеркивает трижды: больше этот разговор нельзя откладывать.
На какое-то время интуиция замолкает, и Эмили сует в рот ложку фасоли. Медленно жует, пролистывает записи: Молескин хранит последовательность ее действий с середины октября.
Мотает память вместе с самыми первыми страницами ежедневника и на нужном моменте чуть было не давится: как она могла об этом забыть вообще?..
Цифра «три» витиеватая и красивая, аккуратно выведенная, почти такая же, как у Хармона, написавшего ей номер Вуда. Итак, следующий вопрос не получит ответа еще долго: зачем Кларк врет о троице обезьянок?
Четверка вытекает из этого же дня: Чарли, утаскивающий Лорейн прочь со двора. Почему он это сделал? Что вызвало такую реакцию? Что он говорил ей, почти плевал в лицо?..
Эмили не нужно думать, чтобы написать «пятерку». Сейчас, спустя много дней, она в себе уверена: показатель влажности девятой операционной был в норме. И Кларк ей верит — что-что, а рефлексию Эмили не обмануть. Если бы нейрохирург решила, что это Эмили налажала, то медсестра бы уже здесь не работала. Снова.
Поэтому она пишет «влажность» и ставит знак вопроса. В оперблоке есть камеры, возможно, не везде, но хотя бы в ближайших коридорах. И доступ к ним, опять же, у Оливии.
Для наглядности Эмили подчеркивает ее имя еще раз.
Шестой вопрос прост: кто избил Лорейн? Эмили возвращается, прыгает в тот временной промежуток, как в замедленной съемке смотрит со стороны на избитое тело: низ живота, ссадины, порезы. Били кулаками, но рваные до костей вмятины могут оставить не так много предметов. Кольца, например. Тяжелые, с камнями. Или трость, если набалдашник резной и острый. Кастет, если заточен. Не нож точно. Значит, не пытались убить, может, преподать урок? Что-то взять? О чем-то напомнить?
Замок был открыт изнутри, значит, Кларк открыла сама. Или это сделал кто-то, кто был тогда в квартире. Да кто угодно, злится Эмили. Она совсем не знает Кларк.
Сразу отметает Чарли (худой и костлявый, он вряд ли мог повалить ее на пол) и Мосса (в тот день у невролога было дежурство). И все. Варианты заканчиваются.
Эмили ставит напротив шестерки восклицательный знак и вздыхает.
Семерка раскладывается на A, B и C: после избиения Лори от Чарли Кларка нет вестей, он словно стерся из ее жизни, а от Эмили тщательно прятался; Хармон резко становится тучным и мрачным, избегает медсестру всеми способами и почти не разговаривает; Лорейн уходит к Эндрю и возвращается пьяная под утро. Стирает букву «А» — Чарли Кларк просто трус, не более. Оставляет Хармона и Мосса. Это — да. Вопросы.
Перевернутая бесконечность принимает на себя самый страшный удар.
Чарли Кларк и трое пациентов были знакомы на свадьбе Лори. Эмили высчитывает: свадьба была чуть больше двух лет назад, списки приглашенных вряд ли сохранились, если только…
Если только не в каком-нибудь компьютере. На чьей-нибудь почте. Сервере.
Ей нужен только доступ. Куда-нибудь. К кому-нибудь.
Уже сейчас понимает, что это будет просто: кто вообще подумает, что простая медсестра полезла в чужой компьютер за важными данными? Ей просто следует притвориться дурочкой-простушкой, ищущей карты. Или давить на жалость. Да что угодно, Эмили сможет, она в себе не сомневается. Но у кого могут быть подобные данные? Персональные компьютеры и кабинеты есть только у Мосса, обоих Кларков и, может быть, Гилмора.
Интересно, что стало с ноутбуком Рэя?.. Куда-то же его Мосс дел. Не себе же забрал, правильно? Хотя Эмили сразу отметает эту мысль, убивает пчелу: нет, там наверняка пароль. Да везде чертовы пароли. Нужно что-то универсальное. Она еще об этом подумает.
Эмили заваривает кофе, долго ходит по квартире туда-сюда, а потом возвращается за стол. Это ведь еще не все вопросы. Далеко не все.
Рисует девятку и пишет: «КАНАДА».
Оттаву вспомнить сложно. Наверное, потому что там слишком счастливо. Слишком ярко. Слишком не-так-как-тут. Но Эмили храбрится, заставляет себя вернуться: до звонка Чарли ничего не происходило. Ровным счетом ничего. Да, она с Лорейн, она теперь с Лорейн, но это неважно, потому что Эмили ищет не это.
Кларк сидит на кровати, вздрагивает, смотрит прямо перед собой. Выговаривает по слогам:
— Его перекосило. Каждую ночь звонил, приходил ко мне. Я знаю, что с ним, но не знаю, чем помочь.
Я знаю, что с ним.
Но не знаю, чем помочь.
Я знаю, что с ним.
Эмили вскакивает.
Кларк, конечно же, что-то знает. Больше, чем показывает. Именно поэтому десятый вопрос не требует ответа.
Она снова лжет.
*
До полуночи Эмили возится с учебой: доучивает последние страницы справочников, отрабатывает практику, проговаривая последовательность действий. За память своих рук она не переживает: практические навыки медсестры или врача просто так не забыть, но теория и бесконечная латынь в стрессовой ситуации легко вылетают из головы, уж она-то знает.
Ложится на кровать, не выключая свет, закидывает руки за голову, пялится на серый, в паутинках-трещинках, потолок, переводит взгляд на пыльных цветных журавликов, сваленных на подоконнике. Кривые, ломаные, с неправильной формой тел и крыльев, они похожи на груду скомканной бумаги.
Эмили чувствует себя одной из них, словно бы из ровного квадрата слепили некрасивую фигурку и оставили валяться в углу: выкинуть — жалко, поставить на полку — стыдно.
Наверное, сейчас было бы проще сделать вид, что все в порядке. Что вопросы не пробивают сверлами грудь, а в голове не вертится цунами из жалящих пчел. Жить дальше.
После Оттавы в ее мире будто бы не стало определенного спектра цветов. Это трудно объяснить, трудно понять, трудно представить, поэтому Эмили переносит свое воображение на яблоки.
Будто не осталось этих кисло-сладких шаров, состоящих из сока и мякоти, щиплющих губы и разъедающих эмаль.
И вроде бы без них можно выжить, прожить спокойно, заменить апельсинами, грушами или виноградом, но мысль о том, что яблок больше нет, уже пробралась в подсознание.
И от этого их хочется еще больше.
Пчела жалит мозг, и Эмили понимает, что ходить, опустив глаза, больше не получится.
Наверное, поэтому она просто их закрывает. Опускает тяжелые свинцовые веки, позволяет песку-усталости взять свое, а ночной тьме — забиться в карманы пижамы, свернуться клубком и греть через плюшевую ткань.
Засыпает почти сразу.
В старой вытертой джинсовке Лорейн сидит в ее сне, поджав под себя ноги, и курит одну за другой, по-мужски обхватив сигарету. Вся состоит из карандашных штрихов и линий, двигается рвано, с задержками, как в покадровой съемке. Расцветает под кожей, бьется под кляйновой веной, заставляет перевернуться на другой бок, скомкать одеяло.
Она такая невероятно красивая и до чертиков простая: кроме светло-синей куртки на ней больше нет одежды, а она все равно продолжает сидеть, смотреть своими снежными глазами и на кончике сигареты сжигать звезды.
Словно все в порядке.
Так и проводят ночь: смолящая Кларк и мечущаяся по постели Эмили — и утро, морозное, свежее, встречает последнюю резной изморозью на оконном стекле.
