Леди чародейка (СИ) - Герцен Кармаль (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Занимался новый день, но выглянувшее из-за туч утреннее солнце совершенно меня не радовало. Перед тем как оставить меня одну на пороге моего дома, Пайп раз десять, наверное, спросила: «Ты уверена, что хочешь остаться одна?» Да, я была совершенно в этом уверена. Более того – это единственное, чего я действительно сейчас хотела.

Чтобы меня оставили в покое. Чтобы позволили разобраться в себе, остановив безумную карусель из мыслей и воспоминаний – правдивых или ложных. Чтобы позволили понять, был ли это красивый, но странный сон, вызванный прочитанной книгой или все-таки… реальность?

Вдруг появилось смутное воспоминание, как я, потеряв работу, приезжаю домой, пришедшее на смену воспоминанию о том, как я стучусь в дверь Алистера Морэ и говорю, что пришла на место горничной. Еще одна вспышка – мама строго отчитывает меня за то, что меня отчислили с института, а потом, когда я даю зарок, что возьмусь за ум, берет меня в поездку на остров Лагласс. Впервые за долгие месяцы мы проводим время вместе, словно заново друг друга узнавая – или заново привыкая друг к другу. Посещаем местные достопримечательности – мама была здесь уже однажды, с Сандрой, когда я веселилась на музыкальном фестивале. Это был последний раз, когда Сандра выбиралась из города, и я еще долго кляла себя, что тогда не была с ней рядом. Я не знала о ее болезни – она только начинала набирать обороты… но это не умаляло моей вины.

И эта поездка с мамой на Лагласс была словно завуалированной попыткой нам двоим сблизиться так же, как были близки мама и Сандра. И, кажется, у нас даже получилось: во всяком случае, мы непринужденно болтали, сидя в кафешках и ресторанчиках и пробуя местную, невероятно острую кухню. Бродили по остовам древних храмов, поднимались на гору, а после покорения Лагласса ходили по магазинчикам. В одном из них я приглядела красивую иллюстрированную книгу на родном языке.

Это были «Хроники Ордалона».

Новая вспышка. Я купаюсь в море и, отвыкшая от ласки теплых волн, откидываюсь на спину и плыву, чувствуя, как солнце обжигает прикосновением щеки. В какой-то момент понимаю, что меня с неудержимой силой несет все дальше от берега, а вокруг – бурлящая вода, отчего-то поменявшая цвет на белый. Я пытаюсь сопротивляться течению, но ничего не получается. Начинается паника...

Позже, когда меня, уже наглотавшуюся соленой воды, вытащили на берег, сделали искусственное дыхание и привели в чувство, мне сказали, что я попала в рип – отбойное течение. Благодаря маме, меня вовремя вытащили, но… Несколько десятков секунд я не дышала, а мое сердце не отстукивало ритм. Несколько десятков секунд я была мертва. Клиническая смерть… не думала, что когда-нибудь это случится со мной.

А, очнувшись и исторгнув из себя, казалось, целые литры соленой воды, едва обретя способность говорить, я сказала, что видела ее. Видела Сандру. Мама побледнела и попыталась разжать мои пальцы, которыми я вцепилась в ее плечо. А я все повторяла и повторяла: «Я видела Сандру. Я говорила с ней».

Вынырнув из темных глубин прошлого, я застонала от разламывающей виски боли. Воспоминания нахлынули разом и больше не отпускали, причиняя настоящую муку. Словно я, годами находящаяся в темноте, вдруг прозрела, и дневной свет вместо радости приносил лишь боль и ослеплял.

Я помню, как до хрипоты пыталась убедить маму в том, что говорила с погибшей сестрой. Помню, как плакала мама, уговаривая меня остановиться – не знаю, о чем я думала тогда, ведь своими словами я не утешала, а лишь вскрывала еще толком не зарубцевавшиеся раны.

Я слышала немало историй о людях, переживших клиническую смерть. О тех, кто видел своих погибших родственников, кто видел белый свет и куда-то уходящий длинный тоннель. О тех, что изменились безвозвратно после краткосрочного забвения. На несколько минут вычеркнутые из мира живых, но не принадлежащие миру мертвых, они переставали быть самими собой.

Доктор Вегре – тот самый психиатр из фешенебельного и невероятно пафосной клиники «Эйрисхолт» говорил, что кислородное голодание и последующая за ним клиническая смерть негативно сказались на моем рассудке. Я перепутала реальность и вымысел – историю Сказочника, в которой был эпизод встречи главной героини Беатрис с безымянной сестрой, погибшей от неведомой болезни. Сплела воедино сюжет книги, который во всем, что касалось реального мира, совпадал с сюжетом моей жизни, и пригрезившуюся мне во время забвения встречу с Сандрой.

Я сидела, зажимая ладонями уши – смешно, будто пыталась заглушить голоса воспоминаний в своей голове.

И вместе с тем… Я помнила все события в Ордалоне так отчетливо… Все вкусы и запахи. Все взгляды, улыбки и прикосновения. Во мне будто жили два человека, и говорили на разные лады, каждый пытаясь убедить меня в обратном. И я со всей отчетливостью понимала: мне предстоит сделать самый, возможно, серьезный в своей жизни выбор.

Так во что же мне верить? В невероятный мир Ордалон, в который не верил никто, кроме меня самой, противоречащий всевозможной логике или… в такую холодную, но логичную реальность? Все, что подсказывали мне нахлынувшие волной воспоминания, казалось таким выверенным, таким правдоподобным… настоящим. В отличие от воспоминаний об Ордалоне – ожившей, пусть и не самой доброй, но волшебной сказке.

Я сползла по стене вниз, закрыла лицо руками. Мама, Пайп, доктор Вегре – похоже, они правы. Это лишь временное помешательство, плод воспаленного разума, безумные фантазии… или… нет?

Алистер – такой сдержанный и такой близкий и родной. Дайана – распахнутые глаза на нежном личике, глядящие на меня с надеждой – в самом начале моего долго пути, и с благодарностью – в самом его конце. Ари – дерзкая и надменная, но бесконечно преданная Дайане. Конто – смешливый балагур, не растерявший оптимизма даже с потерей человеческого обличья, роскошный в своей ипостаси снежного барса.

Я вспоминала, как погружалась в воды города-озера, в следующее мгновение поражаясь тому, что могу свободно дышать и не чувствую влаги на одежде и коже. Как медальон Розали передавал мне их общие с Алистером воспоминания, и казалось, будто это мы – я и Алистер – давно знаем и любим друг друга. Вспоминала, как брела по Пескам рядом с деревом Правды, как, прикасаясь к живым стенам замка Ламьель, слышала дыхание заколдованного Исполина.

Я не готова отказаться от воспоминаний об Алистере, Дайане, Ари или Конто. Не готова отречься от них. И я чувствую, это – единственно верное решение. Возможно, самое правильное за всю мою жизнь.

А раз так, я готова до последнего сражаться за правду. Верить, что Ордалон настолько же реален, насколько реален мой собственный мир.

Что-то изменилось. Сначала наступила гробовая тишина, заставившая меня отнять от лица руки. И в первое мгновение я даже пожалела, что сделала это: так жутко было наблюдать, как краски привычного мне мира стекают, словно облитые кислотой. В окружающем пространстве образовались самые что ни на есть настоящие черные дыры, которые медленно и неотвратимо поглощали привычный мне мир. Вскочив, я вскрикнула, и стена за моей спиной разлетелась на мириады осколков, тут же окрасившихся в черный цвет. Они слились с темнотой, с непроглядным мраком, который с каждой секундой все больше разрастался.

Окружающий меня мир исчез, сменившись пустотой. Бездна была повсюду – под ногами, за спиной, над головой. И тогда в этой жуткой черной нереальности прозвучал многоголосный шепот:

– Мы тебя признаем.

Тьма окутала меня плотным облаком, и я в ней захлебнулась.

Глава третья. Джиневра

Случаются дни, когда солнечный свет кажется ослепительней, облака пушистее и мягче, а воздух – вкусней. Сегодня был именно такой день, когда дышалось легче, хотелось бесконечно смеяться или и вовсе пуститься в пляс.

Джиневра знала, что жители Агераля – самого чудесного города во всех Хрустальных Землях – считают ее чудачкой. Но стоит ли волноваться, когда тебе одиннадцать лет, а жизнь прекрасна и полна сюрпризов? Джиневра и сама понимала, как сильно отличается от горожан Агераля. У нее не было особых талантов – в отличие от сестрицы Эсты, она не умела петь. Пыталась рисовать, но выходило странно – угловато, совсем не так красиво и завораживающе, как у ее старого друга Октавио.