Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна (книги бесплатно читать без TXT) 📗
— Значит, мне повезло, — опасливо улыбнулась я. Везучее я существо, оказывается, кто бы мог подумать, что незнание местного фольклора пригодится больше, чем знание.
— Проси.
— Не хочу, — сказала я. Подумала, что стесняться утопленницы нечего, встала, сбросила платье, подняла, кинула на кресло, чтобы не мокло. Разгребла одеяло, достала из-под него нижнюю рубашку. Стало гораздо лучше. — Во-первых, боюсь, вдруг вы решите, что я корыстна. Во-вторых, идите с миром. — Я усмехнулась. — Локальная отмена рабства и личной зависимости.
А потом я вспомнила. Маг Ове. Почему я, собственно, позвала, и почему дух источника явился. Для чего. Раскрыла рот, чтобы сказать: подождите. Есть одно…
Расщепление духа. Ага. Нужно было узнать у него поподробнее, но что-то мне подсказывает, что думаю я правильно. Жертвоприношение. Но если это не свободный (мужчина, титульной национальности) — то это можно.
Я снова забралась с ногами на кровать, закрыла лицо руками. Я хочу домой… я хочу домой… почему билет туда так дорого стоит?
Не спросишь же ее: вы, случаем, не хотели бы расщепиться, чтобы я вернулась к центральному отоплению и круглосуточным универсамам? Эту даму утопил завистливый хрен, а потом черт знает сколько лет донимали просители, желающие к тому же заполучить ее рабыней. А тут я.
Щупальца наползали на кровать и трогали меня за ноги. Я сжалась в комок, только что заметила, что всхлипываю.
— Я хочу домой…
— Это дальше, чем я могу достать, — сказала женщина, с плеском вылилась на пол и собралась у самой кровати. — Живые могут. Я — более нет. Раньше могла, о, раньше я все могла! Но духов держат цепи, неведомые живым.
— А мертвых оживлять? Все еще не можете?
Щупальца свернулись кольцами, словно на них плеснули кипятку. Дама сказала с шумом воды: нет. Все еще нет.
— Ну так идите с миром. А я как-нибудь… — Я утерла лицо, мысленно уже выпрашивая у девушек еще того средства вокруг глаз.
Дама никуда не делась.
— Я не вольна сама рвать узы. Ужели бы я тогда являлась на зов тех, кто меня обхитрил?
— Но я ведь вас отпускаю…
Дама вдруг очень человеческим движением поправила лиф на полной груди. Я вздохнула про себя.
— Идите же, — прошептала я. — Пожалуйста.
Еще минуту, и я попрошу ее, потому что это мой последний шанс, и мочи уже нету, решение так близко, а тут еще она… предлагается… Нет, нет, не могу так, буду всю жизнь сама себе противна, а потом, чего доброго, смирюсь, и это будет еще противнее. Я мало что умею и могу, не делаю больших дел, но я хотя бы стараюсь не портить жизнь другим. Не хочу начинать.
Уже начала, муторной болью занялась над бровью ехидная мысль. Уже распоряжаешься жизнью и смертью тех, кто тебе доверился.
Не хочу, прошептала я под нос. Вслух сказала:
— Идите, пожалуйста.
Дама развела руки, щупальца встрепенулись, заползли по ее платью вверх, обернули руки браслетами, расплылись в воздухе чернильными кляксами. А через секунду, словно капля туши в стакане, расплылась и она. Я упала на бок, подтянула колени к груди и захныкала. Я так устала… я совсем одна… я хочу домой…
Девицы скреблись в дверь, их шуршание подпитывало начавшуюся головную боль. В конце концов я рявкнула, заскулила, потому что отдалось в лоб, а девицы притихли, но только на минуту. Я, держась за лоб, сползла с кровати, поджимая ноги на мокром ковре, впустила их.
Они не стали спрашивать, что тут произошло, хотя глаза сделались большие и любопытные. Пара девиц свернула ковер и уволокла, а третья ушла за ними и скоро вернулась с небольшой чашечкой, от которой свежо пахло какой-то травой. Я опрокинула, как стопку горячительного, закашлялась от горечи, прилегла, как советовали, и с удивлением заметила, что головная боль затухает.
— Мастер просил передать, что рад вам услужить, — сказала девица, которая стояла надо мною, словно боялась, что я опять ее вышлю вон.
Мастер… ч-черт побери. Я села на кровати.
— Да. Отлично. Это его зелье?
Девица доложила, что Мастер представлений — большой знаток всяческих составов для утешения хворей, и может даже простую воду заговорить так, чтобы принесла облегчение.
Да, Мастера это умеют, подумала я. Полезные всякие зелья.
Полезные зелья. Гм.
Девушки в который раз остались недовольны, когда я велела им одеть меня и сопроводить. Как же это. Самой прийти… не можно. Неприлично. Они говорили так каждый раз. Я послушно вертелась спиной и боком, пока они подтягивали ленточки корсета, и гладко врала, что в моих краях очень даже можно, и это даже приличнее, чем если бы джентльмен являлся к даме по своему желанию. Хотя почему врала… дома мне никто не запрещал позвонить "Я сейчас буду" и прихватить по дороге что-нибудь вкусное. Люди становятся мягче и пушистее, когда скормишь им что-нибудь вкусное.
Вкусного не было. Был сосуд, который морозил мне ладонь. Девицы вежливо не обратили на него внимания, зато не переставали говорить, что заходить на воинскую половину дамам вместно только по очень важным делам… да и не всем дамам.
Они явно очень хотели (но мешал местный этикет) возразить, когда я у порога отослала их вон и сказала, что обратно найду дорогу сама, и тогда, когда решу. Надо выучить их имена, а то и туфли подадут, и завтрак, а я принимаю, как будто так и надо… отплатить нечем вот только. Серьги и кулон давно сгинули в чужих руках, а туфель здесь таких не носят, какие лежат в моем все еще не разобранном до конце мешке.
Я проводила девушек глазами, позавидовала, как ловко и грациозно они ходят в платьях, и вздрогнула, когда за спиной открылась дверь. Сэр Эвин долго меня разглядывал, пока я не оттерла его плечом с дороги. Сосуд прятался в кошельке "для женских мелочей" на поясе и холодил сквозь корсет.
— Леди… что вас… м… привело так поздно? Доброго вам вечера.
Мне страшно быть одной сегодня. Потому что, если я буду одна сегодня, я сорвусь в башню к Ове, и скормлю его заклятьям мою внезапную попутчицу, которая мне ничего не должна, а тем более — таких жертв. Ночами особенно тоскливо и хочется домой. Особенно когда лежишь одна, а от мебели и одеяла веет странными запахами, все вокруг чужое, и знаешь, что проснешься — а воздух и люди так чужими и остались.
— Поговорите со мною, — сказала я. Подумала: и держите крепко, чтоб не наделала ничего, о чем буду жалеть. И так о многом жалею… — Мне одиноко здесь.
Сэр Эвин снова высунулся в дверь и зычно крикнул. Скоро у нас было вино, хлеб и какая-то масса, которую нужно было класть на хлеб шматами.
— Сколько звезд нынче, — сказала я, старательно глядя в окно. — Приоткройте ставни? Такая ведь красота.
Сэр Эвин поднялся, загремел запором, а я капнула в его питье из сосуда. По поверхности расползлась толстая, как будто жирная пленка, я поболтала кубок, нервно оглядываясь на рыцаря. Ну же, растворяйся же ты, скотина!..
— Верно, леди, — сказал сэр Эвин, облокотившись на подоконник. — Нынче ночью видно Загонщиков, — он показал, а я все равно не видела со своего места. — Созвездие предвещает перемены.
— К лучшему?
Сэр Эвин высунулся в узкое окно почти по пояс, шумно дышал.
— Неизвестно. Просто перемены. Но именно во время перемен тому, кто праведен, приходит награда, а злодеев настигает воздаяние.
А мне всегда казалось, что перемены и смута — это когда нет никакого порядка, и тот, кто половчее и понаглее, чем остальные, срывает в неразберихе куш.
— Тогда — за перемены, — предложила я, подняв свой кубок и старательно улыбаясь. Пленка растворилась, и я встала, подала вино мужчине, как это и полагается, наверное, тут.
Не буду сегодня одна. Даже если придется устроить это своими руками, а не уповая на красивую ночь и то, что рыцари должны падать к ногам дам с гарантией. Посиделок на лавочке хватает ненадолго.
Сэр Эвин нахмурился, подозрительно глянул в кубок после первого глотка, но все-таки выпил. Я украдкой выдохнула, улыбнулась, пригубила свою порцию. Кислятину же тут наливают благородным!
