Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ) - Южная Влада (читаем книги TXT) 📗
— Еще какой… — беспомощно вздыхал он. — Лучше держись от меня подальше.
Но на следующее утро все повторялось.
Правда, иногда его девочка-скала не улыбалась. Обычно это случалось по вечерам, когда он приползал домой после боя. Тогда она сокрушенно качала головой, усаживая его на диван и прикладывая лед к ушибам, а в глазах стояли самые настоящие, неподдельные слезы.
— Ну зачем ты так, — морщился он, — все к утру пройдет.
— Но пока ведь не прошло, — тихо отвечала она и прятала лицо у него на груди. — Зачем ты это делаешь, Дим? Зачем куда-то постоянно ходишь?
— Это моя жизнь, сладенькая, — пытался успокоить он и гладил ее по спине. — Я так живу, пойми. Я дерусь и получаю за это деньги. И по-другому не могу.
— Но неужели ты не можешь зарабатывать деньги как-то еще? С твоим умом, с твоим образованием, с твоим положением в обществе… я же знаю, что ты мог бы жить иначе.
Он молчал. Смешно подумать — в первые дни знакомства легко мог бросить ей в лицо любую гадость, любую неприглядную правду о себе и даже жаждал, чтобы она как можно больше узнала, а теперь язык не поворачивался признаться, что дело тут вовсе не в деньгах. Что не они тянут его, как привязанного, и заставляют вечерами отправляться в темпл, а голос. Пока еще тихий и не настойчивый, но уже проснувшийся в башке голос, который требовалось регулярно кормить хотя бы кровью, пролитой в окулусе. Ведь если давать ему пищу понемногу, но каждый день, оставался шанс, что шепот в голове никогда не перерастет в крик.
Потому что этого крика и того, что всегда за ним следовало, Димитрий боялся больше всего в своей жизни.
Впрочем, это были лишь небольшие темные пятна на общем светлом полотне их счастливого лета, и неприятные ощущения от них быстро развеивались. С Петрой не удавалось соскучиться, она постоянно фонтанировала идеями, которые то и дело его удивляли.
Например, входя в собственное жилище, он должен был вытирать ноги. Он, который никогда не разувался в этой квартире, если не собирался завалиться с кем-нибудь в постель, и в принципе привык все вопросы с уборкой спихивать на Яна, теперь должен был помнить, что ступить в ботинках дальше дверного коврика — смерти подобно. Петра строго следила за нарушением границ и ругалась, как фурия. Она купила ему тапочки. Узнав об этом, он долго смеялся, а потом так же долго с неприязнью взирал на эти жуткие темно-коричневые создания, мохнатыми комками притаившиеся в углу. Тапочки почему-то ассоциировались у него с очками и старческим креслом-качалкой. Их хотелось сжечь, но тогда бы огорчилась Петра. Поэтому они сошлись на том, что тапочки будут стоять, но носить их он не будет.
Еще она постоянно готовила что-то соблазнительно ароматное на кухне и запирала двери, не пуская его туда. Он отирал порог, жалобно скребся и просил пощады, но девочка-скала оставалась непреклонной. Однажды, в порыве особой жестокости, она сделала это голой. Он не мог вынести мысли, что она стоит там, за этой проклятой дверью, облаченная только в белый передник, купленный ею в паре с его тапочками, и если посмотреть на нее со спины, то можно увидеть аппетитную попку. Он не знал, чего ему хочется больше — ее ужина или ее попку, но и того, и другого хотелось сильно.
— Давай я помогу отнести это в постель, — промурлыкал он, когда бастион, наконец, пал, и Петра выплыла из кухни с дымящимся блюдом в руках.
— Еще чего, — ловко увернулась она, и коварный передник заколыхался на ее округлых бедрах. — У нас сегодня торжественное событие. Голый ужин.
— Голый ужин? — он приподнял бровь и сложил руки на груди.
— Да, да. Ну чего стоишь столбом? Раздевайся. К столу допускаются только те, кто соблюдает положенную форму одежды.
Он фыркнул и рванул пуговицы на груди.
Ужин был ужасным и невыносимым испытанием.
— Я не могу есть, — простонал он, сидя за столом напротив Петры, сжимая в кулаках столовые приборы и плотоядно облизываясь на ее обнаженную грудь. То, что находилось в тарелках, едва ли привлекло его внимание.
— Хм, — она вздернула носик и невозмутимо повязала на шею тканевую салфетку. Расправила края и с вызовом посмотрела на него.
— Так еще хуже… — в отчаянии закрыл он глаза, — теперь я их не вижу…
— Доедай, — сурово сказала эта безжалостная женщина, — у нас еще перемена блюд.
Она встала, повернулась к нему задом и пошла в сторону кухни, на ходу закинув руку за спину и потянув на талии завязку передника. Ткань белой лужицей скользнула на пол и осталась там лежать.
— Давай заведем прислугу, — произнес он чужим, хриплым голосом и аккуратно отложил вилку на стол.
— Зачем? — крикнула Петра из кухни под звон посуды.
— Просто потому, что мы можем себе это позволить, — он представил, как она стоит там, стройная, с острыми маленькими грудками и коварной полуулыбкой на губах, и невольно облизнулся.
— Мы? Но разве плохо, что здесь есть только мы? Я не хочу никого видеть в нашем доме. Никого лишнего тут мне не надо. Может быть, я всю жизнь мечтала о собственном доме, где только я буду хозяйкой. И пока что меня все здесь устраивает.
Петра вернулась обратно с двумя вазочками, в которых красовался десерт — нечто сливочное, взбитое и воздушное — но сесть на место не успела. Димитрий, затаившийся как зверь, выждал момент, вскочил на ноги, одним взмахом смел все со стола на пол и уложил ее ровнехонько посередине.
— Не хочу, чтобы ты портила свои мягкие ручки, — проурчал он, утыкаясь лицом в ее шею.
— Ну вот, ковер испачкал… — с сожалением прищелкнула языком Петра и обхватила его ногами за бедра. — Голодный… какой же ты голодный, Дим… ни одной эротической игры не выдерживаешь.
— Не выдерживаю, — покаялся он, сжимая член одной рукой и начиная водить им по ее сомкнутым нижним губам. Дразня, но еще не погружаясь. — Я слабый, смертный заложник твоей плоти.
— Может быть, своей? — Петра прогнулась в спине и смотрела на него снизу вверх настолько довольным взглядом, словно весь вечер только и предвкушала, что все случится именно так.
— Твоей. Только твоей, сладенькая…
И, верный своим словам, он не выдержал и все-таки рванулся внутрь нее членом.
Потом он сидел в кресле, небрежно перебросив одну ногу через подлокотник, и наблюдал, как Петра чистит ковер. Конечно, она осталась в своем репертуаре и надела только резиновые перчатки. Под ее ловкими руками росли и пыжились белые хлопья пены, а так как стояла она на четвереньках, то со своего места он прекрасно видел ту часть ее тела, которая еще казалась припухшей после его вторжения.
— Не смотри на меня так, — отчеканила она, не оборачиваясь и ни на минуту не отвлекаясь от дела.
— Как же мне не смотреть, если ты специально встала так, чтоб я смотрел? — искренне удивился он.
— Воспитывай силу воли, — и тут же глянула через плечо с лукавой искоркой в глазах. — А что, тебе нравится?
— Видеть тебя на коленях? Оттирающей, как служанка, мой ковер? — он ухмыльнулся и чуть пошевелил ногой. — Очень. Ползи сюда, я кое-что тебе покажу.
— А что, тебе нравятся служанки? — продолжила допытываться она и вдруг нахмурилась. — Ты часто делал это со служанками? Ну в том своем богатом доме, который у тебя наверняка есть, но о котором ты никогда не рассказываешь.
Ухмылка тут же сползла с его лица.
— Нет у меня никакого богатого дома. И никогда не было.
— Но ты же лаэрд… — растерялась она.
— А что, по-твоему, бездомных лаэрдов не бывает?
— Я что-то не то спросила? — на лице Петры проступило огорчение. — Ох, Дим, прости меня, пожалуйста, я не хотела. Я просто…
— Что "просто"? В конце концов, встань уже с этого ковра. Оставь его. Завтра Ян найдет кого-нибудь, чтобы вывели все пятна.
— А я не хочу никакого Яна, — в тон ему рявкнула Петра. Она вскочила на ноги, сдернула с рук перчатки и швырнула их на пол. — Не нужен мне никто. Сама справлюсь.
И прежде, чем он успел ответить, она подошла к креслу, обхватила голову Димитрия и прижала к своей груди. Затем нагнулась, легкими едва ощутимыми касаниями губ прошлась от его виска до подбородка. Он зажмурился, крепко стиснул кулаки, оставаясь неподвижным.
