Тлен и пепел (СИ) - Шелинс Елена (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Но кучер, застигнутый нуждой не в то время и не в том месте, боги его раздери, как назло задерживался. За дверцей послышалась возня и крики приказов, и я, не сдержав любопытства, все же распахнула шторку, чтобы посмотреть на происходящее снаружи.
Выглянула в окошко ровно в тот момент, когда ткань с клетки резко стянули.
Серая с желто-фиолетовыми пятнами растрескавшаяся кожа и пустые бельма глаз. Сгорбленное существо, скованное несколькими цепями, лежало на решетчатом полу, сжимая и разжимая узловатые пальцы с длинными черными когтями. Выцветшие патлы обнажили острые лопатки и четко проступивший деформированный хребет. Существо дернулось, пытаясь привстать, и на впалой груды оказались две едва угадываемые округлости, выдавая в гуле то, что когда-то до смерти он был женщиной.
Я шумно выдохнула. Оторваться от этого зрелища я уже не могла, поэтому, чтобы хоть как-то прийти в себя, стала методично вспоминать все, что я знаю о гуляx.
В них естественным образом обращались те восставшие покойники, которые давно умерли и успели вкусить крови и человеческого мяса, пытаясь утолить голод. Их конечности удлинялись, зубы становились массивней и острее, а ногти трансформировались в мощные когти. Эти твари перемещались на всех четырех конечностях, а спина никогда более не могла до конца выпрямиться, деформируясь согласно звериному существу. Если обращение в гуля не было делом рук некроманта, что тоже было возможным, то гулями редко становились выходцы из зажиточных семей. В основном эта нежить — умершие простолюдины без магических способностей из самого низа, при жизни недоедающие и страдающие от хворей.
Отис стоял прямо и спокойно наблюдал за происходящим. Судя по всему, он уже неоднократно видел нежить, и не был хоть сколько-нибудь смущен ее обликом.
Существо в клетке заторможено повертело головой и утробно заурчало, не разжимая рта, который связывало заклятье инквизиторов. Оно даже толком не понимало, что происходит.
Бешенство гуля из-за потери свободы, и из-за того, что он не может разорвать на куски вкусно пахнущих людишек с теплой кровью, прокатилось насквозь. На мгновение я словно побывала в шкуре нежити.
Ненависть и голод, — вот что ею двигало. И где-то в глубине, за всем этим клубком ужасающих эмоций теплился едва уловимый огонек потерянности и боли, который пробивался от души покойного человека, заточенного внутри.
Клетку открыли, и гуля выволокли за длинные концы цепей наружу. Загнутые когти бессильно царапали железные прутья, мышцы налились серыми буграми.
Инквизиторы выглядели собрано. Один из них, ведя рукой, поддерживал энергетические щиты, размывающие подрагивающий воздух вокруг его напарников.
Я ожидала какой-то речи или обрядов, но ничего подобного не последовало. Извивающегося гуля молча отволокли к уложенным дровам, ловким слаженным движением подняли наверх и закрепили спиной к столбу. Конечности гуля натянулись, но тот скрючился, не в силах разогнуться. Кто-то кинул хвороста, щедро плеснули масла, забрызгивая нежить. Огненное заклинание, и ярко полыхнуло.
Рева не было, лишь утробное рычание.
Нежить не чувствует боль так, как человек. Но и она понимает, когда приходит конец. Столб закачался под судорогой полыхающего тела, из-за загоревшегося масла на лице нежити желтая кожа почернела, затрещала. Глаза бешено задергались в орбитах, словно это могло помочь вырваться.
Зрелище ужасало. Огонь только занимался, и было очевидно, что гореть гулю долго, прежде чем он превратиться в обгоревшие головешки.
Отис брезгливо отвернулся и сквозь стекло поймал мой взгляд. Не знаю, что именно он увидел в моих глаза, потому что Батрис, чуть побелев, подобрался и вдруг решительным шагом направился прямо к полыхающему костру.
Я, ведомая непонятным мне самой порывом, подскочила, распахнула дверцу и кинулась за ним.
Отис остановился в шагах пяти от полыхающего гуля, и инквизиторы, заметившие его, не возражая, расступились. Младший Батрис поднял руки, и огонь костра вдруг резко взвился вверх, меняя свой цвет на белоснежно-белый. От неожиданности я едва не оступилась и застыла, ослепленная разбушевавшимся пламенем.
Пару секунд, и огонь опал, полностью сойдя на нет. На месте костра со скорчившемся гулем осталась огромная куча пепла, в которой угадывались очертания уложенных дров и человекоподобной фигуры. Блеснул расплавленный металл цепей.
Так вот какова магия моего нареченного. Стихия огня, и ею Батрис владел в совершенстве.
— Тебе стоило закрыть шторы и сидеть в карете, — тихо сказал Отис, заметив меня.
Я потрясенно кивнула, не отрывая глаз от останков. В отличие от остальных, для меня ничего не кончилось.
Призрачная тень медленно вытянулась из пепла, постепенно приобретая сходство с человеком. Тонкая фигура, длинные волосы, усталое, но очень привлекательно лицо. Призрак застыл, не понимая, что с ним только что произошло, а затем бесцельно заскользил прочь, растворяясь среди деревьев раскинувшегося вокруг нас леса.
Душа гуля не обрела покой. И после, вероятно, многолетнего заключения внутри гниющего тела, теперь она обречена на вечные скитания по земле.
***
Меня разбудил стук.
Я распахнула глаза и уставилась в чернильную темноту. В дальнем углу комнаты тихонько тикали часы, отмеряя секунды. Стук повторился, я села и потянулась к ночнику.
Отис привез меня домой сразу после сжигания нежити. Он пообещал приехать, как только сможет, скомкано передал привет моим родителям и покинул поместье. Ему явно было неловко, и я надеялась, что эта сцена в лагере Инквизиции нисколько не повлияет на то, что начало зарождаться между нами.
Если, конечно, действительно начало.
Я смутно помнила, что говорила родным, когда вернулась. Мне смертельно хотелось спать и, рухнув на постель, я мгновенно вырубилась. Как таковых снов мне не снилось, лишь обрывки, полная мешанина из не запоминающихся сюжетов, где незабвенно фигурировали молчаливые призраки, которые хотели что-то мне сказать, но не могли, связанные заклятьем.
Я встала и вдруг поняла, что разбудивший меня стук шел от окна.
Может, обо мне вспомнил Энтон? Я вполне могла представить, что он, полностью пренебрегая правилами приличия, глубокой ночью вваливается в девичью спальню.
За стеклом стояла непроглядная тьма. Я, зевая, приоткрыла створку окна, и мимо что-то порхнуло, едва коснувшись крыльями.
К пальцам устремилась энергия, питаемая испугом. Я удержалась, с изумлением разглядывая мелкого воробушка, который, приземлившись на пол, попрыгал по комнате и остановился.
С этой птицей было что-то не так, и дело даже не в том, что она зачем-то так стремилась попасть ко мне в спальню. Взлохмаченные перья, давно засохшая кровь на брюшке. Пробежавший по коже холод, заставивший поежиться даже в теплой ночной рубашке.
Этот воробушек мертв, и, кажется, он сам того не осознавал. Птица водила головой, рассматривая мою комнату с тем любопытством, которое присуще самой обыкновенной живой птице. Прежде, чем в моей голове возник ворох предположений, что здесь вообще происходит, я разглядела свернутый в трубочку клочок бумаги, привязанный к лапке пернатого.
Воробей дался в руки сразу. С легкой брезгливостью я отцепила послание, и едва бумага оказалась у меня, птица вдруг вырвалась, и выпорхнула в оставленную щель на улицу. Я торопливо захлопнула окно и, раскрутив бумагу, прочла:
«Миледи, ваш дар — величайшее благо. Вы в тяжелой ситуации и враги подобрались к Вам слишком близко. Но Вы не одна, и мы готовы протянуть руку помощи. Приходите на перекресток у северного кладбища в следующую полночь, и Вы убедитесь, что в ночи можно услышать голоса, дающие ответы на самые сокровенные вопросы».
Едва я дочитала, бумага резко потеплела в руках, и я с трудом успела ее отбросить. Та ярко вспыхнула в воздухе и пеплом осела на пол.
