Серые земли-2 (СИ) - Демина Карина (полная версия книги txt) 📗
— Я, как письмецо это получил, бегмя побег… к Люции, как чуял, что… на сердце прямо гудело. А там пусто… в полиции и слышать не хотели, что пропала, мол, с мамкой подалась, а беглых жен они не ищут. Нанял тут одного, пока была копейка, так он няньку отыскал, тряханул… еще одна ш — шалава… призналась, что Люцию сводне продала. Мол, хорошенькая девочка… годик подержать, а там можно и…
Бессильно упавшая рука.
И запах чужого горя… запах нельзя подделать. Тоску в глазах… и сгорбленность эту, которая прибавляет Дариушу лет. И слова… слова и вовсе подделать легче легкого, а вот запаху Лихо поверил.
— В полиции… в полиции сказали, что, конечне, заявление оне примут, да только… у них этих заявлений — дюжины две в неделю. Искать ищут, да вот найдут навряд ли. Присоветовали самому… а у меня… у меня деньги закончились.
Лихослав предложил денег.
В долг, конечно, иначе Дариуш не примет. Гордый ведь. Последний лист… и древо вот — вот сгинет… и кажется, он выпить предложил. Или Дариуш попросил… главное, коньячная горечь — именно то, в чем нуждалась беседа.
Память размыта.
Остались слова. Бутылка треклятая, разве ж Лихо сам не желал напиться? Нет, он не жаловался вовсе. На его жизнь нельзя было пожаловаться, да и те мелочи, которые портили ее, они ж ерунда, если разобраться… а вот у Дариуша горе.
Клятва сама слетела с языка.
— Ты же понимаешь, — жарко шептал Дариуш и на кровь глядел, которая обвивала Лихославово запястье кольцом. — Я о своей девочке забочусь… у нее вся жизнь впереди… а коли выплывет, что она в таком месте была, вовек не отмоется…
Кровь лилась аккурат в коньячный бокал. Куда потом исчез?
Ясно, куда.
И винить некого, кроме себя же… дурень ты, Лихо, ох и дурень… рыцарь… бестолочь, а не рыцарь.
— Тебе я верю, а больше ни к кому… знал, что не бросишь, не откажешь… найдешь мою девочку…
Что с той кровью сделали?
Зелье сварили, чтобы Лихо памяти лишился? Не благодаря ли ей, пролитой, ошейник сняли?
Как узнаешь?
Никак. Исчез старый приятель, а клятва сотворенная осталась.
— Ох и бестолочь ты, — Себастьянова тяжелая рука легла на загривок. — Вот точно… обернешься — выпорю…
Лихо бы и сам себя выпорол, вот только…
— Э нет, дорогой… я еще в своем уме. А люди, которые в своем уме пребывают, все ж волкодлаков пороть остерегаются. У них, видишь ли, зубы есть. И да… я тебя понимаю. Не спрашивай, как… хрен его знает. Может, голос крови. Может, натура моя паскудная, но понимаю… и дружка твоего мы сыщем. Если он живой еще, в чем я сильно сомневаюсь.
Себастьян поднялся и руки сплел.
— Но потом. А сейчас, Лихо, ты бы все ж постарался… нет, ты мне, безусловно, в любом обличье дорог несказанно, но с человеком, уж не обижайся, как?то да привычней. Обернись, сделай милось.
Если бы Лихо мог.
Кажется, он напрочь забыл, каково это, быть человеком.
Глава 28. О тайнах семейных
Неожиданно найденный клад сорвал похороны.
Из специального выпуска «Познаньское правды»
Евдокия сидела в ванной, прижав ноги к груди и смотрела на воду. Та лилась из раззявленной львиной пасти, разбивалась брызгами о дно ванны, а минутою позже — и о водяное тугое покрывало. Ванна, оказавшаяся глубокою, гладкой, наполнялась медленно. И горячая вода постепенно обнимала ступни Евдокии, поднималась к щиколоткам и выше…
Согревала.
Должна была бы согреть, да только Евдокию колотило, точно в ознобе.
С чего бы?
Ведь получилось же… шансов вовсе не было, а оно получилось… дошли.
Нашли.
Освободили. Почти как в сказке, только без поцелуя. Выходит, своевременный пинок имеет куда большую волшебную силу, нежели поцелуй… правда, не сказочно это.
Евдокия хихикнула.
И сама же зашлась истерическим смехом. Руку закусила, сильно, до следов на коже, чтобы смех этот в себе удержать. Не хватало еще побеспокоить… разговаривают.
О чем?
Она могла бы подслушать, но… некрасиво это.
Непорядочно.
И с каких это пор ее стала заботить порядочность? Но Евдокия сидела.
Глядела на воду.
И на ванну… удобная, хотя ж велика чересчур… и массивна… этакую из фарфора не отольешь. А если запустить отдельную линию? Под старину… добавить завитушек… и позолоты. Клиент позолоту любит. А для других оставить этакую вот сдержанность, когда линии сами за себя говорят… жаль, альбому нет, чтоб набросок составить. Хотя ж Евдокия рисует не слишком хорошо, но суть передала бы…
Она пошевелила пальцами.
Все одно знобит.
И мысли с ванн и производства, которое, как Евдокия надеялась, в ее отсутствие не встало, вновь скатились на дела нынешние. Себастьян.
И Лихо.
Ее Лихо, который исчез однажды ночью… который вовсе не заводил любовниц… который… который так и не стал человеком.
Станет ли?
Или не стоит и сомневаться. Матушка говаривала, будто бы сомнения способны погубить самое надежное дело, а тут… Евдокия стянула склянку наугад. Соль? И с запахом лаванды… И мыло. И масло. И главное, из столичной лавки все, со знакомым вензелем. Прямо лестно становится от этакой хозяйской предусмотрительности.
И не по себе.
Дверь скрипнула, отворяясь.
Лихо?
Конечно, кто еще… ее Лихо, которого обнять бы. Выплакаться… пожаловаться на все сразу, ан нет, держит что?то. То ли гордость, то ли глупость, то ли новый страх. Евдокия и стоит в ванне, в пене, кутаясь в полотенчико.
Ох и глупый вид.
— Ушел, да?
Лихо кивнул.
Действительно… не оставаться же ему сейчас. Семейное воссоединение на троих, это как?то… чересчур, что ли?
— А… тебе тоже помыться надо?
Она выбралась из ванны, и Лихо попятился. Сел… сидя, он казался еще более огромным, чем Евдокии запомнилось. И страшен… наверное, страшен. Евдокия вот страха не ощущает ни на мгновенье. Обнять бы… и погладить, по шкуре ли, по чешуе.
Сказать, как ждала этой встречи.
Только слова почему?то застревают в горле. Вот и стоит она на мокром холодном полу, прижимает к себе полотенчико. Пялится… аккурат, что деревенская девка на королевский дворец…
— Я… скучала.
Лихо вздохнул.
И лег… хвост его змеею скользнул к ванной, коснулся Евдокииных ног. Теплый он. И хвост, и сам Лихо…
— Я боялась, что не найду тебя… не успею…
Глаза остались человеческими, и это, наверное, хорошо? Если бы глаза волкодлачьи были, тогда и о шансах на возвращение думать было бы не след… а раз человеческие, то… это она сама себе придумала. И сама себе поверила.
Настолько поверила, что шагнула навстречу.
— Она была красивой… я понимаю… и я подумала, что ты… что тебе я не нужна… правда, она боялась меня, не хотела видеть там, и значит, все?таки нужна?
Он ткнулся горячим носом в ладонь, пасть приоткрыл, прихватил за пальцы.
— Прекрати, — Евдокия руку не убрала. — Все равно не напугаешь. Я тебя не боюсь… а вернемся, я тебе такой скандал закачу!
Лихослав наклонил голову.
— Думаешь, не получится? Воспитание не позволит? Так вот, дорогой мой, позволит… еще как позволит! У меня с воспитанием, между прочим, проблемы…
Шершавый язык скользнул по ладони.
— И не подлизывайся! Все одно закачу… я, между прочим, женщина. У меня, между прочим, нервы…
Она все?таки разрыдалась. Уткнулась в горячую чешуйчатую шею и разрыдалась. А что еще оставалось делать? Нервы… и женщина.
Женщина с нервами — это опасно.
Лихо тихонько поскуливал, и почему?то это лишь добавило слез.
Обеденный зал был огромен. И форму имел круглую. Потолок его подымался куполом, и оттого, что купал этот терялся во мраке, то намалеванные золотою краской звезды гляделись почти настоящими.
Луна вот повисла на цепи, покачивается, поблескивает медным боком.
И полсотни восковых свечей отражаются в этой полированной меди, точно в зеркале.
Пол наборный.
Длинный стол.
Шандалы с теми же свечами. И охота ему столько тратиться? Небось, свечи по нынешним временам недешевы… и ненаследный князь отвлекся даже, пытаясь сообразить, где это упырь вообще свечи взял. Хозяин же, к ужину сменивший один диковинный наряд на другой, не менее диковинный, из лилового атласу, приветствовал Себастьяна поклоном.
