Обреченные (СИ) - Соболева Ульяна (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
А сейчас они же ведут меня к эшафоту из бревен и набросанных конусом сухих веток вокруг столба. На земле очерчен круг и пятиконечная звезда. Говорят, он сдерживает злые силы, когда горит шеана. Меня подтащили к столбу и толкнули на землю, заставляя кланяться палачу в астрельской рясе и маске-колпаке с пятикнижьем в руках. Я рассмеялась так громко, что стихли разговоры.
— Какую из строф ты прочтешь, палач? Или астрель? Как можно быть тем и другим одновременно?
Он не ответил, видимо, разговоры со смертниками не входили в его обязанности, а может, боялся, что я своими речами совращу его.
— Верные и богобоязненные жители Нахадаса, страшная напасть пришла к нам, и не видно ей ни конца, ни края… — голос Даната эхом разнесся по площади, а меня схватили и поставили к столбу, выкручивая руки назад, завязывая и закручивая в тугой узел веревки. Все в толстых перчатках и боятся нечаянно меня коснуться, — На нашу землю обрушились болезни и дикий холод, голод и нищета. Обычно так наказывает Иллин грешников и отступников. "Но мы не грешили", — скажете вы. Да. Мы не грешили. Мы были верными и послушными воле Всевышнего, но в доброте нашей мы укрывали у себя под носом ересь и самый отвратительный порок под маской благодетели. Саанан проник даже в велиарскую семью и отравил нечестивым ядом душу ниады, невесты Иллина, неприкосновенной. Отравил ее душу, и стала она шеаной, во всем ему преклоняющейся, отдающей ему свое тело, когда он вселяется в валласарского монстра, убивающего наш народ, истребляющего добро. Она, — ткнул в меня пальцем, — Она творила с ним мерзости и понесла от него. Ниада позволила осквернить свое тело, и валлассар не сгорел. Что это, если не колдовство? Но ее ребенок умер. Потому что грех карается свыше. Шеана не угомонилась и убила гонца, который принес ей вести о проклятом лассаре.
Веревка впилась мне в шею и в грудь, сдавила ребра.
— Она наша велиария, — крикнул кто-то с толпы, — она не может быть шеаной.
— Она напоила его своей кровью, и бедняга умер в страшных мучениях, а она утянула его душу. Это видел Зарин своими глазами
— Да-да. Я… я видел. Истину говорит Его Святость, — крикнул старик.
Палач медленно поджег факел и покрутил в руках. Тяжело дыша, я смотрела в толпу, ища лица, искаженные от ярости и презрения, но не видела. Люди не рукоплескали Данату и не выкрикивали мне свои проклятия.
— Она носила хлеб нашим больным и молилась за наших умирающих детей. Входила туда, куда никто не мог войти.
— Кто знает зачем? — крикнул Данат, — Может, она забирала их души для Саанана? Может, она пожирала их плоть? Ведь она до сих пор не заболела. Властью, данной мне самим Одом Первым и великим Иллином, я приговариваю эту женщину к смерти через сожжение.
— Пусть Од Первый казнит ее лично. Не нам судить велиарию и ниаду Иллина.
Толпа начала зудеть снова, двигаться в сторону столба. Несколько бедняков в потертых тулупах и дырявых ботинках размахивали руками и палками. Я даже не заметила, что народа стало больше — пришли люди из деревень.
— Не дадим сжечь. Не дадим ниаду. Она сына моего выкормила молоком козьим. Жену на ноги поставила.
— И мою мать.
— И моего брата.
Я смотрела на людей и чувствовала, как учащается дыхание и слезы наворачиваются на глаза. Люди выходили на площадь, отгораживая меня от палача с факелом, закрывая собой, размахивая палками и кулаками.
— Как вы смеете мешать правосудию божьему? Перечить мне, Верховному Астрелю?
— Мы дождемся Ода Первого, пусть он приказ отдает. Она нас кормила из запасов и пожертвований Храма, тогда как вы, Ваша Святость, отдали приказ эти пожертвования с нас собрать, и мы начали умирать с голода.
— Схватить богохульника и выпороть. Двадцать плетей. Она околдовала их. Они не ведают, что говорят — поджигай, палач.
Парня, который посмел перечить Данату, схватили стражники и ударами повалили в снег к моим окоченевшим ногам. Они били несчастного тяжелыми сапогами с железными набойками, не давая подняться, и меня тошнило от звука глухих ударов и сдавленных стонов смельчака, посмевшего вступиться за свою велиарию, а потом они взяли истекающего кровью парня под руки и потащили в сторону темниц, но он успел схватиться за подол моей рясы окровавленными, сломанными пальцами и поднести материю к губам.
— Да храни вас Иллин, наша деса. На все его воля. Любит вас народ…молиться за вас будет. И я буду. Вы мать мою от голодной смерти спасли.
И по моим щекам потекли слезы…вспомнила, как песню пели воины мои, когда их казнили в Валласе. Как от баордов собой закрывали…и дышать стало легче. Жить захотелось.
Палач снова взялся за факел, как вдруг со стороны города показался всадник:
— К нам приближается войско. Скоро достигнет ворот Нахадаса.
Сердце пропустило несколько ударов и болезненно сжалось — пришел. Он пришел…с ума сойти…успел. Обессилев, повисла на веревках, всхлипывая и пытаясь сделать вздох полной грудью.
— Остановите казнь — Маагар дас Вийяр приближается к воротам и требует освободить велиарию Лассара приказом Ода Первого.
Разочарованный стон срывается с моих губ, и я вижу, как перекосилось от страха и ярости лицо Верховного Астреля. Как оно вытянулось и расширились глаза. Как перевел взгляд на меня, а потом на палача и громко отдал приказ развязать веревки. А у меня началась истерика — я хохотала, словно безумная, представляя, как Данат будет трястись перед моим отцом, пытаясь оправдаться, и как я лично сдеру с него кожу. Жирная тварь, я обещала тебе, что живого места не оставлю — Одейя дес Вийяр всегда держит свое слово. Я ему этого не сказала, но он прочел в моем взгляде, полном триумфа, когда веревки упали в снег и я спустилась с помощью людей с эшафота. Кто-то накинул мне на плечи тулуп, кто-то платок на голову, а я почувствовала, как падаю… и была уверена, что так и не упаду — они не дадут. Мой народ.
"Ваш народ вас любит…" пульсировало где-то в висках и угасало эхом в сгущающейся темноте.
ГЛАВА ЧЕВЕРТАЯ. МЛАДЕНЕЦ
Ран бродил по снежной пустыне уже несколько дней и ночей. Оказывается, память не такая уж и надежная штука. В этом проклятом мире даже она способна на предательство. Раньше он был следопытом-проводником в армии Ода Первого, не только умел распознавать следы где бы то ни было, а запоминал дорогу с невероятной точностью и вел отряд даже в кромешной тьме, тумане или в непогоду, когда видимость оставляла желать лучшего. Но, видимо, годы берут свое, и он стареет, разменял пятый десяток как-никак. Для лютых времен это почти старость, когда из-за войн мужчины не доживали и до тридцати.
От голода и усталости у смотрящего с Равана случались галлюцинации, и ему чудилось, что по снегу расползаются гигантские щупальца пауков, как в цитадели. Но потом он находил в кармане замерзшие корки хлеба и жевал их, пока они не таяли на языке. Кошмары наяву отступали, и мужчина шел дальше, опираясь на деревянную палку. После падения он так и не прекратил волочить за собой левую ногу, и без того искалеченную в прошлом. Ран знал, что нельзя съедать все сразу, так как сбился с дороги и неизвестно, наткнется ли он на поселения в ближайшие сутки. На большее Ран уже и не рассчитывал, он был слишком опытным воином, чтобы не понимать всю плачевность своего положения. Может, это и к лучшему — замерзнуть в снегах, а не быть сожранным этими тварями адскими и превратиться в одну из них. Терять ему нечего, его никто и нигде не ждет. Семья сгинула давно, пока он по военным походам ходил, а женщины своей и детей никогда у него не было. Да и откуда им взяться, если с тринадцати лет меч в руки взял и так и не выпустил, пока в бою не перерубило сухожилия на правой руке, и не стал он следопытом при дозоре? А потом, после того, как ноги обморозил, был отправлен в цитадель смотрящим на вышке, выкарабкался, научился ходить заново на отрезанных ступнях и без пальцев. Никто не знал, что грозный Ран Мазал ходит благодаря чуду…Ран не любил много разговаривать, любопытство и длинный язык позорят настоящего мужчину. Он понял это, когда его высмеивали и называли безумцем с Равана. Но его спасение оба раза было именно чудом, иначе и не назвать. Смотрящий верил, что от смерти его амулет спас, который ему на шею шеана повесила много лет назад. Он тогда отряд через болота вел после тяжелого боя с валлассарами-лазутчиками. Пробирались через трясину к своим и крики услышали о помощи. Никто в чащу леса к топям идти не захотел, сказали, что места там лютые и немало народу сгинуло. А Ран всегда сердобольным был, не мог не откликнуться, бросился один в сторону деревьев.
