Раздробленный свет (ЛП) - Кауфман Эми (читаем книги онлайн .txt) 📗
Мгновение, кажется, растягивается на вечность, нам надо бежать. Мы должны оставить Чака на произвол судьбы, раз он сделал такой выбор, продолжить наши попытки связаться с доктором Рао. Но все мы слышим, как он зовет некую Алишу, без сомнения, свою жену. Я не могу сказать, то ли он зовет ее, потому что думает о ней в эти последние мгновения, то ли выкрикивает ее имя, потому что она одна из нападавших.
Я держу Софию так крепко, что, должно быть, причиняю ей боль, но она ничего не говорит, ее тело дрожит, когда она прижимается ко мне.
Тарвер выходит из ступора, делает шаг по переулку и ругается. Но прежде чем он успевает двинуться дальше, крики прекращаются. Мое сердце сжимается от внезапной тишины, нарушаемой пятью парами панических вздохов. Он мертв… они убили его. Они убили его.
Но потом оболочки отстраняются, выпрямляются, вставая на ноги. И Чак тоже. На какую-то долю секунды мы все застываем в замешательстве. Затем Чак поворачивает голову, его взгляд находит нас… его глаза черные и пустые.
Я чувствую, как София вздрагивает.
— Пора идти, — шепчет она.
Мы бежим.
Когда-то, давным-давно, мы могли бы поговорить с ними, с этими одинокими выжившими в этом призрачном мире. Но сейчас мы так слабы и можем только наблюдать. Мы видим их такими, какими они не могут, не хотят видеть друг друга. Мы видим его чувства в том, как он смотрит на нее, мы видим ее душу, взывающую к нему в каждом прикосновении. Было бы так легко, если бы они могли видеть друг друга изнутри, как мы.
И все же в том, как они находят друг друга, присутствует красота. Медленно, в хрупком танце косых взглядов и случайных прикосновений. Наблюдать, как они сближаются, как их души переплетаются, не зная друг друга, как мы, не будучи уверенными в том, что внутри сердца другого — означает познать что-то новое…
Веру.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
СОФИЯ
СУХОЙ, НАСЫЩЕННЫЙ КИСЛОТОЙ ВОЗДУХ раздирает мои легкие, словно пила. Химикаты, оставшиеся после падения «Дедала» обжигают нос и горло. Я концентрируюсь на темпе, пока бегу за остальными, стараясь не пыхтеть. Если мы сможем убежать достаточно далеко, достаточно быстро, достаточно тихо, возможно, мы сможем оторваться от толпы оболочек за нами. Возможно, мы снова сможем погрузиться в тишину и стать незаметными.
Глаза слезятся от усилий. Новый вид паники начинает подниматься по мере того, как другие постепенно удаляются от меня и Гидеона… Боже, не оставляй нас… пока я не осознаю, что Гидеон нарочно бежит в ногу со мной. Он быстрее меня, он должен быть впереди, он должен быть в безопасности в пределах досягаемости щитов-барьеров Тарвера и Флинна. И внезапно причитания в моей голове меняются в другую сторону. Идиотка… просто НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ.
А затем Джубили и Тарвер расходятся. Тарвер направляется в одну сторону улицы в следующем квартале, а Джубили в другую. Глазами я ловлю кого-то из них, даже не уверенная, кого именно, подающего нам сигнал рукой. Когда мы добираемся до них, Тарвер подходит к нам и отводит в сторону, чтобы следовать за Джубили и Флинном по боковой улице.
— Сюда, — кратко и лаконично, указывает он. — Уже улица — меньше оболочек.
Я рискую оглянуться, когда сворачиваю за угол вслед за остальными, и мое сердце замирает. Оболочки могут медленно реагировать, могут плестись в поисках цели, но, получив задание, они двигаются так же быстро, как и любой из нас. Их не меньше сотни всего в нескольких метрах от нас. Если они поймают нас и сорвут щиты-барьеры с Флинна и Тарвера, или утащат за пределы их досягаемости, у нас не останется защиты от ментальной сети, которую шепот накинул на город. Я бы предпочла, чтобы они разорвали нас на части, чем стать одной из этих тварей.
Мое дыхание вырывается с рыданием, и я спотыкаюсь. Рука Гидеона подхватывает меня, не давая упасть. Тарвер следует за нами.
Улицы головокружительно мелькают вокруг нас, когда мы бежим по лабиринту обломков и провалов. В какой-то момент тротуар начинает крошиться подо мной, и мне приходится прыгать на другую сторону. У меня нет времени оглядываться, но через несколько секунд я слышу отдаленный грохот, когда обломки с уровня улицы падают на средний уровень города, разбиваясь там. Мы поворачиваем за один угол, потом за другой, потом еще, затем разворачиваемся, попав в тупик, потеряв ценные секунды. Улицы сужены обломками с обеих сторон. Затем, внезапно, перед нами встает стена из камней и скрученных металлических опор. Это часть соседнего небоскреба, который осел и рухнул на улицу. Мои ноги останавливаются только на мгновение, прежде чем я снова беру старт. На этот раз я тащу за собой Гедеона, начиная подъем на гору щебня.
Наши руки и ноги карабкаются по обломкам, и мой мозг лихорадочно цепляется за воспоминания. Держись ближе к стене. Не смотри вниз. Я прямо за тобой. Все эти мелочи, которые Гидеон говорил мне, когда я взбиралась по отвесной стене шахты лифта в «Компании Лару», что кажется было много лет назад.
Чего бы я только не отдала, чтобы вернуться в шахту лифта.
Мы движемся недостаточно быстро. Хотя куча щебня не настолько крута, невозможно сказать, что является незыблемым, а что поддастся, как только мы схватимся за его. И оболочки все приближаются.
Тарвер поворачивается, упирается спиной в обломки и направляет пистолет в то, что уже карабкается за нами по разрушенному зданию.
— Не останавливайтесь! — кричит он, его слова перемежаются с визгом военного лазерного пистолета. Лазер пронзает мясистую часть руки оболочки, заставляя ее откатиться назад и упасть. Еще один выстрел, еще и еще, двое падают, но первый уже снова на ногах, возобновляет подъем, едва замедленный раной на руке, которая теперь свободно кровоточит.
Боль их не останавливает, и никто из нас: ни я, ни Гидеон, ни Тарвер, ни Джубили, ни Флинн — никто не хочет убить невинного. Потому что это то, чем являются оболочки: реальные люди, с реальной жизнью, просто их мозги и тела порабощены.
Джубили пытаясь отдышаться, останавливается и присоединяется к Тарверу. Она выхватывает свой пистолет, стреляя раз, другой. Выстрелы едва пробивают брешь в надвигающейся на нас толпе. Я тянусь ухватиться за край куска цемента размером с валун — большие куски обычно сдвигаются меньше — только чтобы почувствовать, как он сдвигается и начинает сползать в мою сторону. Я вскрикиваю и отскакиваю в сторону, когда он катится вниз по насыпи, врезаясь в одну из оболочек и сбивая ее.
Я бросаю взгляд на Гидеона, чьи глаза встречаются с моими, и затем мы оба тянемся за любыми обломками, которые мы можем найти, швыряя их вниз по насыпи в толпу. Звуки разбивающегося цемента смешиваются с визгом лазерного пистолета. Флинн отползает в сторону, чтобы его бетонные ракеты не попали в нас, и тоже присоединяется к битве.
Затем голос Гидеона срывается на крик, и я вижу, как он скользит вниз по насыпи. Я отправляюсь вслед за ним, хватая его за руку, как раз в тот момент, когда мой взгляд выхватывает руку, схватившую его за лодыжку, руку, принадлежащую пожилой женщине. Ее лицо пугающе безмятежно, когда ее тонкие, костлявые пальцы достаточно сильно впиваются в кожу Гидеона, делая ее белой. Я издаю бессловесный крик, обхватываю Гидеона обеими руками и упираюсь ногами в стальную балку, в то время как Гидеон пытается отпихнуть ее другой ногой. Тарвер вздыхает и, не колеблясь, роняет пистолет и несется вниз по насыпи. Он обеими руками хватает Гидеона за другую руку, помогая мне вытащить его из хватки оболочки, карабкающейся всего в паре метрах впереди толпы.
Мои руки обвиваются вокруг Гидеона и он в ответ обнимает меня. Мое тело больше не слушает безумное стаккато, барабанную линию команд от мозга — залезь повыше — двигайся — беги — борись — останься в живых — и на мгновение ни один из нас не двигается. Я не должна смотреть на него, чтобы понять, что он чувствует тоже самое. Что ничего не имело значения: ложь, обман, фальшивые имена и надуманные предлоги. Неважно, что было правдой или ложью. Теперь у нас никогда не будет шанса узнать друг друга, узнать какие мы есть на самом деле.
