Матушка Готель - Подгорный Константин (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Услышав это, Готель чуть было не оступилась на ступенях собора, но ничего не сказала, и, стараясь не показывать лица, прошла внутрь.
- Вы в порядке? - спросила Агнес на выходе свою молчаливую подругу.
- Да, - смущенно улыбнулась та сверкающими на солнце глазами, ибо выплакав за последний час столько же слез, сколько пришлось, по крайней мере, на её последние сто лет, они определенно должны были стать чище.
- Вас проводить домой? - заглядывала в изменившееся лицо подруги Агнес.
- Нет, - улыбнувшись, замотала головой Готель.
- Правда?
- Да, я должна извиниться перед Эмериком, - показав куда-то в сторону, пояснила Готель, - но вы обязательно заходите, моя дорогая Агнес.
Слишком уж долго Готель не позволяла себе мыслить о том. Слишком долго гасила в себе каждую, даже самую безобидную фантазию о ребенке. Но теперь, зная, как скоро всё может осуществиться, у неё больше не было ни сил, ни желания сопротивляться своей мечте. Она даже была готова отвести в этих фантазиях место Эмерику, ведь девочка, которая у неё появится, не станет плотником или каменщиком, а с каждым годом станет лишь ближе к ней - любящей её матери. А та, безусловно, смогла бы влюбить свою дочь и в Париж и в Сену, и в булыжную набережную с лавочками и круглыми мостами; открыть величие соборов и показать Христов венец в Сен-Шапель. Она бы передала ей свою французскую чувственность и итальянскую страсть, и, наконец, подарила бы ей имя, коих перебрала за дорогу к Эмерику в уме не мало: Иоланда, Кристина, Джульетта. В каждом из них был заложен кусочек общей мозаики. Каждое из них было прекрасно и мило. Каждое. Только бы родилась девочка.
- Эмерик! - окликнула Готель и постучала в дверь столь же массивную, как и её хозяин.
Подождав с минуту она хотела постучать вновь, но тут дверь с жутчайшим скрипом отворилась, а за ней оказался мужчина того же склада и лет, но не Эмерик.
- Добрый день, месье, - отклонилась девушка назад, - здесь ли живет месье Бедоир?
Мужчина исчез в глубине дома, откуда вскоре послышался его хриплый бас и какой-то шум: "Эмерик. Эмерик! Вставай, пьяная скотина. К тебе пришла дама".
Эмерик вышел на улицу, протирая лицо ото сна, всеми силами стараясь собраться с мыслями и выглядеть соответствующе своей прекрасной гостье.
- Я вовсе не хотела тревожить вас, мой милый друг, - залепетала девушка, - лишь извиниться за вчерашнее. Я очень прошу простить меня, ибо я, несомненно, была не в себе.
Эмерик поморщился и еще сильнее потер руками голову и затылок:
- Простите за бестактность, мадмуазель, но я совершенно не помню, чтобы мы с вами вчера встречались, - проговорил он, и в течение их недолгого разговора еще несколько раз тяжело вздыхал и разводил руками, - я, честно признаться, больше не знаю что и сказать.
Было ли это правдой, и Готель начинала сходить с ума, или Эмерик всё же заглянул в ящик Пандоры и, вдобавок к безучастию к себе, не увидел там ни одного ростка, кроме теней окутывающих её душу. Но больше он не приходил к Готель.
Это был восьмой день, как кончилось лето. Теперь Готель редко выходила из дома. Она нашила ворох пеленок и одеялец, подготовила место для ребенка, не поддавалась мятежным чувствам и, в общем, старалась держать дом и мысли в чистоте. Не позволяя себе томительных ожиданий, она ложилась за закатом, копя силы, рассчитывая в будущем только на себя. К полуночи в доме становилось совершенно тихо. Правда иногда с моста на набережную сворачивал случайный экипаж, и Готель, прислушавшись, переворачивалась в постели на другой бок.
Так было и сегодня. И Готель, в который раз услышав, как удалился шум, вздохнула и постаралась закрыть глаза. Она уже задремала, когда послышался тревожный стук в дверь. Готель вскочила с постели, сбежала по лестнице и, набросив серую накидку, открыла дверь.
На улице было четыре всадника. Тот, что стучал, оглядывался по сторонам, и только Готель вышла, передал ей довольно увесистую корзину:
- На вашем месте, я бы как можно быстрее покидал Париж, - сказал он, тут же садясь на коня.
- Но как…, - совершенно растерялась та.
- Вы же не думали, что будете вот так просто растить королевского ребенка на другом берегу реки, мадам. Надеюсь, у вас есть где укрыться. Мадам, - откланялся напоследок он.
- Мадам, - откланялись другие, и в следующее мгновение их кони рванули дальше по набережной.
Готель взялась за лоб рукой и провела по волосам: "Как глупо, глупо, глупо! - ругала она себя в сердцах, - так не должно было быть, - качала она головой, - не должно.
Войдя в дом, она поставила корзину на стол, зажгла еще несколько свечей и откинула край покрывальца. Малышка спала. Готель приблизилась к ней лицом, пытая лучше разглядеть каждую деталь: курносый носик, птенцовые губки, пухлые щеки и кожа, которая была невероятно прозрачной. Девочка была совсем крошечной, и Готель даже поймала себя на мысли, что никогда и не подозревала, что дети могут быть такими маленькими. Здесь же, в корзине лежал небольшой кувшинчик с молоком и выделанной из кожи соской, а еще кулон. Золотой кулон размером с монетку, с великолепными гладкими краями, в форме геральдической лилии королевства. Готель взяла его на ладонь, перевернула и прочитала выгравированное с обратной стороны имя - "Мария". "Ну, что ж, Мария, - посмотрела она на девочку, - у тебя воистину божественное имя. Осталось только назваться Анной", - пошутив, вздохнула Готель и снова накрыла корзинку.
XI
Спустя два часа экипаж выехал из Парижа, оставив в глубине души горько сладкий след несбывшихся фантазий и грёз. Осенний город растаял в темноте, и Готель была несколько разочарованна; частично своей наивностью. Всю свою любовь к этому великолепному городу она могла бы передать этой девочке, но теперь…, теперь она ни на что на свете не променяла бы её. Этот ребёнок стал для Готель долгожданным подарком, который она хотела больше всего. И на это сокровище она не могла наглядеться. Ежеминутно она, то откидывала покрывальце, то накрывала в заботе, то оставляла край, заглядывая под него ежесекундно, и снова накрывала полностью, ненадолго удовлетворившись и пытаясь приучить себя к мысли, что теперь у неё есть девочка. Здесь, рядом.
Малышка послушно спала, что невольно создавало в уме Готель картину их будущего мирного уклада и теплого домашнего очага. Укутавшись в эти приятные, греющие мысли и обняв левой рукой корзину, она задремала и очнулась уже на рассвете от пронзительного крика.
Первое общение с ребенком, к удивлению Готель, прошло неожиданно слажено. Вовремя поняв, что малышка проголодалась, она остановила экипаж, поднесла к её губам кувшинчик с молоком, и та, обхватив губами соску, довольно продолжительно ела, пока не остановилась и не окунулась обратно в сон.
К полудню девочка проснулась снова, но молоко не брала, пока её не перепеленали. К вечеру же проснулась опять и не брала молоко, хотя была суха, но плакала, плакала и плакала. Готель с шальной головой в ужасе металась из стороны в сторону, не понимая что происходит с ребенком. Она брала девочку на руки, клала обратно в корзину, просила ехать потише, но ребенок кричал изо всех сил, не желая ни есть, ни спать, что единственная мысль, которая оставалась у Готель, что малышка скучает по маме.
- Не плачь, девочка, - говорила она тогда, - сам Господь Бог не будет любить тебя больше чем я.
Но очень скоро у самой Готель глаза были не суше, чем у ребенка, и она была готова стучать в любую дверь за любой помощью. А потому в следующей деревне им посоветовали обратиться к некой мадам Фернaнд, пользующейся в этом месте особым уважением и имеющей с полдюжины своих собственных чад.
- Какая у нас здесь красавица, - ласково заговорила та, доставая девочку из корзины.
Женщина прижала ребенка к себе, немного покачивая, и продолжила дальше тем же умильным тоном:
