Уж замуж невтерпеж (СИ) - Тутова Надежда "Mihoshi" (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Вечер, словно чувствуя случившееся несчастье, не радовал сиянием нарождающихся звезд. Солнце кровавым диском закатилось за горизонт. Черные тучи скрыли небо. Да и ветер все крепчал, плачем срываясь в голых ветвях садовых деревьев.
Гюлхалум суетилась у печи, притихший дед Мазиль пальцем рисовал круги на скатерти, во всем доме было тихо.
— Гюли, может вам помочь? — говорю первые пришедшие на ум слова, лишь бы нарушить тягостное молчание.
— Да нет, я и сама управлюсь. Сейчас тесто заведу, маканцев напеку и отнесу вдовице. Соседки, конечно, тоже побеспокоятся, но в таких делах подмога никогда не бывает лишней, — в голосе хозяйки слышались отголоски собственного горя: не забывшегося, а притупившегося со временем и заботами.
Мы все тяжко вздохнули, соглашаясь со словами.
— И что с ним теперь будет? — глупо такое спрашивать, да и имени того бедолаги не знаю.
— К ночи пастырь должен прийти, отпоет, как положено. А на рассвете завернут его в отрез мадаполама и свезут на погост, — ответил дед Мазиль, украдкой утирая слезу.
Опять дружно повздыхали. Не думайте, что я не сопереживаю чужому горю. Совсем не так: сердце болит и на душе тошно, только ничем помочь не могу — никакое золото мира не вернет крестьянину жизнь.
— Мам, мам, я что видел! — в кухню влетел взмыленный Танай.
— Ты где ж ходишь? — всплеснула руками Гюли, ранее уверенная, что сын почивает в своей комнате. — Али не знаешь, что в деревне случилось?
— Ну, мам, я ж не маленький! — мальчишка не хотел внять материнским наставлениям. — Там же такое деется!
— И что там деется? — спросила Гюли, скручивая меж тем в руках полотенце.
— Мы с Кишиткой под старостиными окнами спрятались, хотели попугать, чтоб не гонял нас с яблони. Мам, а ты знаешь, какие у него яблоки на том дереве уродились? Не зря он всю весну да лето над яблонькой из дальних краев хлопотал. У всех уж давно яблоки по закромам да схронам сложены, а у него в самый раз поспели!
— Танай! — грозный окрик должен был отвлечь мальчишку от описания яблочных страстей.
— Так я ж и говорю, — обиженно насупился сорванец. — Сидим, значит, под окнами, уж хотели в ставни стучать. А тут слышим — чужой кто-то пришел. Ну, мы в щель, ба — господин Жармю пожаловал. И давай расспрашивать старосту за лес да поляну заговоренную. Староста все и рассказал. А как не рассказать, ежели меч на поясе не за просто так висит, да и в руках рыбкой плещется? Только господин Жармю ушел, мы уж было решили пугать, а тут опять гости — господин Эфиан собственной персоной. О чем говорили мы и не услышали — слишком тихо было. Только староста побледнел, руками за живот схватился, да в ноги господину хлопнулся и давай лбом пол расшибать. Недолго правда, потому что господину Эфиану надоело смотреть на него, махнул он рукой и пошел прочь. А как он ушел, староста с пола подорвался, хвать свечу, лампадку в углу с образом засветил и давай молиться. Ну и лбом опять крепость пола испытывать. Да и это еще не все. Мы ж тогда с Кишиткой за господином Эфианом подорвались. Он за околицу спешил. Ну и мы туда же. Глядь, а там господин Жармю, то бишь за околицу-то уже вышел и почти к лесу подошел. Господин Эфиан за ним. Хотели и сами за ними идти, да только слышим — бежит кто-то. Мы и спрятались за стогом у Ватуты-пастуха. Едва нырнуть в сено успели, как мимо пронеслась госпожа Сирин. И туда же — за господином Жармю, а мож и за господином Эфианом. Но все одно — в лес!
Рассказал все Танай и с гордым видом посмотрел на мать: вот я какой дознатчик, а ты ругать хотела.
Всевышний, да за что? Ладно Жармю. Понятно Эфиан. Но Сирин-то куда понеслась? Совсем с ума сошла?
— Что делать-то? — дед Мазиль испуганно посмотрел на меня.
Такого же взгляда я удостоилась и от Гюлхалум, и от Таная. А причем тут я? Меня в спасители записали? Ничего себе, я ж не рыцарь какой и совсем не герой, точнее героиня. Это у нас Сирин на такие дела способна. Сирин… И Жармю с Эфианом…
— Так, Танай, быстро умываться и в постель. И не спорь! — прикрикнула Гюли на собравшегося было возмутиться сына.
Тот понуро побрел прочь: он столько рассказал, а его прогнали, хотя явно что-то затевается.
— Где… эта поляна? — хриплым, чужим голосом спрашиваю у дедка.
Тот горестно вздохнул и… принялся рассказывать.
В сгущающихся сумерках и так плохо видно, что уж говорить о настоящем вечере в лесу. Но практика хождения по лесной местности имеется, вот и умудряюсь брести в относительно правильном направлении. И не спрашивайте почему «относительно», сами должны были догадаться.
Основной ориентир, по словам деда Мазиля, — серо-черные деревья. Не хотелось бы грех на душу брать, но на старости лет дед мог и забыть известную поговорку: ночью все кошки серы. И ведь знала, куда иду. Знала, но пошла. А еще я прекрасно понимаю, что назад могу не вернуться, впрочем, как и остальные. Только я не хочу, чтобы еще кого-то завтра поутру заворачивали в мадаполам. Не хочу! Понимаю — мы не бессмертны, и когда-нибудь придет время проститься с этим миром. Только пусть это будет позже, не сейчас.
Лес что-то тревожно шептал сбросившими листву ветками. Где-то там далеко виднеются редкие всполохи грозы. До дождя бы успеть. Всевышний, о чем я думаю! Мне не просто успеть надо, а… Даже не высказать все то, что надо. И страшно-то как. Знаете, за время пути не раз и не два попадала в переделки, но страх чувствовать так и не разучилась. Я — трусиха? Вполне возможно. Стыдно, но утешает одно: пока боюсь, есть шанс остаться в живых, ведь на рожон лезть не буду.
Как-то неуловимо, незаметно, но лес изменился. И, похоже, мне придется принести извинения деду Мазилю, пусть даже и мысленные — окружающие елки-березки действительно стали серо-черными. Нет, не укутались в ночную темень, не спрятались в предгрозовых тенях, а именно оказались то ли серыми, то ли черными. Сомневаетесь в моих словах? Давайте поменяемся местами, и сами убедитесь.
Все здесь кажется уснувшим, или даже застывшим. Точно, как тот крестьянин — утрешняя жертва горгонитов. Значит, я попала по адресу. Теперь вопрос в другом: где искать друзей? В обычном лесу я бы попросила помощи у лешего, но здесь. Сомневаюсь, что в мертвом лесу имеется Лес-Хаинэ. Тогда чей плащ мелькнул среди елей? Знакомый такой плащ. Плохо, что и не окликнуть: чувствуется, стоит только чихнуть — не приведи Всевышний заговорить или закричать, — как все рассыплется пылью. Остается лишь уповать на случайное везение и свои скромные способности в беге.
И все-таки это плащ Эфиана. Сам же эльф, между прочим, уже клещом вцепился в друга, не давая тому и шагу ступить. А тут еще и Сирин бестолковым щенком носится вокруг них, то ли пытаясь разнять, то ли побить.
— Я не помешаю? — стараюсь говорить тихо, но внятно.
— Эредет? — слаженно выдохнули все трое.
— Нет, я вместо нее, — обиженно буркнула в стиле наатцхешты, эльф тут же подозрительно нахмурился. — Вы зачем сюда пошли? На подвиги потянуло? Своих проблем мало?
— Да что ты знаешь о долге? — Жармю попытался выглядеть грозно и порицающе, но в обнимку с эльфом (хотя какое там "в обнимку", когда эльф просто повис на нем) получалось это не очень.
— Много чего знаю, уж поверь на слово. Кстати о долге, помнится, кто-то давал слово меня сопроводить. Так вот я не припомню, чтобы конечным пунктом там указывался тот свет! — хотелось рявкнуть на него, но лес… опять этот лес.
— Эредет, он уже все понял, осознал, уяснил. И даже готов повернуть назад, — поспешил вмешаться Эфиан, все еще вися на друге.
Ой, не верится мне в его слова. Если готов вернуться, почему на лице столько злости? От несбывшейся мечты о подвиге? Так мы ему мигом подвиг устроим, пожизненный, всего-то делов найти сговорчивого пастыря, и за две минуты их с Сирин обвенчают.
— А там люди… — нарушив обмен гневными взглядами, будто пропела Благочестивая.
— Где? — Жармю рванулся так, что Эфиан мешком свалился на землю.
