Хищное утро (СИ) - Тихая Юля (читаем полную версию книг бесплатно .txt, .fb2) 📗
Метеовышка, которую мы так и не заменили после бурана зимой, была крупнейшей из трёх, но полезной не только этим: в дальней, южной, привирал прибор, и смотритель сверял между ними показания. Теперь же её не было, пригнавший колотый лёд порывистый ветер стал для работников порта неожиданностью, и волнорезных горгулий, закрывающих остров от открытого моря, не активировали вовремя.
Одновременно с тем зима вышла много холоднее привычного, и расход энергоносителей оказался выше расчётного; если осенью мы привозили топливо с материка большим наёмным кораблём, то теперь его пришлось закупить по повышенной ставке и в сравнительно небольшом объёме у более экономных соседей. Расстояние между Бишиг-Се и Вилль было небольшим, лёд уже вскрылся, погоду обещали хорошую, и продавцы пригнали к нам через пролив мелкую наливную баржу, что ходила у них между бухтами.
Грузовой дебаркадер, конечно, существовал пока только в планах, — и баржу с топливом разгружали через пассажирский, лёгкий и узкий, который на острове торжественно именовали «универсальным» и который вообще-то не был рассчитан на такие нагрузки.
Не обошлось и без человеческого фактора: капитан толкача не был знаком с нашим швартовочным узлом, а береговая команда впервые столкнулась с судном такого типа. И порт, и старичок-кораблик в силу многих прожитых лет, серьёзного износа и многократного ремонта в стиле «лишь бы не развалилось» требовали очень грамотного распределения нагрузок.
Наконец, дозорного на башне обгадили чайки, и он, вечно скучающий на посту без дела, не заметил за чисткой брюк надвигающейся беды.
Всё это мы разберём только спустя неделю, а пока я знала только: дебаркадер перевернулся и затонул, а баржа, всколыхнувшись и оторвавшись от толкача, снесла кормой опору дощатой набережной. Что-то грохнуло; что-то загорелось.
Изображение в зеркале плясало и путалось.
Бабушка отдавала в зеркало короткие указания: велела пригнать пожарную службу, перекрыть улицы — и ещё, и ещё, и ещё, пока начальник порта руководил эвакуацией и попытками взять под контроль сорвавшуюся с швартовки баржу, которую неумолимо тесало льдом и тянуло вдоль берега.
Вдох — выдох. С силой сжать кулаки, расправить пальцы, расслабить лицо. Я позволила себе несколько медленных, пустых мгновений, а затем рывком открыла шкаф и вынула ящик с зеркалами.
— Выведу горгулий, — бросила я бабушке.
И двинулась наверх, в свой кабинет, перешагивая через ступеньку.
Журналы. Картотека. Надрывно звенело зеркало: это Мариана, но она слишком далеко от порта, чтобы помочь. Из окна слышно, как бабушка кроет матом местного любителя жареных сенсаций и паники. Я разложила зеркала по столу, полоснула ладонь ритуальным ножом, рассыпала кровь по стеклу.
Башня при вокзале, в кадре шесть бронированных горгулий и ни одного человека, — зачитываю им алгоритм и велю присоединиться к пожарным. С железнодорожного ангара снимаю стаю Птичек и отправляю их высматривать пострадавших. Твари на волнорезе запоздало открывают пасти. Дежурный в островной мастерской в панике и готов, кажется, расплакаться, — затыкаю его грубо и распоряжаюсь, как големом: выпоить грифонам по литру колдовской воды, найти и навесить магнитные манипуляторы, развернуть зеркало так, чтобы меня было хорошо слышно…
Сигнальная башня уже горит красным, и оба мелькающих в кадре рыболовных судна медленно отходят в сторону.
Какие-то детали. Какие-то отчёты. Краем уха слышу, что Ёши выговаривает что-то кому-то по телефону. Домашний голем приносит чай — я замечаю его, тяну руку, — а когда выпиваю залпом, понимаю, что он давно безнадёжно остыл.
Ничего не складывается: обрывочные факты вместо стройной картины. Я ненавижу такое, но не имею права пожаловаться. В голове всё путалось, и я механически обводила контуры зданий на схеме, размечая стрелками движение созданий.
К восьми часам вечера пожар потушили, но шесть кварталов остались обесточены, а здание пассажа безнадёжно разрушено. В город приехали младшие Бишиги и забрали у меня контроль над горгульями. Начальник порта, взмокший и, кажется, поседевший, доложил ситуацию на берегу.
Наконец, баржу удалось кое-как сцепить с буксиром, отвести от берега и поставить на якорь.
Когда последнее зеркало замолчало, я добрую минуту сидела, сгорбившись над столом и пытаясь унять сердце. Я не подняла головы, когда скрипнула дверь, — и даже когда Ёши мягко положил руки на мои плечи, аккуратно проминая основание шеи.
— Один погибший, — сказал Ёши, без слов поняв, что я спрошу. — Ещё двоих вытащили котики, обморожения, прогнозов ещё нет.
— Котики?
— Морской зверинец в соседней бухте.
Я кивнула механически.
За окном стемнело, — непроглядная чернота. В моём кабинете не горел верхний свет, только злая настольная лампа, бликующая в замолкших зеркалах и больно бьющая в глаза. Из коридора доносился голос бабушки; слов я разобрать не смогла.
— Всё перенаправили в порт при рыбзаводе.
Я снова кивнула. Это было ясно: на острове Бишиг было всего два порта, способных принять хоть сколько-нибудь крупные суда. Удастся ли поднять платформу, и есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл?
Если бы мы отстроили грузовой дебаркадер раньше… но откуда мне было взять на него деньги пусть даже и в прошлом году, когда добрую треть общего бюджета сожрала железная дорога? Должна ли я была решить, что порт важнее? Но трасса собирала на себе ужасное количество аварий, а автомобильный парк с годами не молодел и не становился безопаснее; мы выгрызали деньги из контрактов, резали расходы, продали облигации и взяли крупный, почти неподъёмный для Рода займ, чтобы купить поезд и обновить железнодорожное полотно. Что было бы зимой, если бы не это?
Мы рассчитывали, что порт протянет до будущего ремонта, этим летом или следующим. Нагрузка на него не так велика. Кто же знал, что будет так холодно? Кто же знал, что…
Один погибший. Для двоедушников это, должно быть, так — пустые помехи. Даже мы, колдуны, в Огице принимаем смерть легче. Но остров… острова умирают. Люди уезжают с островов, наша кровь краснеет и жижеет, и после такой беды мы получим снова пачку выездных бумаг.
В спокойные времена легко представлять, как однажды станет замечательно: мы разовьём оранжерейное хозяйство, запустим вторую линию на консервном заводе и откроем курорт в бухте с белым песком. Мы уже обновили электростанцию и подняли немного ставку оплаты для резидентов, и доля контрактов на горгулий в годовом бюджете наконец-то упала ниже пятнадцати процентов. Иногда даже сметы присылали оптимистичные; и вот теперь — авария.
Что я могла сделать? Что я должна была сделать?
Что-то хрустко обломилось внутри: должно быть, схлынул адреналин, и вся моя собранность разлетелась в щепки. Я уронила лицо в ладони, а Ёши вдруг сказал:
— Сними кольчугу? Помну тебе плечи.
Руки подрагивали, и я не сразу смогла выпутаться из металлических колец. Ёши расстегнул верхние пуговицы рубашки, стянул ворот с плеч, щёлкнул лампой, погрузив нас в темноту.
У него были тёплые, чуть шершавые руки; он шевелил меня как хотел и не слишком стеснялся сделать больно. И я обмякла, как тряпочная. Глаза пекло, шея ссохлась в сплошной монолит.
— Это моя вина, — тихо сказала я.
И прикрыла глаза.
Я знала: он мог бы со мной спорить. Мы с ним разговаривали как-то про долги, вину и ответственность, взаимно удивляясь тому, в насколько разных вселенных живём. И я готова была вцепиться зубами и когтями в свою правду.
Но Ёши не спорил.
Ёши рассказывал про художника, который выдувал из стекла летающих рыб. Он жил среди лунных, через поверенного давал выставки в столице, его работы продавались за бешеные деньги, — вот только рыбы его не были похожи на рыб. Он никогда их вообще толком не видел, как не видел моря и много чего ещё. Но какие то были рыбы!.. Как блестела на солнце их чешуя!.. Какими живыми были их глаза!..
Не знаю, чего Ёши добивался всем этим, но я так и уснула там, в кресле, и мне снились не трупы и не корабли, — только прекрасные рыбы, играющие в толще света.
