Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия" (читаемые книги читать TXT) 📗
Фелиция Фиенн, гордо восседавшая среди разложенных на резной каменной скамье белых атласных подушек, выглядела воплощением изящества в платье из бежевого шёлка, отделанном кружевом. Казалось, она не замечала эллианского зноя. Её бледное овальное лицо с тонкими правильными чертами не тронула даже тень румянца. Большие голубые глаза, которые не делала менее прекрасными тонкая сеточка окружавших их морщинок, смотрели на сына прямо и строго. А изящные серьги с крупными каплевидными жемчужинами и высокая причёска, из которой не выбивался ни один волосок, дополняли элегантный образ.
Для Габриэля же эллианский солнечный полдень был чересчур жарким, а запах роз — тошнотворно-сладким. Однако он внимательно слушал матушку, не позволяя вежливой улыбке исчезнуть с лица.
Голос у Фелиции был на редкость чистый и мелодичный. Но её манера изрекать каждое предложение, так, словно от этого зависели судьбы мира, сейчас казалась Габриэлю очень утомительной. А смысл речей — и вовсе столь же приятным, как нож под рёбра.
— …Я так и знала, что твой отец обязательно захочет тебя использовать! — Фелиция нервно сплела тонкие пальцы. — Даже сейчас, когда тебе… так недолго осталось! — выдохнув последнюю фразу, она поднесла к глазам белейший платочек.
— Я сам хочу отправиться в Эрбург. Там я смогу оказаться полезным Церкви. Отец тут абсолютно ни при чём.
— Ах, дорогой, — осторожно — чтобы не испортить причёску — покачав головой, Фелиция слегка надула губы, — я понимаю, что ты любишь своего отца!.. Но не стоит его выгораживать. Мы оба знаем, что Адриан за ужасный человек.
— Я и не собирался, — Габриэль постарался произнести это не слишком грубо, но понимал, что выдержка ему изменяет. Возможно, из-за чёртовой слабости, к которой теперь придётся привыкнуть. Или же — из-за того, что сегодня услышал, как «ужасный человек» сулил своим советникам золотые горы, если те сумеют найти средство от проклятия.
— Ну-ну, — Фелиция чуть нахмурила брови. — Хорошо, пусть так, мой милый. Только вот, Габриэль, я всё равно думаю, что было бы лучше, если бы ты отправился в монастырь. Я всегда знала, что грехи твоего отца не останутся безнаказанными, всегда!.. Но ты мог бы попытаться искупить их! А в имперской столице для тебя непременно окажется немало соблазнов. К тому же Адриан непременно втянет тебя в политические игры, помяни моё слово!..
Габриэль знал, что матушка привязана к нему куда сильнее, чем к остальным детям. Возможно, потому, что чуть не умерла, рожая его, о чём любила напоминать и мужу, и самому Габриэлю.
То, что она выжила тогда, Фелиция называла не иначе как чудом Создателя. И всегда мечтала, чтобы Габриэль посвятил себя Церкви. Правда, вот то, как он в итоге это сделал, Фелиции пришлось совсем не по вкусу. Но были вещи, в которых Габриэль не собирался следовать чьей-то воле, как бы ни любил матушку.
— Если бы я хотел стать монахом, я бы стал им ещё несколько лет назад, — спокойно ответил он. — И я никогда не позволю втянуть себя в то, что считаю дурным.
— Всё-таки смирения тебе недостаёт, сынок, — хотя матушка и по-прежнему пыталась говорить ласково, слова Габриэля ей явно не понравились. — Взять хотя бы этого ужасного языческого бастарда, которого ты всюду таскаешь за собой. Или — да простят меня Двое и Создатель, что говорю о такой грязи — твою непростительную связь с мерзкой ведьмой.
— Рихо — добрый почитатель Троих и воин Церкви, матушка. И прошу вас, не говорите так о Шайле.
— Так?! А как же ещё говорить о поганом колдовском отродье, Габриэль?.. — последние слова сына Фелицию явно ничуть не смутили, а, напротив, раззадорили. — Ты должен был понять, что её смерть была знаком для тебя… Милостью Создателя!
До сих пор Габриэль сдерживался. Но теперь, улыбнувшись той холодной улыбкой, которая доводила врагов Церкви до истерики, сказал:
— Надеюсь, матушка, вы не станете разбрасываться подобными заявлениями перед кем-то, кроме меня. Потому что называть убийство, совершённое чёрными магами, милостью Создателя — ошибка. И узнав о ней, Церковь вряд ли оставит эту ошибку без внимания.
— Ты угрожаешь мне?.. Своей матери?! — сейчас Фелиция уже не выглядела бесстрастной. Она подалась вперёд и ловила каждое слово сына со смесью испуга и воодушевления.
— Вовсе нет. Забочусь о вас так же, как и вы обо мне. Но, думаю, беседу нам лучше прервать. Пока мы не наговорили ещё чего-то… опрометчивого. Прошу меня извинить, — с этими словами Габриэль поднялся со скамьи и отвесил матери низкий поклон, стараясь не обращать внимания на то, как пол закачался перед глазами.
Прочь от беседки он шёл, стараясь очень прямо держать спину. Мир вокруг мигал и расплывался блёклыми пятнами — похуже, чем в ночь пьянки после окончания учёбы в Обители. Так что встреча с Рихо, который почему-то ошивался в саду поблизости, была очень кстати. Без помощи того Габриэль точно бы грохнулся где-нибудь среди одуряюще пахших под южным солнцем розовых кустов. И никогда бы не простил себе такого позора.
К ужину, на котором в кои-то веки собралось практически всё семейство Фиеннов, Габриэль уже успел прийти в себя. Возможно, помогли в этом зелья, которые надавала ему с собой Алима, почти не отходившая от него в госпитале — несмотря на все презрительные взгляды прочих целителей. А может — и его собственное упрямство вкупе с нежеланием видеть мучительную тревогу в глазах Лавинии.
Перед тем, как все сели за стол, Габриэль даже успел попросить у матушки прощения за свою несдержанность. Та приняла извинения со своим обычным царственным видом. Но попыток переубедить сына не оставила. Так что он даже обрадовался, когда пришёл день его отъезда в Эрбург, хоть прежде всегда любил возвращаться в родной дом…
— Джебриль?.. — вырвал Габриэля из воспоминаний встревоженный голос Алимы. — Что с тобой, сон сморил?
— Нет, просто задумался… Но теперь мне явно пора идти. Благодарю тебя за всё, Алима.
— Ты же знаешь, что не стоит.
Бросив короткий взгляд на захлопнувшуюся за Габриэлем дверь, целительница поправила тёмно-синий платок, который покрывал её голову наподобие чалмы, и вновь принялась за работу. Закончив с мазью, она быстро прибралась на столе. А потом ненадолго замерла перед скромным серебряным изображением звезды Троих, висевшем в углу комнаты.
Алима не собиралась переходить в трикверианскую веру. Но даже ей не пришло бы в голову притащить статуэтку Милосердной в цитадель церковного воинства. Впрочем, благодаря заступничеству Габриэля, никто из Гончих не выражал недовольства пёстрой бахмийской одеждой чужестранки или её манерой молиться в час восхода луны, которую та считала ликом своей богини.
И Алима прекрасно понимала — ей есть за что быть признательной молодому кардиналу. Даже если не вспоминать о том, что когда-то в Ханийской пустыне он спас ей жизнь. Но вот вернуть ему долг Алима так и не смогла. И иногда по-настоящему ненавидела себя за это.
— Помогите ему, — произнесла она, глядя на символы Троих. Без особой почтительности, скорее требовательно. — Помогите сейчас, раз когда надо было, не уберегли.
***
— Вот, ваше высокопреосвященство, как вы и приказывали — пособник ташайских преступниц, — едва переступив порог, рядовой Гончих произнёс эти слова с некоторой запинкой.
Габриэль, удобно расположившийся в кресле за простым деревянным столом, прекрасно понимал замешательство молодого церковника. Уж больно невнушительным казался тот самый пособник.
Худой загорелый мальчишка в слишком большой для него грубой серой рубахе и подвёрнутых широких штанах робко ступил в комнату, когда Гончий слегка подтолкнул его в спину. На вид бывшему прислужнику змеиных жриц было лет четырнадцать. Или возможно — чуть меньше. Отросшие почти до плеч прямые чёрные волосы неровными прядями падали на широкоскулое смуглое лицо.
— Если пожелаете, я всё же могу прислать секретаря, ваше высокопреосвященство, — продолжил конвоир юного ташайца. — Или сам останусь.
— Нет, не стоит. Мы побеседуем наедине, так что — ступай.
