Проклятье Ифленской звезды (СИ) - Караванова Наталья Михайловна (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Отправляться в тёплый мир хозяину лавки предстояло по утреннему морозцу. А хромая старуха, как оказалось, приходилась ему двоюродной тетушкой и требовала, чтобы тело племянника выдали ей немедленно.
Ювелир — человек не бедный, и хотя бы из уважения к этому самому богатству, предполагаемая наследница собиралась устроить ему морское погребение по всем канонам старинного ифленского обряда.
Дознаватели не соглашались: они надеялись, более тщательно осмотрев тело, если не вычислить яд, то хотя бы исключить все прочие возможные причины смерти.
На первый взгляд зацепиться было не за что: ни тебе запаха жжёного миндаля, ни расширенных до размера радужки зрачков. Цвет кожи тоже казался нормальным, настолько, насколько он вообще может быть нормальным у трупа.
Впрочем, за последнее Шедде не поручился бы. В свете свечей всё выглядит совсем иначе, чем в солнечных лучах.
Неплохо было бы, чтобы на тело взглянул один из штатных сианов управы. И Гун-хе должен был за ним послать. Однако можно только гадать, когда он прибудет. Сиан-то, конечно, штатный, да только за свою работу в управе он в месяц получает денег меньше, чем за один удачный день частной практики. Так что он вполне может смело послать гонца в любом удобном направлении и продолжить спать как ни в чём не бывало.
Правда, кое-что можно проверить и самому. Шедде, дождавшись, пока закончатся приветствия и объяснения, и все присутствующие вернутся к своим делам, осторожно приподнял руку покойного.
Всё в этом мире возможно, конечно, но трудно представить себе опытного ювелира-сиана, который бы не обзавёлся парой-тройкой защитных побрякушек. А то и парой десятков.
На что, верней, против какого именно воздействия украшения заряжены, он, конечно, не определит. Но вот наличие этого самого «заряда», его объем — это проще. Это надо снова лишь снять перчатку.
Все перстни на руке ювелира несли следы магической обработки. Но именно что следы. Все они были опустошены кем-то или чем-то. Притом — совсем недавно, иначе общий фон, ощущаемый как лёгкое покалывание кожи возле саруг, уже успел бы сравняться с окружающей средой.
И только тут до него дошло. Шеддерик даже пальцами прищёлкнул, когда картинка сложилась. Всё просто! Ювелир и был тем самым сианом, который наложил образ кандального ошейника на цепочку, подаренную Темершане. И погиб он, конечно, в тот момент, когда Шедде коснулся своими саругами этой самой цепочки! Магический откат, видимо, оказался настолько сильным, что не помогла никакая защита. Что ж, может и поделом… но эта ниточка, похоже, оборвалась.
Шеддерик отозвал Гун-хе в сторонку и изложил свою версию событий. Коротко, в двух словах. Но всё же, чисто для подстраховки, велел дождаться сиана, и проверить тело ещё раз…
Может быть, стоило вернуться в Цитадель. Да, определенно, стоило вернуться.
Но путь предстоял не близкий, и Шедде просто вышел на улицу — пройтись, послушать тишину. Обдумать, что нужно будет сделать завтра в первую очередь, а что допустимо и отложить.
Площадь была пустынна, можно неспешно идти вдоль домов, не выпуская из виду приметное крыльцо ювелирной лавки: просто стоять не получилось: и ноги, и голова требовали движения.
Через минуту Шеддерика привлёк лёгкий шум из-за угла двухэтажного, тёмного по случаю позднего часа дома.
Словно там кто-то осторожно тащит что-то тяжёлое. Переставляет с места на место, останавливается, вздыхает; снова поднимает груз, делает несколько шагов. Роняет. Тащит волоком шаг или два, снова поднимает…
Шедде, как мог осторожно, заглянул за угол. Он не боялся ни воров, ни грабителей: двуствольный ифленский пистолет улучшенной конструкции осечек почти не давал. А если что, Шеддерик и сам был не дурак врезать по слишком наглой, слишком надоедливой или просто оказавшейся не в том месте и не в то время морде.
Тёмный переулок, чистое небо и почти полная луна, выбеливающая крыши и верхние этажи зданий по левую сторону дороги. И два тёёмных силуэта, склонившихся над чем-то посреди улицы.
Шеддерик осторожно взвёл оба курка и пошёл к фигурам, надеясь, что в темноте да на фоне старой серой кладки ближайшего дома его трудно будет заметить. Двое так увлеклись своим делом, что пройди Шеддерик мимо них, нарочно топая и насвистывая ифленские народные гимны, они и то не заметили бы.
Если это честные горожане, то применять пистолет не придётся.
Если жулики — дело кончится одним выстрелом в воздух.
Если же здесь происходит что-то…
Додумать он не успел.
Что-то тяжёлое и пыльное попыталось испортить ему вечер и парадный чёрно-синий мундир, который глава тайной управы так и не успел сменить на что-то менее броское.
Правда, нападавшие просчитались — увернуться он успел. И даже успел понять, что штука эта прилетела из окна второго этажа, представляла собой мешок с чем-то увесистым, и целила в голову.
Вслед мешку полетело мальканское грязное ругательство, но Шеддерик та Хенвил не вслушивался. Он отпрыгнул от мешка (из него на половину улицы просыпались лошадиные яблоки), и оказался прямо перед двумя испуганно замершими мальканскими мужиками, у ног которых лежал третий, очевидно, мертвецки пьяный мальканский мужик.
Вроде бы обошлось… хотя сверху продолжала лететь брать в адрес всех ифленцев и наместника в частности, но у сквернослова явно не было никакого более грозного орудия, чем мешок лошадиного дерьма. Увы, мешок был один, и его уже использовали.
Вдруг лежащее тело икнуло, рыгнуло, и со слезой в голосе сказало:
— Рэту… у-у-убили!.. Ты прав, друг! Надо им ааатамааа….
— Каэ зар! Баластра… — ругнулся Шеддерик.
Однажды он спросил у Гун-хе, что это значит. Южанин долго не хотел отвечать, при этом его всегдашняя невозмутимость существенно поблёкла. «Точного перевода, — сказал он осторожно, — боюсь, не существует». Шеддерик попросил перевести хотя бы дословно, и бледный и особенно каменолицый южанин ещё более осторожно перевёл: «Белый… э… задница… солёный прут».
Шедде понял, что точного значения, пожалуй, знать и не хочет. Но изредка, в минуты душевного волнения, ёмкое ругательство горячих южных мореходов всё-таки использовал.
Словно проснулись и те двое, что сопровождали тело. Ну, ещё бы! Сначала что-то с шумом и руганью валится сверху, а потом вдруг, без всякой магии, превращается в злобного, одетого по всем военным традициям нашествия ифленца.
А если вспомнить, что всего с четверть часа назад они втроём дружно поносили заморских гадов, нетрудно представить, что мужики решили — ифленец, да ещё и с пистолетом, пришёл их арестовывать, а может, и убивать!
— Ы! — сказал один и попятился.
Второй выразился чуть более связно, но так затейливо, что Шеддерик на всякий случай запомнил: пригодится.
А потом вдруг лихо, с отвагой, продиктованной только что испитыми напитками, малькан выпрямился, выпятил грудь и с надрывом изрек:
— Стреляй! Стреляй в моё честное сердце, ифленская свинья! Я умру за свободу! Так же как рэта Иии-ик! Итена!..
Шедде не глядя, но очень осторожно, чтобы не возникло случайной искры, опустил курки.
— Где ты так набрался, герой?! — с досадой спросил он.
Мужик неопределенно махнул рукой в сторону полуоткрытых ворот ближайшего строения — того самого, из которого только что прилетел грязный мешок.
На кабак это место похоже не было. Скорей, на жильё какого-нибудь широкой души хозяина, у которого всегда найдётся стакан-другой кислого вина для хорошего человека.
Себя Шеддерик та Хенвил к хорошим людям относил довольно условно, но, с другой стороны, и идти он туда собрался не за выпивкой…
Перестав обращать внимание на пьянчуг, он вошёл в ворота и даже поднялся на крыльцо. Потом вспомнил вдруг про свою «парадную» форму и снова тихонько выругался, слишком красочно представив сцену «ифленский дворянин спасается на люстре от взбешённых малькан с вилами».
Почему с вилами? Потому что субстанция из мешка, которой немного попало всё-таки на одежду, была лошадиным пометом. А где он, там и тяжёлый крестьянский труд, который без вил не обходится.
