Наследники Фауста (СИ) - Клещенко Елена Владимировна (книги .TXT) 📗
Назвав это помещение больницей, я бы польстил испанцам непомерно; сей дом был просто-напросто местом, где одни умирали, а другие — счастливцы — выздоравливали. Я надеялся стать счастливцем: излечиться, когда придет срок, от своей притворной лихорадки и не подхватить настоящую. Уповал я еще на то, что слово господина Хауфа и его слуги не столь много значит для отплывающих моряков, купцов и офицеров, и уж коли заболел присланный врач, то можно им будет отплыть без врача либо взять другого, меня же предоставить моей собственной участи.
Монахи-августинцы, которые ходили за больными, были славными людьми. С одним из них, братом Георгием, или Хорхе, я перемолвился по-латыни, и мы стали приятелями. Я не решался ему открыться, пока мы не подружимся ближе, но втихую мазался мазью, и по утрам очередной брат-августинец, подходя ко мне, покачивал головой. Удивлялся, должно быть, отчего немец не помирает и не выздоравливает.
Брат Хорхе вел со мной долгие беседы, надеясь избавить мою душу из западни, расставленной Лютером. Не знаю, чем я приглянулся ему, но был он со мной красноречив и страстен. Я дал понять, что считаю нынешнего папу ученым и достойным человеком, а суждения о нем иных протестантов — прискорбной ошибкой, и монах, как видно, решил, что семена, упавшие в добрую почву, дают ростки.
Мазь, которой я воспользовался, вряд ли могла убить в столь малой дозе, а чтобы умерить и сократить ее действие, я выпивал столько воды, сколько мог выпросить, но все же на третий день почувствовал боли в пояснице, онемение в пальцах и понял, что пора кончать с этой шуткой. Медленное отравление могло привести к таким последствиям, что лучше бы утонуть в океане. Я собирался прекратить экзекуцию сразу, как только узнаю об отплытии нашего флота, тут же — Господь простит того, кто лжет под страхом смерти — объявить о своем возвращении в лоно католической церкви и таким путем достичь двойного успеха: объяснить мое телесное выздоровление через выздоровление духа и избежать когтей инквизиции. А там что Бог даст.
Однако не суждено было оправдаться моим расчетам. На четвертый день ко мне заявился Динер с двумя солдатами (не теми, что сопровождали нас в пути) и незнакомцем моих лет. По светлым, коротко остриженным волосам я признал в нем соотечественника, а по его латыни — врача, учившегося в Гейдельберге.
— Как вы сами думаете, что с вами, коллега?
— Полагаю, красная лихорадка.
— Четыре дня, и ни кризиса, ни облегчения?
— Сам дивлюсь. Видимо, надо подождать седьмого дня?
— Вы задерживаете отплытие корабля.
— Корабль еще не отплыл? — Это меня поразило.
— Ваш корабль ждет вас, им нужен врач. Божьей милостью, они догонят флот вместе с вами.
— Но если я болен?
— Ваша болезнь странна, и по времени, в какое началась, и по ходу своему.
— Что вы подразумеваете?
— Снимите рубаху.
Я разделся, всячески стараясь показать, как меня знобит и лихорадит. Я уже понимал, к чему клонится, и порадовался, что ладанку с мазью догадался спрятать в постели. Он осмотрел мою сыпь, постоял молча, сжав губы в нить, а затем сказал протянуть руки.
Что поделать… На кончиках пальцев была та же самая сыпь, чего при лихорадке, пожалуй, не случается никогда. Как ни старался я поменьше прикасаться к мази и почище обтирать руки, все же она была слишком едкой. Мы встретились взглядами, и в тусклых его глазах блеснуло понимание.
— Ты симулянт?
— Не выдавай меня, брат-медик, — попросил я. Это было дерзостью, хоть мы и говорили по-латыни; потом уж я смекнул, что понять мои слова могли монахи, да и умник Динер мог знать латынь в достаточной степени; было бы чудом, если бы этот человек согласился помочь мне. Чуда не произошло; брат-медик холодно усмехнулся, повел плечом на итальянский манер:
— Наклони голову.
Когда недоразумение разъяснилось, Динер подошел вплотную ко мне. Губы у него были серые и тряслись, а я не нашел ничего лучше, как ухмыльнуться, за что и был примерно наказан. После первого его удара солдаты схватили меня за руки, но я и не собирался ухудшать свою участь неповиновением. По-человечески я понимал Динера: ведь он отвечал за мое отплытие перед моим дражайшим другом.
На улице, наполовину белой от солнца и пыли, наполовину черной от теней, прохожие мрачно косились на иноземцев. Небось, фламандцы проклятые, ишь, говорят на своем поганом наречии и людей не стыдятся. Двое в кирасах и третий между ними — со следами побоев на лице.
— Что, господин доктор, не удалась твоя затея? — спросил сопровождающий. Второй солдат был молчалив и в разговоры не вступал.
— Не удалась.
— Не хочешь, стало быть, на корабль?
— Не хочу.
— Так чего ты подряжался, раз плыть не хочешь?
— Я не подряжался.
— Во врет! Да ты не горюй. Вернемся богачами, всех плясать заставим! Я вот сам почему решился — жениться собираюсь.
— И для этого едешь в Новый Свет? — доктор через силу улыбнулся. — Немецкие девушки тебе не по нраву?
— Дурак ты, я на соседке хочу жениться. Да она не пойдет за простого солдата. А там, куда мы плывем, — там ведь Золотая Страна, Эльдорадо на испанском. Там золото под ногами валяется, вот как этот камень, бери да в сумки складывай.
— Вот сам ты дурак и есть, коли веришь.
— Это почему еще?
— Где прошли испанцы, там на земле не то что золота, но и гроша медного не валяется. Может, раньше в этой стране золото и было, да теперь из него уже сделали колечки для мадридских девок.
— Нет, испанцы там и сами еще не были.
— Ах так? А откуда же они знают про эту страну?
— Откуда-откуда, тоже еще умник. От самих индейцев, вот откуда.
— Ага. Это как мы в ту войну выходим к хутору, а хозяин причитает: ничего, мол, нету, милостивые господа, все забрали до вас, а вот у соседа моего и куры, и кабанчик, и корова с быком… Все бы хорошо, одно плохо: не было у старого хрыча никаких соседей, ничего мы не нашли.
— Иди ты в задницу со своим враньем! — обиделся конвоир. — Так я тебе и поверил. Трус ты, и больше ничего. Вот приплывем туда, увидишь, что я прав.
— Если будем живы, — негромко договорил доктор.
— Да ты не трусь. Думаешь, испанцы тебя убьют? Брось, итальянцев мы били, французов били, их тоже будем бить. А темнокожие — они нагишом бегают, уж их-то не бойся. А ты сам воевал, что ли?
— Лекарем был в отряде.
— А-а. Ну, значит с ремеслом нашим знаком. Не трусь, говорю, там легче будет, чем с нашими мужиками. У наших-то вилы, цепы, а у тех-то одни камни да дубинки. Ну, луки еще, правда. А у нас аркебузы, клинок у каждого, опять же пушки. Так что ты не тоскуй.
Глава 17
Оживить кристалл нам так и не удалось. Гомункул бранился.
А чего вы хотели, гусыни? Он был болен, а больного-то легче найти. Пока у тебя печень не болит, ты знаешь, где у тебя печень?.. Да ни шиша ты не знаешь, тоже еще, доктор медицины в чепце. Зато когда заболит, не ошибешься. Так и с этой штукой.
— Значит, теперь он?..
Или выздоровел, или помер, одно из двух. Но скорее первое. Вижу, большего прока от вас не дождешься.
С тем мы и остались. Через некоторое время после этого снова явился управляющий, господин Фогель, с известиями об урожае. Я сказала ему подождать и послала Ханну за Альберто, как мне было велено. Тот пришел и сам повел разговор. Вскоре управляющий стал беспокойно улыбаться и кланяться, и тут же выяснилось, что он по странной случайности сделал ошибку в расчетах, а на деле расходы в нашем имении не превышают доходов, и нам с мужем причитается не менее ста гульденов, которые он, господин Фогель, предоставит мне вскорости.
Вместе с Альберто я опять навестила нотариуса. Юридически все оказалось безупречно: я и мой муж имели равные права на все наше имущество, и любой из нас мог распоряжаться им как пожелает. За будущее нашего сына я могла не бояться.
По крайней мере, за ближайшее будущее. Я продолжала заниматься математикой так усердно, как позволяло «Наставление для беременных», и Альберто говорил, что я достигла удивительных успехов. Я надеялась, что он не преувеличивает из пристрастия и южной пылкости. Если я сумею стать действительно хорошим астрономом, мы с сыном не будем бедствовать, хотя бы все золото Фауста обратилось в черепки. Астрономам платят за составление карт, за прогнозы затмений. А то, что астроном — женщина… может, Альберто подскажет, как это скрыть от заказчиков? В самом крайнем случае можно будет заняться астрологией, хотя сути этой науки я по-прежнему не постигала.
