Цена предательства (СИ) - Пафут Наталья (книги бесплатно .TXT) 📗
Я не помню, как добралась да своей комнаты. Меня время от времени все еще потряхивало от смеха. Я легла в огромную кровать и забылась сном.
Когда я проснулась была ночь, мои нервы напряжены — неравномерно мерцающие, а затем гаснущие; до меня доносились разные звуки, которые распадались и появлялись вновь. Я слышала признания Рема в любви, его крик о ненависти. Сначала тело было вялым, затем напряженным, после чего началась нервная судорога. Во рту пересохло, и меня бросало то в жар, то в холод. Я взяла кинжал. Я не хочу жить. Зачем. Я разбита и осколки моей жизни разбросаны мертвыми руинами вокруг. Приложила кинжал к сердцу — один удар и я свободна. Прицелилась, отвела руку для удара. Замахнулась, с силой направила кинжал в сердце…И…не смогла! Рука мне не принадлежала, я ее больше не чувствовала. Виски заломило, молотком бил металлический голос: — «живи Мира, я приказываю». Что это? Он меня заколдовал! Ушел сам и мне не дает уйти! Я его НЕНАВИЖУ!
Послышался грохот сапог, от сильного удара дверь едва не слетела с петель. В комнату ворвались люди. Я видела разъяренное лицо императора.
— Раб корчится и кричит, что ты собираешься убить себя… — посмотрел на кинжал в моих руках, на судорожно сведенные пальцы на рукоятке, остановился, замер, нахмурился… Зарос подскочил ко мне, выхватил кинжал. Я молчу, с вызовом глядя в глаза отцу. «Ну и что — все равно убью себя!»
— Церемонию провести сейчас, — отрывисто приказал Дарко, — ей приставить охрану, чтобы глупостей не наделала. Через час!
— Но, Ваше Величество, — залепетал Карадар, — еще не все готово, нужна еще по крайней мере неделя, исследования…нам нужны гаран… — конца его речи я не слышала, они уже вышли из комнаты, я услышала только отдаленный рев императора:
— Сегодня!
Глава 8 Церемония
Кто нам ответит на вопрос:
Что можно жертвою считать?
Ответ на удивленье прост:
Что ты не хочешь потерять,
То в жертву может приноситься.
Чего боишься ты лишиться?!
А смерть наградой может быть,
Когда нет силы, дальше жить!
О жертве должно сожалеть:
Не жалко, — не болтай о жертве!
И сожалеть не после смерти,
А жить, хоть хочешь умереть!
Господь да ты себе судья,
Как жертва принята твоя…
Лишь одного я не могу понять:
Как жертву вы смогли б принять?!
Мира
Они все ушли. При мне остался охранник, он стоял, прислонившись к дерному косяку, смотрел в окно. Было так тихо, что казалось, будто сама тишина что-то шепчет, приостановив дыхание, и ждет чего-то чудовищно чужого…
Я сидела на своей кровати, и у меня было такое чувство, будто я никогда не смогу с нее подняться. Мыслей не было, но и боли — тоже. Все мысли словно бесшумно упали, как падают в тиши осени созревшие плоды с неподвижного дерева. Я нагнулась, посмотрела на богатый ковер под кроватью, словно надеясь найти эти упавшие мысли, а потом подняла голову и заметила на себе взгляд чужого человека. Вздрогнула…Кто это?
Под черными бровями были чужие зеленые глаза, тонкое чужое лицо, склоненное вперед и похожее на мертвую маску. А затем откуда-то издалека пришел холодный страх, трепет и пробуждение — я поняла, что на меня из зеркала смотрело мое собственное лицо. Ужас какой. Неудивительно, что ардорец меня не любит.
Я подошла к окну, открыла его, краем глаза увидев как насторожился мой защитник. На улице шел дождь. Порывы ветра задували холодные струи на мою шею, но я это не чувствовала, я не чувствовала ничего, онемев от утраты. Слез не было, мое лицо только мокро от дождя. Я буду плакать позже, когда буду способна выдержать эту боль…
Чувство отвращения и тоски сливалось во мне в какую-то тяжелую, давящую глыбу. Я словно окаменела. Все, что произошло, парализовало чувства и мысли. Я даже не испытывала потребности анализировать случившееся. Позже, все позже…
Через три часа очень вежливый вередиец пригласил меня проследовать за ним. Церемония. Ну что ж, я готова…На прощание оглянула свою, казавшуюся теперь чужой комнату. Аккуратно застеленная кровать, туалетный столик, заваленый девчачьим барахлом, диван, стулья. Книги на полке — я почему-то запретила их выбросить. У вещей своя жизнь, и когда сравниваешь ее с собственным бытием, это действует ужасно. Человек умирает, а кровать остается. Комната остается. Вещи остаются. Или, может быть, их тоже следует уничтожать? Вернусь ли я сюда, какой я буду, если вернусь? А моя розовая, кружевная с рюшечками комната останется прежней…
Выйдя из комнаты, я уже не сомневалась, что эта ночь станет для меня последней. Страха не было, только нетерпение. Я готова была бежать впереди своего охранника, тянув его за рукав.
Мы прошли многочисленные коридоры, поднимались и спускались по лестницам, прошли просторную бальную залу, малую залу для приемов послов. Прошли огромную залу над которой тянулась галерея с картинами цветущих деревьев, в ветвях которых словно шелестели белоснежными крыльями госуби. Их лапки и клювы были настолько красными, что казалось, будто их обмакнули в кровь.
Наконец меня с вежливым поклоном проводили в небольшое помещение. Я зашла и оглянулась. В середине пустого помещения стоял большой металлический стол — ну это для Рема, рядом стоит высокий стул с подлокотниками — для меня. Около противоположной стены стояли четверо мужчин. Один из них был высокий вередиец, очень крепкого телосложения. Во взгляде его прозрачных глаз, неподвижно уставленных на меня, читалась враждебность, угроза. Там же был и бородатый Зарос, он что-то горячё обсуждал с Карадаром. Впервые я заметила какая у него огромная приплюснутая голова. Лицо Карадана было мертвенно-бледное, он очевидно нервничал, то и дело потирая свой гладко выбритый подбородок. С головы до ног он был запахнут в черную мантию, что только подчеркивало его бледность. Слева от него стояли еще двое бритоголовых вередийца, сильных и мощьных, тоже закутанных в черные покрывала. Ну что ж, это не удивительно, ошейники подчинения — изобретение вередийцев, кому как не им проводить сложную церемонию.
Императора и мага-целителя еще нет.
Меня очень вежливо провожают к моему стулу, предлагают воду. Все волнуются. Напряжение усиливается. Открывается дверь. Двое охранииков, держа за руки и ноги, вносят ардорца. Укладывают на стол. Как всегда раб заполнил собой все окружающее пространство. Полупустое помещение сразу стало казаться маленьким и неуютным. На лицах окружающих изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту.
Входят Мериданон и Дарко.
Ко мне подошел император. Отец был немножко красен от вина и волнения; стальные глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в черную церемониальную мантию, имел вид ребенка, которого наконец то собрали гулять и вот-вот дадут сладости. Он тепло обнял меня, потом взял мое лицо в ладони, поцеловал мой лоб, игнорируя слабый протест, он приподнял бровь, но не больше, взял мои ледяные руки в свои, прижал их к груди, там, где у него наверное есть сердце и взглянул мне в глаза:
— Мира, я отец твой и люблю тебя, помни, — он сжал мои ладони крепче, — скажи слова отречения, дорогая моя, убери монстра из своей жизни…
На мгновение лицо его озарилось любовью, и потухла насмешливая, высокомерная искра в его взгляде, казалось, он жизнь готов был отдать за меня, его любимую дочь;
Я почувствовала полное, абсолютное духовное истощение, зло, накопившееся внутри, куда-то испарилось, тело онемело, чувства пропали, зато остались мысли, слово «люблю» возмутило меня. Я подумала: “Любит? Разве это существо может любить? Если б он не слыхал, что бывает любовь, он никогда и не употреблял бы этого слова. Он и не знает, что такое любовь". Тем не менее я кивнула, постаралась улыбнуться.
Все собрались. Пора начинать.
