Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна (читать книги онлайн TXT) 📗
И он дошел и сказал:
— Мы победили, моя госпожа! Мы бились яростно, как могли. И среди убежавших врагов осталось слишком мало людей. Они уже не посмеют посягать на наши земли.
Он дошел и сказал. И хотел было поклониться, но упал…
Глаза бога Ра смотрели на него испепеляющим огнем. Но руки, подхватившие его, были столь нежны! Он слышал шелест ее белого платья, почуял запах каких-то душистых масел, идущий от ее теплой груди, ощутил как бешено бьется ее сердце. И больше не осталось ничего. Все сгорело в пламени солнца. Вся жизнь. Все победы и поражения. Все. Все сгорело. Но последнее, что почувствовал он, было нежное прикосновение ее рук. Рук чужой жены. Жены самого фараона.
Таких теплых и нежных, что не страшно было уже умереть. Он уже не почувствовал горячих слез, упавших на него из ее глаз. В этот жаркий полдень сгорело все. И что-то неуловимое сгорело в черных глазах, жирно обведенных черной краской. И никто ничего не заметил. Никто ничего не заметил кроме жаркого солнца. Жестокого жаркого солнца, из-за которого сгорело все.
Вечная ночь, за которой не было рассвета. Вечная ночь, укрывшая ее слезы и его сгоревшие надежды. Сгорело все…
Его трясли и что-то кричали. Мир плавился.
Одна сигарета, упавшая на пол, не вызвала бы пожар. Ничего бы, быть может и не сгорело бы. Но только сторож вскочил. Испуганно обернулся. Взгляд его упал на открытый саркофаг за стеклом, на темное тело, слегка и небрежно закрытое белой одеждой, чтобы хоть немного защитить тонкую женскую фигуру от докучливых въедливых глаз. И отчего-то ему стало жаль ее. Что вот так лежит она, а люди ходят и смотрют. Что вот так не дают ей умереть до конца. Что изрезали ее, выпотрошили, смазали непойми чем. Что не дали так просто уйти из этого мира. Что засунули в каменную коробку, а потом расколупали последнее убежище, вытащили на свет. И поставили под жадные взгляды жестоких людей.
Ничего быть может и не сгорело бы. Но сторож выронил газету и судорожно смял рубашку над сердцем.
Последние дни царила страшная жара. Днем плавился асфальт на недавно доделанной дороге у музея. Ночью жара все еще не желала выпускать из своих страстных объятий измученных людей. Все накалилось, все стало горячее.
Газета упала на догорающую сигарету, вспыхнула. В противопожарной системе еще днем что-то сгорело, расплавилось и переклинило. Поэтому вместо брызг воды вниз посыпались искры. Неподалеку стояло много информационных стендов. Бумажных и пластиковых, щедро наставленных, чтобы поведать об истории давней страны и ее полузабытых обычаях. Стенды очень хорошо горели, а уж вспыхивали в одно мгновение… Все как-то руки не доходили у администрации музея позаботится о некоторых залах…
Пламя поползло вокруг растерянно замершего человека… И ему показалось что весь мир вокруг сгорел. В одно мгновение. Прошлые успехи и неудачи, злость на предавшего клеветника-коллегу, позорное увольнение с прошлой работы, мытарства по собеседованиям, презрение в глазах девушки, которая бросила его, когда он остался без работы и денег… Сгорело все… И даже пластиковый стул, на котором ночной сторож, бывало, коротал бессонные страшные ночи в окружении предметов из давно ушедших народов, полузабытых стран… Сгорело все…
Люди бежали на него и кричали. Хищно ощерилось их оружие. Сверкали вспотевшие тела, шуршали набедренные повязки. Их было много. В десяток раз больше чем их. И, кажется, кто-то за его спиной вздрогнул и слегка отступил назад. Солнце едва только поднималось над землей. Такое юное, но такое жаркое… В свете этого солнца сгорало все…
Он равнодушно смотрел на бегущих врагов. Спина ровная, голова гордо поднята. Сколько их и что они мечтают сделать с ним, ему не важно. Важно только то, что осталось позади. Где-то там позади. На чужом ложе в объятиях легкой белой и шуршащей одежды и в сплетении чьих-то рук…
— Среди них Черный сфинкс! — вскрикнул кто-то среди приближающихся врагов.
Он хищно ухмыльнулся и приветственно поднял свое оружие.
Зной все увеличивался и увеличивался. Солнце гордо всплыло на небо. И в жаре его света сгорело все. Все. Все сгорело…
Проблеск сознания заставил мужчину отшатнуться от хищно распахнутых объятий пламени. Он наткнулся на стеклянную витрину. Или, если быть точнее, с размаху налетел на нее…
Вражеские воины все ближе и ближе… И от того, как спокойно он поджидал их, некоторые лица ощутимо побледнели и начали искажаться от неуверенности и страха. Ну и что ж. Без разницы сколько их. Ведь выдержал же ж он пламя гнева советников и неодобрение жрецов. Пламя, в котором сгорели его немногочисленные планы и все его честолюбие. Ну и что ж. Самая главная надежда сгорела еще не успев родиться. Все сгорело. Все. И если что-то где-то внутри него еще осталось, то после этого дня сгорит все. Солнце сегодня уж очень жаркое. Словно напоследок показывает ему свою силу. А может просто приветствует отчаянного воина. Ну и что ж. Все сгорело еще давно, а если и не сгорело что-то прежде, то сегодня сгорит все…
Треск стекла, брызнувшие во все стороны осколки, резкая боль в распоротом плече…
Молодые лица вокруг него. Усталый и сердитый мужской голос. Взволнованные лица парней, полуистеричный гомон какой-то девчонки, огонь интереса в чьих-то глазах… Что-то стекает с него… Лежать как-то мокро… Что-то теплое и мокрое…
Лезвия ножей, разрезающие плоть… Первые ранения ощутимы и болезненны, а потом уже все равно… Дрожащее и мягкое тело за ним, испуганные светлые глаза… Когда сил уже почти не осталось, он отступил назад. Чтобы просто упасть на нее… Чтобы заслонить ее собой от тяжелых подошв на чьих-то сапогах… Чьи-то белые кроссовки в красных пятнах над его головой. Жар внутри него… Огонь, в котором сгорело все… Все сгорело… Во мраке, который почему-то последовал за огнем, растаял чей-то вскрик издалека…
Он упал бы на лежащий догорающий плакат, не прислонись к чему-то твердому и холодному. Ему показалось, будто кто-то подхватил его. Обернулся, чтобы сказать спасибо. И увидел вблизи страшное темное мертвое лицо… В памяти вспыхнуло, что когда-то это была молодая женщина, возможно, очень красивая, но смерть забрала всю ее красоту с собой. А осталась лишь темная жуткая оболочка. На которую глазеют все, кому не лень…
Он смотрел откуда-то со стороны на непонятный большой окровавленный и встрепанный комок, который рьяно избивали ногами какие-то нетрезвые парни в кожаной одежде с крестами и черепами на многочисленных подвесках. Недоуменно смотрел на белое мягкое тело и растрепанные длинные русые волосы под этим страшным комком или свертком. На любопытные лица в окнах ближайшего дома. На какого-то старика, отвесившего подзатыльник девушке с догорающей сигаретой — вышла покурить на балкон и забыла. Недоуменно смотрел, как старик рванулся куда-то внутрь смешного жилища из множества мелких коробков… появился у окон с какой-то мелкой плоской штукой и долго на нее орал…
Странные завывания каких-то движущихся коробков на колесах… Парни было бросились в рассыпную, но алкоголь и пережитая и недогоревшая ярость, видимо, слишком затуманили им мозги… Их схватили какие-то непонятные люди…
Тот странный комок в изодранной ткани, темно-красного цвета, подняли с каким-то трепетом люди в белой одежде. В только что бывшей белой одежде, расцветившейся красными пятнами. Девушка под этим непонятным кулем как-то съежилась и замерла, будто боясь потревожить. Что это за непонятный истрепанный куль одежды и мяса? Неужели, человек? Ну и вид у него! Так, куда-то бережно несут и увозят в движущемся коробке, который едет без животных…
Что это вообще за странное место? Что за скопище непонятных домов из мелких коробков, нагроможденных так высоко друг на друга? Что это за солнце, такое знакомое и незнакомое одновременно? И почему его вдруг так тряхнуло и потянуло за тем телом в самодвижущейся повозке?..
Он схватил за шест ближайший из плакатов, только-только вспыхнувший. И отшвырнул. Чтоб укрыл это усталое и страшное темное лицо… Пламя распространялось по залу, вгрызаясь в многочисленные информационные плакаты… В этом пламени сгорало все. Все сгорит. И даже он.
