Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна (читать книги онлайн TXT) 📗
Просто было очень сложно сидеть и молчать, ничего не думать. Одному в пустой комнате. Пожалуй, даже хамоватый охранник не раздражал его, а даже развлекал. И сам тот развлекался, выпуская злость в резких словах на того, кто не мог ответить.
Мужчина долго думал, почему он оказался в этой комнате и почему с ним так разговаривают, почему никто кроме этого парня к нему не приходит? Может, и в правду, заслужил? Но что он сделал? Когда пытался вспомнить, то голова гудела. Или ему вспоминался окруживший его огонь. Огонь, который сжег все. Что именно пропало, так и не смог вспомнить. Сначала это не напрягало, а потом стало уже как-то не по себе.
А тут эта ручка. И он увлеченно рисовал. На силуэт черной жидкости хватило. А вот полностью закрасить фигуру не удалось. Это был какой-то странный зверь. Кажется, лев. С человеческой головой. Головой женщины в каком-то странном головном уборе. Зверя почему-то хотелось закрасить черным. Но черная жидкость в ручке слишком быстро закончилась. Однако комната преобразилась. Стала как-то уютнее, что ли. Он немного полежал на боку, разглядывая свой труд. Потом пришел охранник с обедом. Присвистнул.
— Нехило так, — сказал, — Но, скорее всего, его смоют. Не по правилам. Откуда ты вообще взял краску? А, стой, ты спер мою ручку?! Я все никак кроссворд не могу разгадать, а там за разгадку деньги можно получить!
— Она упала. Сама, — огрызнулся слабо заключенный.
— Сама-а-а?.. — ядовито протянул парень, — Да ты…
В какой-то миг мужчине привиделась толпа странно одетых людей, бегущих на него. Кажется, они хотели его убить. Но он просто стоял и смотрел на них. Просто смотрел, а они испугались. Он вдруг ярко ощутил это злое и усталое спокойствие, упрямство внутри себя. Как-то так посмотрел на охранника, что тот отшатнулся.
— Я из-за тебя не то что ручку, но штаны или рассудок потеряю! — проворчал полицейский и поспешно ушел.
Про ручку забыл. И обед отдать забыл. Заключенный какое-то время молча сидел, смотря на пустую стену. Потом поднял ручку и стал крутить ее между пальцев. Стало как-то веселее, что ли. Хоть какое-то развлечение. А потом придумал потыкать кончиком стержня в краску. И позже с увлечением скрипел, царапая стену. Зверь, правда, должен был быть черным — откуда-то пришла такая твердая уверенность, но, в принципе, так стало красивее, когда таинственный зверь получил шерсть, а женское лицо отчетливо выступило на стене. Есть хотелось. Сильно. И ужин так и не получил. Устало заснул и забылся, закрутился в ярком сне.
Он стоял на пороге. Из-за приоткрытой двери лился нежный свет. Но уходить в неизведанное и заманчивое одному не хотелось. Обернулся. Девушка в белой одежде грустно улыбалась. Тускло мерцало тяжелое широкое ожерелье из золота и каких-то голубых камней с черными прожилками. И, казалось, огнем пылала золотая птица, обхватившая ее голову. Длинные черные волосы были заплетены в множество тонких косичек.
— Пойдем вдвоем? — спросил и улыбнулся ей.
— Я не могу, — сказала она.
Губы ее задрожали и лицо исказилось. Казалось, вот-вот расплачется. Ему внутри стало как-то холодно и больно. Но девушка не заплакала. Просто здесь не плачут. Здесь нет ни слез, ни каких-либо особых действий, которыми богат мир там, за порогом. Чувств тоже почти нет. Только самые яркие и самые важные. Все остальные все оставляют на пороге. И там же, за порогом, получают обратно. Те, кто только вернулся, говорят, что там хорошо, интересно. Но как-то много шума и суеты. Иногда туда уходят вместе с кем-то, иногда вместе возвращаются.
Он хотел быть там, но пришлось уйти. Почему-то. Почему не помнил. Здесь как-то стирается память о многом, случившемся там. Немного ждал. Ее. Только ее. Все остальные были не важны. И вот вскоре она пришла. Сразу нашла его. Они вместе гуляли во мраке, среди звезд. Держась за руки. Всегда рядом. Вместе пытались заглянуть за дверь, в неведомое, но их отшвырнуло обратно. Еще не время. А вот теперь страж сказал, что он может вернуться. Так хотелось пуститься в путешествие в тот мир вдвоем, с ней. Все остальные были неважны. Но она сказала, что не сможет. Что-то сжалось внутри, болезненно. Он понял, что придется уйти одному. Ушел. На пороге обернулся. Она смотрела ему вслед и улыбалась. Он запомнил ее взгляд и улыбку и вечно искал его там, в океане жизни. Вечно искал и не находил. И это было страшно. Вечно искал и не находил. Вечно искал и не находил. Так обрадовался, когда смог вернуться в ночную пустоту! Сжал ее руку. И они опять гуляли между звезд и долго говорили. Он рассказывал, что было с ним там, за порогом. Рассказывал, пока помнил. Она с интересом слушала его.
А потом ему опять сказали, что он должен вернуться в тот мир. Снова один. Ледяное предчувствие сжало что-то внутри него. Он вдруг понял, что будет вечно уходить в тот мир, вечно искать там ее и не находить. Так и случилось. Он каждый раз искал ее взгляд и улыбку в женских лицах. Вечно искал и не находил. Вечно искал. А потом возвращался обратно и гулял с ней во мраке между звезд. С ней было хорошо. Но так хотелось показать ей тот мир! Тот мир был такой шумный и разный! Тот мир постоянно менялся! Только люди не менялись, так же суетились, так же сгибались под вихрем разных чувств и желаний, потрясений и радостей. Ему так хотелось показать ей тот мир, показать ей все краски того мира! Она уже начала забывать, как там. Но раз за разом он получил приказ уйти туда, в океан жизни. Один. Бывало, от тоски он искал там спутников-друзей, спутниц-женщин. Но все было не то. Он чувствовал, что всегда и везде ищет ее взгляд и ее улыбку. Он вечно ее искал там и не находил. Вечно искал и не находил. Вечно искал…
Заключенный проснулся в поту. Почувствовал, как что-то теплое стекает по его лицу. Вот докатилось до его губ. Попробовал. Соленое… Кажется, это называется слезы. Да, слезы. Люди плачут, когда им грустно. Когда душа болит. Он понял, что его душа болит, но не знал, что сделать с этой болью.
Он был замурован в эти две комнаты с серыми стенами: ту, в которой спал, и ту, в которой справлял нужду. Четыре серых стены в большой комнате. Четыре серых стены в другой комнате. В большой комнате было окно, которое выходило на серую стену. Где-то внизу — он однажды додумался придвинуть кровать к окну и выглянуть — был большой ящик с мусором. И гора всякого хлама. Хлам иногда увозили. Появлялся новый. Мусора в ящике то прибывало, то убывало. Иногда в мусоре копались две толстые вороны. Вот и все. Даже небо было не видно. Он стал забывать, какое оно, это небо. Только смутно помнил, что оно постоянно меняется. А в его жизни все было неизменно.
Его даже не выводили никуда. Изредка приходил врач в белой одежде, осматривал его, но ничего не говорил, как ни расспрашивай его. Вот и все. Все дни были до жути однообразны.
Мужчина никак не мог вспомнить, почему же попал сюда. Охранник сказал, что он что-то плохое совершил и заслужил. Но когда пытался вспомнить, голова болела. Или вспоминался огонь. Огонь сжег все. Все его прошлое и всю его память сжег тот огонь. Откуда взялся тот огонь, заключенный никак не мог вспомнить.
День за днем. День за днем. День за днем. Охранник язвил, что его подопечный свихнулся. И тот боялся, что свихнулся. Кажется, свихнуться — это что-то ужасное. Но все-таки это будет что-то новое. Страшно хотелось чего-то нового. Только серый сфинкс поддерживал его, спокойно восседая на стене. Сфинкс… кажется, так звали этого зверя. Но сфинкс должен был стать черным. Мужчина сам не знал почему. Просто был уверен в этом и все. Однажды он до крови укусил свой палец. Просто хотелось как-то вырваться из плена этой однотонной серости, из этой бессмыслицы существования. Боль хоть как-то отрезвила его. Боль — это неприятно, но немного спасает. Когда он рассматривал красные капли, медленно вытекающие из его пальца, то вспоминал… Ну, будто бы видел целые картины…
Тело, страшно окровавленное… Мужчину, заслонившего девушку… Ее беспомощный, затравленный взгляд на него, из-за которого он не смог пройти мимо… Группу пьяных парней, которые сначала грязно ругались, а потом мрачно ощерились лезвиями раскрытых ножей… Ощутил ту спокойную злость внутри… Точно ту же, как и у мужчины, молча смотревшего на бегущее к нему войско… Будто бы слушал хруст чьей-то руки… Слышал вопли… Парни вопили… Видел или, точнее, вдруг ощутил лезвие, впивающееся в плечо, и струи чего-то горячего и липкого, покатившееся вниз… Слышал вой сирен…
