Наследники Фауста (СИ) - Клещенко Елена Владимировна (книги .TXT) 📗
— Положим, я согласна. — Мне вдруг расхотелось слушать эту сказку с заведомо плохим концом. — Говорите дальше.
— Собственно, дальше и сказать-то нечего. Девица должна была стать матерью; соседки, подруги, а за ними и все прихожане сурово осудили ее. Твоя бабка, старая госпожа Брандт, была добрая женщина и, вероятно, не прокляла бы дочь, но вышло так, что она умерла. — Клянусь тебе дном преисподней, что уж к этому-то я непричастен! Случайно вышло, что сердце ее остановилось как раз в ту ночь, когда Гретхен добавила ей в питье маковой настойки, которую приготовил Иоганн. Они хотели без помех побыть вдвоем, но, можешь мне верить, капли не были ядом! Иоганн был врач, он не запятнал бы свою честь… Словом, мать умерла, а мы покинули город. Об этом уже позаботился я. Брани меня, кляни, но мой господин был мне дороже, чем его девчонка. Она была одинока со своими грехами, все позорили ее и некому было вступиться; ей исполнилось шестнадцать, когда она носила тебя, а семнадцатой весны ей не суждено было увидеть…
Вот, она смотрит на меня глазами Иоганна, ох и памятен мне этот взгляд… Не надо гневаться, дитя. Я ведь демон, а не ангел, и у меня не было средств ее спасти. Но, быть может, я спас тебя. Видишь ли, Гретхен, как я уже сказал, была слишком несчастна для своих юных лет. Ум бедняжки начал мешаться. Мои слуги перехватили ее со свертком в руках на тропинке, ведущей к пруду…
Дядюшка надул щеки и с шумом выдохнул воздух.
— Так-то вот, Мария. Есть много поговорок о черте и невинном дитяти, ты, несомненно, слышала их от тетушки Лизбет, но старая крыса, конечно, не догадывалась, как она была близка к правде. Прости, что я отдал тебя этой гарпии, но тогда она была единственной бездетной женщиной, помышляющей о том, чтобы взять ребенка, сосед которой к тому же собирался отдать в университет своего одаренного сына, будущего врача. Все-ж-таки у тебя появился кров и возможность учиться.
Я промолчала в ответ. Теперь, пожалуй, я верила ему. Призраки магического кристалла не могут быть доказательством истины, но история, только что рассказанная, подходила к моей жизни, как отгадка к загадке. Самозванец, который был Фаустом из Виттенберга, и девочка, склоненная к блуду. Безумное, греховное стремление к знанию, отвержение всего, что люди называют благим, помимо мудрости; и беспомощное отчаяние, туманящее разум. Брезгливая ненависть к тому, кто сейчас заискивающе улыбался мне (как, должно быть, тогда — ей); и понимание того, что этот некто хочет извлечь выгоду из дружбы со мной и что-то предложить взамен. Да, я была их дочерью! И если духи преисподней стояли над моей колыбелью… что ж, хорошо, что я теперь знаю об этом, многое становится ясным.
— И что же… — Я не смогла назвать ее матерью. — Что стало с Маргаретой?
— Как я уже сказал, она отдала тебя моему прислужнику, и, надо полагать, разлука с ребенком стала последней крупицей в горе несчастий. Вскорости после этого разум окончательно оставил ее. Она бродила, распевая песенки, и едва ли не каждому встречному простодушно рассказывала, что в один месяц убила свою мать и свою дочь. В конце концов бдительный городской суд повелел схватить ее, основываясь на показаниях соседей и ее собственных словах. — Дядюшка оскалился и повел плечами, что, вероятно, должно было означать смех. — Хотел бы я знать, зачем вы наговариваете на дьявола, если при всем усердии он не мог бы причинить вам больше вреда, чем вы сами причиняете себе! Подземелье просветлило ее память. Гретхен клялась судьям, что ее дочка жива, что ее унес неизвестный человек, когда ребенку не было еще и дня, — но эти-то слова и убедили всех, что она безумна. Кому, скажите на милость, могло понадобиться девицыно отродье? Да никому, кроме разве что черта! О приемыше Лизбет, разумеется, никто не подумал — в большом городе немало девушек платит зимним горем за весеннюю радость. Убийцу собирались казнить на площади, но бедная Гретхен обманула чаяния горожан, скончавшись прежде того.
Перекрестясь, я заметила, что Дядюшка болезненно дергает ртом, но сейчас мне было не до того, чтобы уважать его природу и сущность. Тьма подземелья стеснила мне дыхание. Господи, какая жестокая смерть, какая страшная кара… Моя мать, которую я, случалось, проклинала в душе, была семью годами младше меня — и неизмеримо несчастнее. Впору устыдиться моих собственных сетований. А он, мой отец — как он посмел ее покинуть? Если он был столь мудр, как о нем говорят, почему позволил нечистому обмануть себя?..
— Я не сказал, что обманул его, — сразу же отозвался Дядюшка. — Он не знал, что Маргарета в тягости, и полагал к тому же, что смерть матушки придаст ее мыслям другое направление, она перестанет печалиться о друге сердца, назовет его негодяем, а свою любовь — грехом, который следует искупить и забыть. Он и сам стремился забыть ее, а я всего лишь помог ему в этом. Спроси он у меня, быть может, я рассказал бы ему о тебе… но всякий раз, как мой господин вспоминал о Гретхен, я слышал не вопросы, а ругань, которой он пытался заглушить укоры совести. В подобных случаях у вас ведь всегда виноваты бесы! Я ничего не сказал ему, Мария. Не упрекай меня. Поверь, из него вышел бы еще худший отец, чем из Лизбет — приемная мать. Сама посуди, долгое время у нас даже не было постоянного пристанища…
Я горько усмехнулась, услышав это «нас». Меня не интересовали мужские и бесовские оправдания. Я снова была маленькой девочкой, мы с каретниковой дочкой сидели в темном погребе, и я слышала хрипловатый шепот подружки: «Сумасшедшая Грета — она крадет детей и убивает. Ее хотели казнить, а она ожила и улетела. Правда-правда, клянусь Святым Крестом!..» Грета, Маргарета… Плохая шутка, черт.
— Плохая, — охотно согласился Дядюшка, прервав свой рассказ о Лейпциге и безденежьи. — Я мог бы снова спросить, а причем тут черт, и воззвать к твоей логике, но не стану этого делать. Довольно праздных разговоров. Как ты, вероятно, уже поняла, я отыскал тебя не единственно затем, чтобы огорчить печальной повестью твоего рождения.
— Зачем же еще?
— Я намереваюсь рассчитаться с долгами, — заявил Дядюшка и значительно выпятил нижнюю губу. — Твой отец не смог выполнить обещанного, и все же я не хочу, чтобы меня назвали неисправным. Тебя учили, что духи зла не держат обещаний, но это не вся правда. Есть особые обещания, которые мы вынуждены исполнять, если не хотим себе… гм… да, больших, очень больших несчастий. Я клялся твоему отцу в том, что у него не будет ни одной действительной причины для недовольства мной. Единожды у него была такая причина, если a priori не принимать во внимание… Словом, это была история с твоей матерью и тобой. Очевидно, что, как бы я ни поступил, он имел бы основания быть недовольным. Я выбрал наилучший, по своему разумению, путь: как подобает верному слуге, позаботился о господине, а также сделал все, что мог, для тебя. Но теперь я хочу довершить начатое. Во-первых, вот это.
Дядюшка вынул из-под стола маленький ларчик и поставил его передо мной. Тоненько звякнул ключ в замке, и я не смогла удержать возгласа восхищения.
Глава 5
Свечной свет коснулся драгоценных уборов. Чего только не было в том ларце! Цветные прозрачные камни, которым я не знала имен, золотые цепочки и подвески, нитка розового жемчуга и такие же серьги…
— Жемчуг подходил к ее имени, — сказал Дядюшка. — Твой отец подарил это твоей матери. После всего, что случилось, ларец остался у одной ловкой кумы — но ты, Мария, должна знать, что сводницам нажитое не идет впрок.
Он жестоко усмехнулся.
— Теперь этот ларчик со всем, что в нем, по праву принадлежит тебе. Вот зеркало. И, пожалуй, еще свечу.
Должно быть, нет человека, который не знает этот лубок: «Девица, Зеркало и Дьявол». Суть назидательной картинки вполне ясна, но да не спешит читатель упрекать меня. Двадцати трех лет отроду, я видала свое отражение в зеркале немногим чаще, чем дьявола во плоти, и пускай меня судят лишь те мои сверстницы, у которых за всю жизнь не бывало даже медного колечка на пальце! Еще в детстве подружки однажды прокололи мне швейной иглой дырочки в ушах, а вот сережек так никто и не подарил… Выдернув нитки, дрожащими пальцами я вдевала в уши золотые петельки и почти со страхом косилась на ту, в темном стекле.
