Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
«Все для княжества, светлый правитель наш? Все для народа?» — со злостью подумала Котя, но внезапно осознала, что в ней не осталось ненависти к князю. Пожалуй, презрение и даже отголосок сожаления. В сущности, он оказался слабым и нерешительным.
— Я еще в прядильне говорила девицам, что недобрый этот кузнец, который князя спас. Это он так всех заморочить пытался, — ухмылялся Ауда, когда Котю и Вен Аура связанными вели по улицам в темницу. Схватили и дядьку Краша, и матушку, и даже малыша с блаженной девочкой. Их, как и Котю, предварительно посыпали пеплом, да ничего не обнаружилось. До суда порешили заточить всех, кто жил под одной крышей с оборотнем.
«В прядильне», — подумала Котя мимоходом. Значит, сперва бабка Ауда заняла место бабки Юрены среди новых мастериц, а там довела слухи до княгини. И дальше уж и Дождьзов узнал. Княгине, видать, с самой битвы претило, что восхваляли какого-то безродного кузнеца, а не воинство ее светлого батюшки-князя. Потом, наверное, как-то вклинился и Вхаро. Возможно, они действовали с Аудой заодно, возможно, случайно встретились.
«Так, небось, все уцелевшее добро Однорукого и Игора прибрал к рукам лиходей», — подумала Котя, сиротливо прижимаясь к плечу Вен Аура. Их втолкнули в темный подвал, который именовался темницей. Вокруг царила сырость, ноги пробирало до костей холодом. Пальцы уже онемели, дыхание вырывалось белым паром. Теплую одежду старались отдать малышу, но он все равно истошно плакал, словно обличая всю несправедливость мира.
— Котя, он правда оборотень из Хаоса? — ужасалась мать. Они вместе с дядькой Крашем отползли в дальний угол и жались к стене, словно боясь, что их растерзает злобный хищник.
— Да! Оборотень! Ну и что же? Сколько месяцев вы жили с ним под одной крышей? Одну еду ели? И что? — возмутилась Котя, еще находя в себе силы злиться. — Сделал он вам что-то дурное?
— Так-то оно так, но… — выдохнула измученно матушка, а потом залилась слезами: — Всегда-то ты несчастья притягиваешь.
Котя сглотнула ком и спрятала лицо на груди мужа, немо умоляя его держаться. Но Вен Аур смотрел прямо перед собой.
— Они… Разрушили нашу жизнь, — выдохнул он уничтожено. — Все, что мы создали.
— Ничего! Ничего! Мы по-прежнему вместе! — воскликнула Котя. Вен Аур обнял ее и закрыл глаза, словно больше никого и не осталось в их крошечном мире. Только двое и темнота.
17. Превращения и осколки
Наступало утро, немое, угрюмое. В этот раз Праздник Весны вновь знаменовался показом оборотня, да не кудесники прибыли, а дружина провожала на суд заключенных. На площадь их везли в клетке. Котя впервые поняла, вкусила всем существом, что испытал Огневик за время своего заточения.
— Смотрите, люди, смотрите! Создание Хаоса во плоти! — кричала толпа. Ее подогревали восклицания Вхаро и Ауды, которые царственно шествовали позади клетки на двух вороных скакунах.
— Всегда мы знали: кузнецам нельзя верить, все они колдуны, знающие тайну приручения огня, — шипела Ауда, красуясь в парчовой шубе. То ли Вхаро с ней поделился за удачный сговор, то ли князь пожаловал за «верное служение».
— Оборотень! Он оборотень! Смотрите и внимайте! Создание Хаоса жило среди вас! Видите, люди, видите? Присматривайтесь к своим героям! — возвещал Вхаро, воздевая руку, точно правитель. Сам Дождьзов вместе с дружиной шел впереди. Клетку же тащили чубарые тяжеловесы, они уже не шарахались от Вен Аура, совсем не боялись его и решительно не догадывались, что в клетке сидит хищник.
— Только не смей сдаваться! — твердила Котя, хотя сердце ее заходилось от ужаса. Толпа вокруг колыхалась жадным морем, многообразная, кишащая, как черви в падали. Люди кричали и неистовствовали, словно продолжалась битва, словно их убивали.
— Я больше так не могу, — охнул Вен Аур, приникая лбом к решеткам. Он плакал, беззвучно, без слез, но плечи его сотрясались от рыданий. Котя сдавила его руку. И больше всего ее пугало не то, что они оказались в клетке, а то, что она не удивлена. Она не обнаружила в себе ни толики изумления, когда дружина ворвалась в их дом, когда связала и потащила в темницу. Точно ждала этого с самого первого дня их зыбкой неуверенной безмятежности.
— Держись, Вен. Все скоро закончится, — ответила Котя, но он обратил к ней полубезумные покрасневшие глаза, восклицая:
— Да? Что закончится? Наши жизни? А я не хочу! Не хочу! Не для того я прошел половину Хаоса, чтобы мы оба погибли.
Котя вздрогнула, но не заплакала. Она как будто вернулась к себе прежней, потому сидела посреди клетки прямо, как на троне. Она не обращала внимания, когда в них летели тухлые яйца и помои. К чему тратить гнев на этот орущий безликий поток? Люди, возможно, временами и добры, толпа — неизменно беспощадна. Наверняка среди тех, кто выкрикивал порицания и клял последними словами, затесались недавние заказчики: мужчины носили вышитые рубахи, как и женщины — сарафаны, перепаханный снег топтали подковы лошадей. Не опасались ли они заразиться «скверной» от этих вещей? Глупые-глупые люди, не ведающие истинной опасности. И из-за них-то рушилась тихая и счастливая жизнь в небольшой избе.
В углу клетки орал бранные слова суровый дядька Краш, в голос ревела блаженная, ей вторил несчастный малыш. Но больше всего пугал Вен Аур, этот неукротимый воин, который ныне скрючился возле Коти, затравленным зверем взирая на многолико-безликое сборище. На площадь высыпало все больше и больше народу, заполняя дворы и улицы вокруг нее.
— Я не человек, Котя. Для них я всегда буду диковиной зверушкой, а у вас тут из зверей только шубы делают да туши разделывают. Вот и со мной так же… — бормотал любимый, как в тяжком бреду. — Прав был Огневик, прав был Моль!
В этот момент с клеткой поравнялся Вхаро на своем черном скакуне. Рисуясь, он прогарцевал вокруг, неотрывно впившись взглядом в Вен Аура.
— Верно. Прав! И я был прав. Вхаро всегда прав, — ухмыльнулся лиходей, услышав последние слова: — Смотри, оборотень! Это цена великодушия людей.
— Пошел прочь! — рявкнула на него Котена. К счастью, его отогнали воины, ссылаясь на то, что богатому торговому гостю небезопасно рядом с клеткой.
— Что, тяжело тебе, братец? — тихонько шепнул один из знакомых гридней. В светло-синих глазах сквозила неподдельная тревога. Он виновато горбился на белом коне, и все же ничем не помогал.
— Уходи, не разговаривай со мной, — простонал Вен Аур, закрывая голову руками. — Иначе «заразишься», иначе со мной тут окажешься.
— Спасибо, добрый человек, — только отозвалась Котя, найдя в себе силы улыбнуться.
— Нас везут на казнь? — ерзала на месте несчастная матушка, пряча лицо замызганным передником, в котором ее и взяли. — Я не выдержу больше этого. Всего этого. Ой… Как с твоим отцом легла однажды, так преследуют меня беды одни. Это все он! Он!
Вокруг людское море волновалось бурей, как будто выплеснулись омуты, разверзлись недра, и показался сам черный Змей с красным и желтым глазами.
— Не давай им понять, что побежден. Мы невиновны! Это наша правда! В этом наша победа! — твердила Котя, обращаясь ко всем заточенным в тесной клетке. Одной рукой она сдавила ладонь мужа, другой — запястье матери.
Котена не опускала головы, глядя лишь на светлое рассветное небо, призывая в свидетели справедливость духов и песнь мира, если такая существовала. «Песня мира, душа мира, услышь меня. Мир! Услышь меня! Прости глупость этих людей, они слепы. Но если жаждешь ты справедливости, они получат свое наказание рано или поздно», — молча обращалась Котя, хотя не молилась и ничего не просила. Она верила, что во всем совершавшемся должен обретаться какой-то смысл. Она будто ждала этого дня, и впервые из нее иссяк страх. Ее худшие опасения подтвердились, теперь оставалось лишь довериться воле духов. Если союз человека и создания Хаоса нарушил их волю, значит, неизбежно наказание. Значит, так надо. Но если только людская молва и донос — отвратительно. И вновь в сердце вскипел гнев.
