Высокое напряжение (ЛП) - Монинг Карен Мари (читать книги онлайн полностью TXT) 📗

Я уставилась на него.

— Ты поставил на меня эту метку, когда мне было четырнадцать.

— Как способ сохранить тебя в живых и обещание женщине, в которую ты однажды превратилась бы. Это был мой лучший шанс защитить тебя, сохранить твою бесстрашную импульсивную задницу в безопасности. И если бы ты захотела мою метку, будучи женщиной, я бы позволил тебе заклеймить меня парной меткой. Если ты выбрала кого-то другого, я бы срезал её. Но до тех пор я бы сохранял тебе жизнь.

Я запротестовала:

— Но ты не срезал её, когда я была с Танцором.

— Он был временным, — свирепо сказал он. — Я подумал, что сумею это пережить.

Я покраснела.

— О боже, ты чувствовал, когда я занималась сексом с Танцором! Вот откуда ты знал, что мне не стоило вибрировать на нем. Ты мог нас видеть?

— Все не так. И я не стал бы этого делать, если бы мог. У меня нет желания смотреть, как ты занимаешься сексом с другим мужчиной. Я провёл большую часть времени, пытаясь заблокировать вас двоих, мать вашу. Я чувствовал твою страсть. Я чувствовал его страсть. Я чувствовал твой жар, твою нужду, и проклятье, это едва не убило меня. Я был готов. Ты — нет. Я знал это. Когда ты выбрала мужчину, походившего на меня, ты не могла послать мне более явное сообщение. Через тебя я чувствовал жизненную силу Танцора. Он слабел с каждым днём. Если бы он выжил, если бы ты осталась с ним, я бы убрал метку. Я все равно не сумел бы выносить это и дальше.

— И все же ты предложил ему сделать его таким, как ты, — поражённо произнесла я.

— Как, черт подери… ах, письмо у Бэрронса. Оно было от Танцора. Вот кусок дерьма. Он не должен был говорить тебе.

— Ты сказал мне «нет». Почему ты передумал?

Он пожал плечами, мускулы и татуировки перекатились волнами.

— У меня был момент временного помешательства, Дэни. Проклятье, да не знаю я. Я просто хотел положить конец твоей боли. Может, я знал, что он не согласится. Не делай из этого благородство. Я — не причина твоего беспокойства.

Да, причина. Как бы ему ни хотелось представить это в другом свете. Потому что я любила Танцора, вопреки собственному желанию Риодан был готов сделать его бессмертным ради меня. Я хотела поблагодарить его. Я поблагодарю его. Но я ещё не закончила. Он исчез, затем появился у моей двери, едва не оголодав до смерти, и я хотела знать, где он был, и что с ним случилось. Больше никаких секретов. Мы могли бы, в самом крайнем случае, хотя бы быть друзьями, видит Бог, я хотела чего-нибудь с этим мужчиной, а дружба требует правды. Кроме того, я не могла вынести мысли о нем где-то там, ни разу не позвонившем и не написавшем. Это чушь собачья. Это не оправдание.

— Куда ты ушёл? Где ты был два года? — потребовала я.

— Почему ты испытала такое облегчение, увидев, как я ухожу? — выпалил он в ответ. — Была одна эмоция, к которой я не мог пробраться. Ты слишком плотно запаковала её в коробку. Я ни разу не сумел пробраться в твои наиболее строго охраняемые хранилища.

Рада слышать. Я закрыла глаза, покрывая себя сталью. Если я хотела от него правды, я должна быть готова дать ему правду. Но именно это изначально создало весь хаос в моих коробках. Коробки — как ложь, они размножаются как кролики и выскакивают из-под контроля. И все же нельзя сказать, чтобы мне ещё было что терять. Глубоко вдохнув, я открыла глаза и сказала:

— Я расскажу тебе, если ты расскажешь мне.

— Согласен.

Я молчала на протяжении долгого момента, который перетёк в долгую минуту. Затем в две. Мы собирались сделать кое-что, чего никогда прежде не делали. Вместо того чтобы поражать друг друга нашими силами, нашими лучшими качествами, здесь и сейчас, в этом странном финальном раунде игры, которую мы не могли больше вести, мы обнажали наши слабости, наши промахи. Чего я никогда не делала ни с кем. Мир достаточно часто вынюхивает твои промахи, и я вижу мало смысла в том, чтобы помогать ему.

Я медленно произнесла, желая проглотить обратно каждое слово:

— Потому что длительность горя как будто должна быть соразмерна глубине любви, испытываемой к человеку, которого ты потерял, — я помедлила мгновение, пытаясь вытолкнуть следующие слова. — И я хотела прийти к тебе вскоре после того, как умер Танцор.

Я была готова задолго до того, как он ушёл. И я убрала это в коробку, как только почувствовала это. Кто так поступает? Кто так быстро двигается дальше? Я любила Танцора. Он заслуживал лучшего, чем такое отношение!

Риодан застыл неподвижно, уставившись мне в глаза. Он мягко произнёс:

— Ты безумная, прекрасная, сводящая с ума женщина, это потому, что ты натренировала себя жить таким образом. И это мудро. Это поддерживает тебя в живых. Это твоё единственное спасение. Ты с младых лет научилась необходимости оставлять боль позади и принимать следующее хорошее событие. Немногие люди достигают такой ясности. Продлеваемое горе — это калечение самого себя; лезвие, которое ты проворачиваешь сама в себе. Это не возвращает умерших и лишь запирает тебя в страдании. Ты исцелялась так, как должны исцеляться люди, но вместо этого они наказывают себя. За что — за то, что они выжили? Те, кого мы любим, будут умирать. И умирать. И умирать. Жизнь продолжается. Ты выбираешь, как: плохо или хорошо.

Я знала это. Головой. Но моё сердце ощущало такую колоссальную и сокрушительную вину, что я не знала, что с ней делать. С того момента я утратила контроль. Всякий раз, когда я проходила мимо Честера, говоря себе, что просто проверяю это место, это все, что я могла делать, чтобы не войти в эту дверь и не продолжить с того места, где оборвался наш последний поцелуй — когда он целовал меня так, будто я была множеством сложных вещей, которыми и являлась на самом деле, когда он показал мне, насколько полно он меня понимал. Я хотела забыть свою боль, но как бы я ни смотрела на это, это казалось равноценным забыванию Танцора, а я была той, кто помнила умерших людей, проклятье. Именно так я поступала. Я замечала невидимых людей. Я знала, каково быть одной из них. Я привыкла думать, что умру в клетке, и никто даже не заметит, что я была там. Я просто исчезну, неизвестная, неоплаканная, забытая. Иногда, ближе к концу, я гадала, не пытается ли она уморить меня голодом.

— Я не могла простить себя, — тихо сказала я. — Это было предательством любви, которую мы делили. Я отказывалась видеться с тобой, потому что знала, что я сделала бы, и я не могла разрешить конфликт. Но я бы сделала это, — с жаром добавила я. — Через несколько месяцев максимум. Ты мог бы написать мне сообщение, проверить, как у меня дела. Но ты никогда этого не делал. Ни разу, — горько сказала я. — Твоя очередь. Куда ты ушёл? И почему ты оголодал, когда вернулся?

Он слабо, невесело улыбнулся.

— Я никуда не уходил, Дэни. Я вообще не уходил. Все это время я был прямо здесь, в Дублине, под твоими ногами, под гаражом за «Книгами и сувенирами Бэрронса».

— Что? — взорвалась я.

— Однажды ты прошла надо мной, чувствуя себя потерянной. Я пытался послать тебе мысль, но боль к тому времени была такой сильной, голод таким всепоглощающим, что я не уверен, что она дошла. Одно из двух: либо Бэрронс заточает меня в околдованной клетке, откуда я не мог сбежать, где когда-то он удерживал своего сына, либо срезать мою метку с тебя и рисковать тем, что ты можешь потеряться. Я никогда не пошёл бы на этот риск. Если бы ты позвонила мне, Бэрронс освободил бы меня. Если бы ты позвонила ЯВСД, это обошло бы сдерживающие меня заклинания.

Я уставилась на него. Он два года был заперт в клетке? Сын Бэрронса — какого черта? Я ничего не знала о сыне! Я убрала это для будущих вопросов. В данный момент я могла думать только о том, что Риодан был заперт как животное, как он был заперт давным-давно в детстве. Как я. Мы оба познали ад клеток. Я никогда бы не вернулась ни в какую тюрьму. Не могла представить ни одной причины, чтобы добровольно согласиться на два года изоляции взаперти. О Боже, все это время, пока я злилась, что Риодан оставил меня одну, он тоже был один и страдал! Он голодал, потому что два года не ел, запертый под землёй!